Ощущение рода
Под гарантию Булыгина
На столе в кабинете Филиппова я заметил «Завтра», «Известия» и «Новую газету», «КП-Тверь, «Тверскую газету», «Караван», «Позицию»…
- К прессе я неравнодушен со школы, - пояснил Филиппов. - Помню свой первый заход в фировскую газету. Юрий Владимирович Зарецкий, колоритный мужчина, эрудит большой, внимательно изучив мое творчество, едко заметил: «Слова «хошь» и «ихний», Володя, употребляют малообразованные люди». Все же он проявил ко мне благорасположение, газета стала печатать мои заметки и наиболее удачные стихи.
А еще одну науку по части «литературного творчества» он получил на историческом факультете Новгородского педагогического института. Поступил туда по рекомендации парткома завода, где успел после армии отработать несколько месяцев в цехе КИПа. Вызвал его секретарь парткома Владимир Иванович Земченко:
- Парень ты толковый, старший сержант. Учиться тебе надо.
Владимир замялся - на заводе ему очень нравилось.
- Как к истории относишься? - спросил Земченко.
- Интересуюсь.
- Ну, вот и дадим тебе рекомендацию от завода для поступления на истфак…
В институте он учился, как и в школе, средне, но был активистом общественной жизни. Играл в городском вокально-инструментальном ансамбле, участвовал в выпуске институтской стенгазеты.
- В ансамбле мы исполняли разнообразные вещи, в том числе рок-музыку, за что меня с чьей-то подачи записали в «диссиденты». «На «диссидентов» тогда смотрели как на чужеродное явление. Но поводом для отчисления меня из института стало не это. Я увлекся философией. С Гегеля началось. С его «Эстетики», «Логики», «Философии религии». - Он взял с полки несколько книг с закладками. - И так серьезно я в это «въехал», что лекции по научному коммунизму стали мне казаться примитивными, формальными. Стал я затевать споры преподавателем, задавать ему неудобные вопросы, ставя его в конфузные ситуации. Да ладно бы это! Девчонки-однокурсницы, ответственные за выпуск стенгазеты, спокойно пропускали мои едкие заметки, а оно было примерное следующее: «Студент Эдуард Хапугович выступил на научной конференции с докладом на историческую тему и, сам того не желая, вышел за рамки истории, нырнул в омут психологии и, опираясь на данные самонаблюдения, лихо доказал, что глупость не порок, а при хорошем руководителе настоящее достижение».
- Владимир Васильевич надо срочно подписать бухгалтерские документы, - позвала директора заглянувшая в кабинет женщина.
Пока его не было, я перелистал гегелевскую «Эстетику», изданную в 1968 году в издательстве «Искусство». Она вся была испещрена аккуратными пометками, многие фразы подчеркнуты. Некоторые я позже выписал:
«…художественно прекрасное выше природы. Ибо красота искусства является красотой, рожденной и возрожденной на почве духа, и настолько дух и произведения его выше правды и явлений, настолько же прекрасное в искусстве выше естественной красоты».
«Если же мы спросим далее, что такое характерное, то оно предполагает, во-первых, некое содержание, например, определенное чувство, ситуацию, событие, поступок, индивида; во-вторых, тот способ, каким это содержание отражается».
«Эти произведения вследствие их древности ил принадлежности не похожим на нас народам имеют в себе нечто нам чуждое и необычное. Однако, принимая во внимание их общечеловеческое содержание, перекрывающее их чужеродные для нас элементы, приходится признать, что лишь предубежденная теория могла назвать их порождениями дурного вкуса».
«Искусство действительно стало первым учителем народов».
Когда Филиппов вернулся в свой кабинет, я пошутил:
- Мы жизнь учили не по Гегелю, но пострадали от него.
- Гегель гениальный мыслитель, - продолжил Филиппов. - Я и сейчас нахожу у него ответы на многие вопросы, особенно в «Философии религии» и «Логике»… Но тогда страсть к философии - не только к Гегелю, но и к Вольтеру, Канту, Ницше, обернулась для меня суровым испытанием. Я был вызван на разборку в деканат, - продолжил он. - Одни говорят: «Своими гадкими намеками Филиппов дискредитирует преподавателей и однокурсников». Другие возражают: «Он же «первая гитара» института. Надо этим гордиться». Верх взяли мои защитники. Мне бы притихнуть, но я продолжал заниматься «вредным» сочинительством…
Как назло, то время он попал в пьяную потасовку. Новый декан, узнав об этом, грохнул кулаком по столу:
- Все! Духу смутьяна Филиппова чтобы в нашем институте не было!
К тому времени он учился уже на пятом курсе, был женат, родилась дочка.
- По сути меня лишали перспективы на будущее. Но кого это волновало! Лишь бы я не мозолил глаза.
- Отправился я с семейством в фировские края. Жену приняли историком в Новосельскую школу, я стал преподавать историю, труд и физкультуру в Ходуновской школе, а с дочкой сидела моя мама. Помню, были в моей школе несколько отпетых хулиганов. Учителя опускали руки, не зная, что с ними делать. Взял я этих голубчиков в оборот, они притихли. Директорша не нарадуется, уговаривает меня: «Занимайте, Владимир Васильевич, мое место - я за вас похлопочу в роно». Но меня притягивала музыка…
В распутицу дорога до Ходунова стала непроезжей, и Филиппов вынужден был добираться за двадцать километров на «своих двоих» Встречает его как-то на улице председатель райисполкома Владимир Васильевич Булыгин:
- Не надоело так ходить?
- Надоело.
- Если так, загляни завтра в райисполком.
Заглянул. Булыгин сходу быка за рога:
-Будешь заведовать районным отделом культуры.
Филиппов начал отказываться:
- Высшего образования у меня нет, за аморалку меня из института выгнали, неблагонадежный я…
Булыгин, местный уроженец, улыбнулся:
- Ну, какой же ты «неблагонадежный»? Мы тебя и твоих родителей, как облупленных, знаем. Трудовые русские люди…
Отчислили его из института в декабре 1984 года, а уже в апреле 1985-го он объявился в Новгороде с письменной характеристикой за подписью Булыгина. Характеристика была такая, что хоть орден мне давай. Декан спрашивает:
- Ты что, Филиппов, порядка не знаешь? Лишь через год можно писать заявление о восстановлении.