ОТКРЫТОЕ ОКНО
Курсантская.
Стекает с крыльев солнце, как вода,
инверсионный след, как струйка пота.
Внизу лежат в тумане города,
лежат, не зная важного чего-то.
Внизу поля и города.
И города.
Они не знают запаха турбин,
не знают вкуса кислородных масок
и как бывает, если ты один,
и шкал приборных жутких свистоплясок.
И говорят: «Гроза кругом!»,
заслышав гром.
Они не знают слова «самоход».
Не представляют:
– Ночью? Через окна?!..
Им не понять, как хочется в полёт,
когда всё от дождей вокруг поблёкло.
Они твердят, придя домой,
что дождь – грибной.
Они не знают, как девчонки ждут
два раза в год той встречи мимолётной.
Они не знают, что у нас поют.
Они не знают слова «по-нелётной».
И что летящий самолёт –
то кровь и пот.
Они не знают цвета облаков,
не знают цвета солнца эти люди,
а наш удел таков – мы без оков,
и лишь чуть-чуть мы землю больше любим.
Так пусть в тиши она лежит
и мирно спит.
Зарисовка с лекции по термодинамике
во вторник, 13-го числа.
Сижу на лекции, дышу, истома в теле.
Писать нет сил, считаю облака.
Глаза слипаются, к тому же то и дело
на клинопись сбивается рука.
Сосед по парте, ошалев от сплина,
в конспект уткнулся сонной головой.
Ползут минуты вереницей длинной.
Звонок молчит, довольный сам собой.
Вчера был понедельник. Передышка.
Такие дни пусть полымем горят.
С мигренью и с кефирною отрыжкой
мы вдумчиво вникали в сопромат.
Какой-то тип с указкой и слезами
нам что-то говорил про самолёт,
а мы сидели с умными глазами
и тихо поглощали кислород.
Я думал так: «Здоровые мужчины
пять лет за партой переводят в перегной,
ведь солидные мужи от медицины
склонялись перед нами головой.
Здесь – бычье сердце, мускулы из стали,
плечей в косую сажень разворот...».
Но «...в это время женщины копали
и продвигались женщины вперёд!»...
Дом.
Меж туч пробирается месяц хромой,
дрожит остывающий пепел.
Пришли в этот лес мы ночною порой,
отсюда уйдём на рассвете.
Но прежде, чем грянет команда: «Подъём!»,
и некогда будет прощаться –
на этой поляне срублю себе дом,
чтоб было куда возвращаться.
Избушку из тёплых сосновых стволов –
четыре окошка в пространство –
пристанище наших мечтаний и снов,
приют средь походов и странствий.
И прежде, чем снова в жестоком бою
клинки, лязгнув сталью, скрестятся,
я в доме любимых людей поселю,
чтоб было к кому возвращаться.
Пусть вечно звенит среди стен этих смех,
звучат разговоры и споры,
пусть будет мой дом полон песнями тех,
кто близок мне, тех, кто мне дорог.
И прежде, чем снова уйти к рубежу,
планету заставив вращаться,
я саженцы в землю свою посажу,
чтоб было зачем возвращаться.
Песня про два вылета.
(По расчётам вышестоящих штабов–
при ведении интенсивных боевых действий
истребительный авиаполк перестаёт
существовать через два полковых вылета...)
Я шёл в училище юнцом
с открытым взглядом и лицом.
Меня просили мать с отцом:
сынок, летай потише!
Но где мне было устоять,
попав в особенную рать,
где в жизнь стремились претворять
девиз: «Быстрей и выше!».
И мы – элитные войска –
на всех смотрели свысока:
здесь пуль не свищет у виска –
живи век до могилы.
Но знать нам было не дано:
пилот – такое же дерьмо, –
генштабом нам отведено
два вылета от силы.
Ведь – а laguerrecommealaguerre–
солдат ты или офицер,
уж коли ты попал в прицел –
кому ты нафиг нужен?
Твоею жизнью рисковал
сидящий в штабе генерал,
а ты – расходный матерьял,
а ты – мясцо для пушек.
И не раскатывай губу,
что полк твой даст отпор врагу,
в приказе про его судьбу
всего одна лишь строчка.
Ты в бой ведёшь своё звено,
а всё давно предрешено –
генштабом вам утверждено
два вылета. И точка.
Закон войны, как смерть, суров:
«Надежды – блажь для дураков!»,
но если ты к тому готов –
шагай в огонь смелее,
поскольку есть закон второй
(богам, следящим за игрой,
не до статистики порой):
«Война – не лотерея».
И значит, шанс какой-то есть
в ушко игольное пролезть,
не замарав при этом честь –
её ведь не отмоешь.
Есть, значит, маленькое «но»,
оно в приказ не внесено,
в приказ, где нам затверждено
два вылета всего лишь.
Ты умирать не торопись,
пойми одну простую мысль:
ведь тот, кого ты должен вниз
с небес на землю сбросить, –
и он такой же медный грош,
он на тебя, как брат, похож,
и у него в коленях – дрожь
и на проборе – проседь.
И значит –вы с ним наравне,
вы оба – по уши в дерьме,
кому из вас быть на коне
решит Господь-посредник,
и тот из вас достоин жить,
кто сможет, встав на виражи,
всё мастерство своё вложить
в два вылета последних.
Вложить свой опыт, свой секрет,
свой измордованный хребет,
всё то, что ты за столько лет
скопил и приумножил.
А впрочем, зря чего болтать –
нам не сегодня умирать,
мы смерти погодим плевать
в её слепую рожу.
Ведь мы – элитные войска,
на землю смотрим свысока,
и этот взгляд для нас пока
не гордость, а работа.
И нам ещё не завтра в бой,
и неба синь – над головой,
и в плановой у нас с тобой –
два вылета с разлёта.