Ощущение рода
«Пересечешь поле так…»
«Мои партизанки»
Поднявшись на четвертый этаж Дома печати, я вошел в свой кабинет и…потерял сознание. «Скорая» привезла меня в пятую областную больницу к хирургу Николаю Павловичу Пушкину. Он быстро установил диагноз и позвонил в первую областную своему другу - народному врачу СССР В. М. Часовских:
- Макарыч, собирай бригаду!
Так эти люди в сентябре 1990 года вошли в мою жизнь.
Николаю Павловичу уже за восемьдесят. Здоровье подводит, три инфаркта за спиной, но взгляд у доктора такой же, что и раньше. Цепкий, слегка настороженный, словно изучающий собеседника изнутри.
- Помню, помню. Плохой вы были, голубчик. Очень плохой.
Дребезжит в прихожей телефон.
- Перезвоните после обеда, - отвечает кому-то Пушкин.
Не успевает вернуться к столу, за которым мы беседуем, как звонят вновь:
- Клавдия Ивановна, дорогая, ложитесь в больницу! - голос доктора Павловича обретает жесткость. - Осколок пусть посмотрят - не движется ли? Заодно «сахарок сбавят».
Пушкин кладет трубку, но телефон не успокаивается:
- Надежда Константиновна, дорогая, рентген надо было делать сразу, - объясняет доктор. - Ну, кто-кто? Вы - защитница Родины! Надо было надеть ордена, чтобы знали!
- Партизанки мои со своими болячками беспокоят, - поясняет Николай Павлович, завершив разговор.
И в свои немалые годы он нужен многим как врач. Это заставляет его быть в «форме». Читать научные медицинские журналы, вникать в особенности новых препаратов, консультироваться с бывшими коллегами.
Ветеранам партизанского движения Пушкин нужен, точнее желает быть нужным, в особенности. Это для него, можно сказать, свои люди. И он, бывший юный разведчик истребительного отряда, для них свой.
Как появились оккупанты
Перед войной Коля Пушкин окончил шестой класс Замятинской неполной средней школы. Из троих братьев он был младшим. Старшего, Василия, после окончания Ржевского техникума товароведения льна, призвали в армию. Средний, Константин, окончивший Калининский пединститут, учительствовал в Рождественской средней школе.
Отца, участника Первой мировой войны, в армию не взяли. У него была «бронь». На станции Осуга Павел Иванович заведовал льняными складами, они относились к оборонной отрасли. Мама Евдокия Дмитриевна работала в колхозе.
Война дала знать налетами вражеских самолетов, проводами парней и мужчин на фронт. В третьей декаде июля 1941 года в Осугу приехала группа чекистов из Калинина. Стали формировать истребительный отряд. Записались 23-25 человек. Павла Ивановича назначили заместителем командира, Николая зачислили в разведчики. Кроме него, из мальчишек в отряде оказалось еще пятеро.
- Каждому выделили по канадской винтовке и по двадцать пять патронов, - вспоминает Николай Павлович. - Часть винтовок оказалась неисправной. Их отдали в ремонт специалистам станции военно-технического поезда. Чекисты успокаивали: «На передовой вам воевать не придется. Ваша главная задача ловить диверсантов»…
28 сентября немецкая авиация разбомбила на станции несколько эшелонов с красноармейцами. А 30-го бомбы попали в дом Пушкиных (третья у крыльца зарылась в землю, не взорвавшись), и винтовки «погибли» вместе с домом. 4 октября отряд раздробился на мелкие группы. Предписывалось рассредоточиться в местах проживания или у родственников. Семья Пушкиных, отец, мать, Николай, а также еще один человек, фамилию которого он забыл, отправилась на повозке в Голышкино.
- Двадцать пять километров мы ехали пять суток. Мирное население через ржевский мост военные не пропускали. По нему сплошным потоком двигалась наша отступающая армия. Люди, повозки, машины, орудия, танки…
Отец сказал: «Надо ехать правым берегом Волги». Остановились напротив деревни Горчаково. В ней жили две родные сестры моей мамы. Стали громко их звать, они нас услышали. Телегу переправили на лодке, лошадь Волгу переплыла. Немного отдохнув, пешком отправились в Голышкино. В этой деревне я родился, в ней жили, по линии отца, дедушка Иван и бабушка Татьяна. До переезда в Осугу я учился здесь, в начальной Першинской школе. Работая на станции, отец построил в Голышкине дом. В нем мы и поселились. Отдыхать не пришлось. Часть наших бойцов и командиров скопились у Горчакова. Я и отец перевозили их на лодках. Голышкинские женщины варили им картошку, а отец давал ориентировку, как выходить из окружения. Безопасный путь лежал через военный аэродром, что был в трехстах метрах от деревни, и дальше, через Опекаловский лес и Клемовское болото, в сторону Луковникова. На аэродроме, в земляных капонирах, оставались наши самолеты. «Надо их сжечь, чтобы не достались врагу», - решил отец. Три исправных И-16, прозванных летчиками «ишачками», мы сожгли. Неисправные бомбардировщики ТБ-7 не тронули.
Немцы появились в Голышкине 14 октября. Первый отряд был на мотоциклах. Солдаты в плащах грязно-зеленого цвета, касках, с автоматами на шее. Наглые, самоуверенные. Некоторые без остановки проследовали на Першино. Те, что остановились в Голышкине, забегали по дворам, отстреливая живность. Развели костры, стали варить мясо, пить шнапс. Один, достав из кармана губную гармошку, заиграл и запел: «Вольга, Вольга, мутэр майнэ!». Отец возмутился: «Какой негодяй! Чужую реку считает матерью…».
Отец, зная немецкие повадки, предупредил односельчан, что оккупанты начнут искать продукты. Картошка была зарыта на огородах. Забегая вперед, скажу: зимой она не даст помереть нам от голода. В Голышкине появился староста, местный житель Илья Матвеевич Лебедев. Он не выдал ни одного односельчанина, сочувствующего советской власти, предупреждал о возможных обысках. Видимо, ощутив это, немцы назначили другого старосту. Тот стал изо всех сил выслуживаться перед оккупантами. После освобождения района арестуют обоих.
Потом всю жизнь я буду ощущать, что с Лебедевым обошлись несправедливо.