ОТКРЫТОЕ ОКНО

                 ***

Что-то прекратились чудеса,

что-то успокоились глаза,

что-то ослабела тетива

ощущенья счастья бытия.

И никто ни в чём не виноват,

и не надо никого винить,

и канва сюжета не нова,

только как-то грустно стало жить.

Словно, сжав зубами горький крик,

спрятав в глазках-бусинках упрёк,

на ладонях-лодочках твоих

умирал прирученный зверёк.

 

                  ***

Обожгла ледяная купель,

окатила холодной водой,

ломкий лёд этот – бритвы острей –

разбросал, разлучил нас с тобой.

И морозом по коже испуг,

и хватаюсь за тёплый и грешный

спасительный круг твоих рук,

за соломинки жалких надежд...

Только – поздно, никто нас не спас,

и толкают на дно полыньи

снеговая купель твоих фраз

и глаза ледяные твои...

 

                 ***

Это – просто чужая  повесть,

это – просто такая книжка.

Я пытаюсь себя успокоить,

как расплакавшегося мальчишку.

Только снова листать пытаюсь

измусоленные страницы,

и мелькают, как листьев стаи,

те же лица.

А может снится это всё,

и сейчас разбудит

тёплых рук за плечо касанье...

Руки, руки – мои вы судьи,

где вы нынче, где нынче сам я?

Перечитанные раз по сто,

с тихим хрустом мелькают строки,

я пока ещё не апостол,

я пока – пилигрим убогий.

И идёт отсчёт километров,

календарь мой рисует даты,

и отснятые киноленты

отправляются спать на склады.

И бредёт через тусклых снов лес

неуклюжий плюшевый мишка...

Это – просто такая повесть,

это – просто чужая книжка...

 

                         ***

По Владимирскому тракту перезвон, перезвон.

По Владимирскому тракту кандалы, кандалы.

На Владимирский, на тракт нынче вам не резон.

Испокон там в цепях арестантов вели.

По Владимирскому тракту всё метель да метель.

Колет в самое мне сердце и дышать не даёт.

Я бреду в снегах, крыла опустив – не взлететь,

и стекает с цепей кровь да стаявший лёд.

Гордо голову поднявши, запрокинув лицо,

я слепцом иду, я слёзы все ветрам раздарил.

Подоткосным колесом да обронённым листом

я качусь и в небо тычу свой надорванный крик.

Каждый шаг глухим набатом отдаётся в груди.

Ох, и длинен, ох, и труден ты, Владимирский тракт!

И надрывно мне, и тяжко мне, и сладко брести

сквозь пургу да в кандалах, от утра до утра.

Заметай меня, метель, ох, залепляй мне глаза!

Налетайте все ветра да не давайте дышать!

В белизне слепой иду я и свернуть мне нельзя.

По любви своей иду

                                 не спеша, 

                                               не спеша...

 

                  ***

Снова я, осенённый тобой,

по осенним палитрам бреду.

Словно титры – скупой чередой –

я читаю тебя на ходу.

Как молитву в кинжальной ночи,

как легенду, читаю тебя,

но безжалостно чётко стучит

мой хронометр, часы теребя.

Благодарен во всём и за всё:

за тепло, за спокойный отказ.

Я – обычный осенний листок,

от которого ветвь отреклась.

Мне брести по спирали крутой,

упираясь ступнями в листву,

но всё то, что с собою несу,

выверяю отныне тобой.

<=

=>