И тут взорвался мир...
Владимир Юринов
Алексей откинулся на спинку кресла и ещё раз перечитал всё с самого начала.
«Хорошо... – подумал он. – А ведь, действительно, – хорошо!.. Ай да Лёшка! Ай да сукин сын!.. Пожалуй, можно так и оставить. Что тут у нас в крайних строфах? Стык на «ш»... М-м... В общем-то, нестрашно – мягкие... И их... И их выбираем... Зияние... Но у нас тут концовка. Замедление. И строим дороги. Точка. И – их – выбираем. Многоточие... Нет. Не мешает. Всё по ритму, в строку. Годится...».
Алексей сохранил текст (мало ли чего!), а потом ещё раз и ещё, и ещё «погонял» стихотворение, кусками и целиком, играя интонацией и пробуя звуки чуть ли не на вкус... Всё было на месте. Нигде ничего не «торчало». Он только поменял запятую после слова «перекрестье» на точку, и прописную «к» в начале следующей строки исправил, соответственно, на заглавную.
Получилось!.. Хорошо получилось!.. Алексей сидел, положив ладони по сторонам клавиатуры, и чувствовал, как из тела медленно уходит тот своеобразный творческий озноб, который всякий раз накатывал на него во время сочинения стихов, и от которого у него всякий раз пылали щёки и леденели ладони. И он опять ощутил себя ремесленником, зодчим, наконец-то закончившим некий тяжёлый, многолетний, изнурительный труд, сотворившим то, что без него никогда не существовало, и не могло существовать, а с ним вот есть, теперь уже есть, существует, и будет существовать, будет стоять долго, как дом или храм, – может, десятилетия, а может, – кто знает! – и века...
Отпускать вдохновение вот так вот сразу не хотелось, было жалко, и Алексей, свернув документ, открыл папку «Проза». Папка была девственно чиста...
Алексей писал стихи давно – ещё со школы. Детское поначалу увлечение постепенно переросло в нечто серьёзное, фундаментальное, без чего Алексей своей жизни уже и не представлял. Да, у него была профессия, работа. Любимая, можно сказать, работа. Но поэзия за годы жизни пустила в нём столь глубокие корни, так срослась с его душой, что предложи ему кто-нибудь сейчас выбор: уйти из авиации или навсегда расстаться со стихами, – Алексей, пожалуй, затруднился бы с ответом.
Писал он для себя, для души. Он, конечно, был бы не прочь, чтобы его стихи, как говорится, увидели свет, дошли, так сказать, до массового читателя, он бы с огромным удовольствием подержал в руках свой, пахнущий свежей типографской краской, поэтический сборничек, но выворачиваться наизнанку, клянчить, обивать пороги редакций и издательств ради этого удовольствия он отнюдь не собирался. Поэтому все его публикации на настоящий момент ограничивались несколькими небольшими подборками в далеко не центральных печатных изданиях да жиденькими разделами в паре-другой худосочных коллективных сборников. Новые времена вроде бы открывали перед любым автором возможность самостоятельного выхода к читателю. За чем дело-то встало? Плати и издавайся хоть через день. Любой формат, любые объёмы. Как говорится – любой каприз за ваши деньги! И деньги-то, во всяком случае на небольшой сборник полутысячным тиражом, можно было бы в конце концов изыскать. И Оксанка вроде бы даже сама намекала – мол, давай, а? Шуба подождёт. Что шуба? Только моль кормить. Перетопчемся. В куртке вон две зимы отходила и ещё две похожу... Но Алексей был против. Он вообще считал, что издаваться за свой счёт автору – это всё равно, что таксисту платить за собственный проезд. Ничего, говорил он Оксанке, не горит. Интернет вон есть. Кому интересно – всегда меня в инете почитать могут. Тем боле, что я там всё новое своё очень даже оперативно выкладываю. А мы – не гордые. Мы подождём. Спонсора какого-нибудь. А точнее – мецената. Должны ж на Руси меценаты опять появиться. В конце-то концов!.. Так что роскошная норковая шуба за Оксанкой к зиме была закреплена, как земля за колхозом.
В общем, со стихами на настоящий момент всё было более или менее понятно. Гораздо меньше ясности было с прозой.
Началось всё с того, что Алексею приснился сюжет. Даже нет. Не сюжет. Сюжет предполагает какое-то развитие событий, какие-то приключения, завязку, развязку, кульминацию. Ему же приснился человек. Обычный человек, живущий своей собственной, совершенно обычной жизнью. Поначалу Алексей увидел только внешние черты этого человека – был тот невысокого роста, сутулый, русоволосый, с горбатым носом над тонким, со скорбно опущенными уголками губ, ртом и с внимательными, близко посаженными, тёмно-карими, почти чёрными глазами, выглядывающими из-под широких, чёрных, кустистых бровей. Человек этот был Алексею совершенно незнаком, но какую-то подспудную связь с ним, какую-то неопределённую, но вполне осязаемую зависимость от него, Алексей, тем не менее явно ощущал. Как будто высвеченные фотовспышкой, вдруг стали возникать перед Алексеем картинки из жизни этого человека. Вот – он едет в переполненной электричке, сдавленный со всех сторон ватными, бесчувственными телами, а за мутными окнами медленно тянется такой же мутный, беспросветный пейзаж: грязно-белое заснеженное поле, чёрный неразличимый лес по его дальнему краю и, тяжело придавливающее всё это сверху, фиолетово-серое лоскутное небо... Вот – он идёт по чужому вечернему городу, среди незнакомых, суетливо спешащих прохожих, с мутно-серого, молочного неба падает невесомый, пушистый снег, и рядом идёт красивая женщина, но эта женщина чужая, да, некогда горячо любимая и любившая его, но теперь чужая, совершенно чужая и которая уже никогда не станет родной, своей... Вот – он сидит перед компьютерным монитором, остановившимся взглядом уставясь в пустой экран, и на столе перед ним потерянно стоит чашка с забытым, давно уже остывшим чаем... Вообще, все «картинки», связанные с этим странным, неловким, неуютным человеком, были сплошь такими же – мутно-серыми, неуютными, остывающими... Потом серый человек стал приходить и днём. Нет, не то чтобы вот так вот, конкретно, вдруг взять и заявиться на манер какого-нибудь вульгарного белогорячечного чёрта или затёртой писателями до совершенной прозрачности, несчастной тени гамлетовского отца (психика у Алексея была, слава богу, крепкая, медкомиссиями неоднократно проверенная, и никаких фантомов или там других подобных видений он, конечно же, никогда не наблюдал), просто Алексей стал часто думать об этом странном сутулом человеке, возвращаться мыслями к нему, стал строить – в общем-то, наверное, нелепые с точки зрения стороннего наблюдателя – предположения: а что он, этот странный человек, к примеру, делает в эту минуту, сейчас? Или – а как бы он, этот странный человек, поступил в данной конкретной ситуации?.. А когда у этого человека появилось имя, Алексей неожиданно для себя понял, что он должен о нём написать. Он ещё совершено не представлял – что он будет делать с этим человеком, через какие события его проведёт, какие приключения заставит пережить; он просто решил пока записывать, зарисовывать отдельные картинки, «видеоролики», надеясь, что когда-нибудь, в будущем, они сами собой сложатся в какой-либо, более или менее связный и, может даже, занимательный сюжет. А если не сложатся – ну и бог с ним, неважно, значит не срослось, не получилось...
И вот он сидел сейчас перед монитором, над ещё не остывшей после стихов клавиатурой, и смотрел на чистый белый лист, во всю свою девственную красу развёрнутый перед ним на девятнадцатидюймовом «флэтроновском» экране. Он смотрел на этот нетронутый виртуальный лист и ждал того знакомого внутреннего толчка, того «волшебного пенделя», после которого нечёткие, неосязаемые картинки в голове внезапно начинают уплотняться, оживать, «форматироваться» и неожиданно – вдруг – облекаются в дышащую, живую плоть текста из, казалось бы, совершенно рядовых слов и вполне обыденных предложений...
2. Виктор.
– За-ме-чательно! И долго ты так намерен сидеть?..
Виктор оглянулся. В проёме двери стояла жена и, уперев руки в бока, вприщур рассматривала его.
– Я уже минут десять на тебя смотрю, а ты хоть бы одну букву напечатал! Что, всё утро вот так вот и пялишься в пустой экран?!.. Интересно, о чём ты при этом думаешь?!..
Виктор вылез из-за компьютера и, подойдя к жене, попытался её поцеловать:
– Здравствуй...
Жена отстранилась:
– Я, понимаешь, горбачусь, как проклятая, на трёх работах, а он тут кофеёк изволит попивать возле компьютера!.. «Я поэт, зовусь я Цветик...» – издевательски процитировала она. – Ты сценарий-то хоть закончил, поЕт? А то мы аванс-то давно проели, если ты забыл!..
Виктор отмахнулся:
– Закончу... – он попытался снять с супруги пальто. – Что ты такая... встрёпанная? Опять на нулях?.. – Татьяна работала ночной продавщицей в «Снежной королеве», и её недельная премия, а следовательно, и настроение целиком и полностью зависели от выручки за смену.
– На нулях! – фыркнула жена. – Если бы! – она раздражённо тряхнула головой, но пальто всё-таки позволила с себя снять. – Уродка какая-то припёрлась в полвторого ночи! Шубу сдавать! Крыса крашенная!.. Главное, покупала днём, а сдавать приехала ночью!.. Мужу, видите ли, не понравилось!..