Повод стать сильным
– И ты... значит... Ты... получается... – с логикой у Афониса явно перестало ладиться.
– И я – его прямой наследник, – помог ему Сисифос.
Афонис потрясённо молчал, переводя взгляд с перстня в своей руке на Сисифоса и обратно.
– Так ты дашь мне повозку? – улыбаясь, спросил Сисифос.
Афонис вышел из оцепенения. С достоинством поклонившись, он вернул перстень Сисифосу и, глядя ему в лицо, твёрдо сказал:
– Сисифос из Коринфоса. Я приношу тебе извинения за моё недостойное поведение. Я был не прав... Ты, конечно, получишь повозку. Ты получишь прекрасную бигу до самого Коринфоса и – в придачу – лучшего моего возничего... Скажи, могу ли я надеяться, что отпрыск столь славного рода примет моё приглашение и разделит со мной трапезу?
– Афонис из Никеи, – опять улыбнулся Сисифос, – я с удовольствием разделю с тобой трапезу. И не надо извиняться – ты ни в чём не виноват.
– Ты благороден и учтив, коринфянин, – наконец улыбнулся и Афонис. – Это по нынешним временам большая редкость... – он повернулся и захлопал в ладоши: – Гамос! Вара! Иля!.. Быстро все сюда!.. У нас гость! У нас ДОРОГОЙ гость! Накрывайте стол! Всё – самое лучшее!.. И позовите мою жену! Я хочу познакомить её с нашим гостем... – он опять повернулся к Сисифосу: – Может быть, истопить баню?.. Ты знаешь, у меня прекрасная баня! И в ней – бассейн с проточной водой...
– Баня? – удивился Сисифос. – А что... Пожалуй... – он повёл плечами. – Баня мне сейчас как раз бы не помешала...
– Отлично! – обрадовался хозяин дома. – Гамос!.. Скажи Бусасу, чтобы истопил баню. И погорячее! Дров не жалеть!.. И пусть приготовит всё необходимое: масло, глину, благовония... В общем – всё!.. Этот иолиец небось и ванны-то для тебя не нагрел? – обратился он опять к Сисифосу.
– Да уж... – усмехнулся Сисифос. – Как-то нам было не до ванн...
В сопровождении служанки появилась хозяйка дома – маленькая и круглая, как и её супруг. Несмотря на домашнюю обстановку, волосы её были тщательно уложены, а на ухоженном лице были бережно сохранены и подчёркнуты следы былой красоты. Одета она была просто, но изысканно – в льняной, богато вышитый пеплос, заколотый на плечах золотыми брошами и подпоясанный под грудь пёстрым пояском, и в изящные плетёные сапожки, оставляющие ногу почти обнажённой. В руках женщина держала роскошный веер из павлиньих перьев. На Сисифоса пахнуло целым букетом ароматов, где на фоне дорогих благовоний доминировал шафран...
– Анна! – обрадовался Афонис. – Познакомься, это – достопочтенный Сисифос из Коринфоса – прямой потомок великого Эолоса Фесалийского. Он любезно согласился разделить с нами трапезу... Сисифос, это – Анна, моя жена. Прекрасная хозяйка и, между прочим, – очень мудрая женщина!.. – он приобнял супругу за плечо и нежно поцеловал в щёку.
– Наслышана, наслышана... – отстраняясь, благосклонно покивала «мудрая женщина»; она, широко улыбаясь, откровенно любовалась могучей фигурой гостя. – В Эвримене уже третий день только и разговоров, что о богоподобном коринфянине, который таскал камни на Тимопию, а теперь гостит у Андроса из Иолкоса...
– Ну вот! Опять я всё узнаю последним! – расстроился Афонис. – Подожди... Камни?!.. – недоумённо переспросил он. – Какие камни?
– Да! – оживлённо стала показывать руками Анна. – Огромные такие глыбы. И троим с места не сдвинуть. А он их – раз – и на вершину горы!..
– Это правда?! – Афонис быстро обернулся к гостю.
Сисифос поморщился:
– Да... Было дело...
– Но... Зачем?! – продолжал выпытывать Афонис.
– А... – Сисифос махнул рукой. – Долгая история... Слишком долгая... Может быть, потом расскажу. Позже...
– Афонис, что ж ты держишь гостя в дверях?! – возмутилась хозяйка. – Пригласил, а сам держишь!.. Вечно у тебя всё не так!
– Да, действительно! – засуетился Афонис. – Что это я? Гойка! Иля!.. Идите сюда, бездельницы!.. Давайте! Быстро! Быстро!.. Омойте гостю ноги и проводите его в зал...
Σтол, по поводу хорошей погоды был накрыт в перистилосе. После изысков в доме Андроса меню показалось Сисифосу несколько бедноватым. Зато пили «Асиртико». Роскошное восьмилетнее «Асиртико», ароматное, как весенний луг, и лёгкое, как крыло бабочки. Впрочем, как «пили»... После неудержимых возлияний у разгульного иолийца назвать то, чем они с Афонисом занимались сейчас, словом «питьё» у Сисифоса не повернулся бы язык. Так – цедили, пробовали. Смаковали. Справедливости ради надо сказать, что «Асиртико» располагало именно к этому. К смакованию.
Анна, недолго посидев за столом, вскоре, сославшись на домашние хлопоты, ушла, тактично оставив мужчин наедине. Подали десерт.
– Так что это за история с камнями? – отставляя скифос на стол и беря с блюда ломтик кефалотири, спросил Афонис. – Может, расскажешь?..
Сисифос вздохнул:
– Прости, Афонис. Правде ты не поверишь, а врать ТЕБЕ я не хочу... Давай поговорим о чём-нибудь другом...
Афонис медленно жевал сыр.
- Ну, как хочешь... Не смею настаивать... Впрочем, кое-какие мысли у меня по этому поводу есть... – он, задумавшись, смотрел мимо гостя. – ...Так о чём ты хотел поговорить? – вдруг спохватился он.
– Боги... – сказал Сисифос. – Я хотел поговорить с тобой о наших богах.
Афонис помрачнел.
– Ты тоже полагаешь, что они ушли? – спросил он.
– Да, – сказал Сисифос. – Полагаю... И у меня есть очень веские основания так считать.
Афонис сел.
– Да-а... – он помрачнел ещё больше. – Значит – худо дело... – а потом, помолчав, добавил: – Хуже некуда...
– Ну, совсем уж драматизировать-то, наверное, не стоит, – Сисифос тоже приподнялся и опустил ноги с ложа. – Жизнь ведь на этом не кончилась...
– Это пока!.. – Афонис подался вперёд, глаза его блеснули. – Это пока – не кончилась! А ты представляешь, что будет, когда народ узнает и – главное – осознает, что богов больше нет? Что бояться больше некого?!.. Что у богохульника не склеятся уста?! Что вора, убийцу не поразит молния?!.. Да мне просто страшно себе представить – что тогда начнётся!.. Боги – это страх! А без страха человек не может! Без страха он превращается в скота, в животное!.. Нет, хуже!! Животные не убивают ради потехи и не насилуют собственных детей!
– Хорошо, – сказал Сисифос. – Что ты предлагаешь? – он тоже подался вперёд – к собеседнику, головы их теперь почти соприкасались. – Я ведь вижу – у тебя уже есть ответ...
– Есть... – глядя исподлобья, медленно сказал Афонис. – Есть... Боги должны оставаться на местах.
– Это как?.. – не понял Сисифос. – Мы же не можем...
– Боги должны оставаться на местах!.. – повысив голос, повторил Афонис и, откинувшись на подушки, веско отчеканил: – Если пропало содержимое – должна оставаться форма!
– Если пропало содержимое... – эхом отозвался Сисифос; обхватив пятернёй лицо, он указательным пальцем потёр себе между бровями. – ...То есть ты считаешь... – он поднял на Афониса глаза.
– Да! – сказал Афонис. – Да!.. Жесточайший порядок и дисциплина! И никакой демократии! Она давно изжила себя!.. Хватит болтовни! – он ударил себя кулаком по колену. – Никаких эклесий, всяких этих советов пятисот или там четырёхсот, никаких фил и фратрий!.. – он вновь подался вперёд и пошёл стучать кулаком по колену, как будто забивая в него невидимый гвоздь: – Твёрдая вертикаль власти! От демархосов и архонтов – к стратегосам! От стратегосов – к верховному правителю, тираносу!..
– Ты считаешь, что тирания – это благо? – вприщур глядя на никейца, спросил Сисифос. – Ты полагаешь, что без кнута – никак?
– Тирания сама по себе, она, конечно, не пряник, – согласился Афонис. – Но, понимаешь, – он понизил голос, – вся эта демократия, она ведь не для нас... Нет, она была хороша, когда боги были на месте. Когда за каждым шагом смертного смотрели бессмертные глаза. Но теперь... – он разочарованно покачал головой. – Мы ведь – эллины – дети природы. Мы по своей натуре слишком безалаберны и беспечны. Мы и живых-то богов превратили из грозных смотрителей в домашних любимчиков. В членов семьи... А кое-где и – вообще – в предмет обихода. Клянусь небом, я сам видел в нескольких домах статуи Гекатэи и Гермеса Поворотного, превращённые в вешалки для шляп!..