Пробуждение
– Да!.. – «вспомнил» Пётр Эрнестович. – Если вы возлагаете какие-либо надежды на столь легко заработанные вами сто тысяч баксов, то... плюньте. Плюньте и разотрите, Анатолий Борисович. И считайте, что денег этих у вас никогда не было...
– Ну вам-то они тоже не достанутся, пароля-то вы всё равно не знаете... – начал было Толик, но полковник его прервал:
– Глупый ты, Севрюгин. Глупый, аки пробка... Неужели ты думаешь, что мы не контролировали интернет-линию? Вот всё контролировали, а про интернет-линию забыли!.. – он усмехнулся. – Так что все реквизиты твои, и твой хитрый пароль: YULIA-1-9-9-1, – издевательски процитировал он, – всё давно снято и запротоколировано... Нищий ты, Севрюгин, ни-щий! Был нищим, нищим и останешься... Ну, чего молчишь?.. Где ж твой праведный гнев в глазах?.. Так мне продолжать?.. Ну, молчи, молчи... Так, что там у нас дальше? Ах, да! – полковник картинно всплеснул руками. – А Юлия? Как же мы забыли про любимую папину дочку? Имя и год рождения которой её бестолковый родитель так хитроумно замаскировал в пароль... И которая, очень кстати для нас, замужем за неким раздолбаем и злостным нарушителем воинской дисциплины... Чего напрягся, Севрюгин? Сейчас же не тридцать седьмой! А?.. Так вот, Севрюгин, только один сигнал по нашей линии, и раздолбая этого, зятька твоего, тут же, как говорится, без шума и пыли выпрут с объекта особой важности и зашлют куда-нибудь, так сказать, к чёрту на кулички, на станцию слежения какую-нибудь, в тундру, к медведям... И жена его беременная...
– Как беременная?! – вскинулся Толик. – Она же ничего не...
– Беременная, беременная... – заверил его Пётр Эрнестович. – Пятый месяц уже... Так вот. Она или останется без мужа, или, если вдруг захочет повторить подвиг жён-декабристок, то будет рожать первенца не в нормальном роддоме под присмотром опытных врачей, а в какой-нибудь щитовой казарме, в какой-нибудь убогой санчасти со сквозняками и с во-от, – он показал, – такими крысами. И разумеется, с пьяным военфельдшером в роли бабки-повитухи... Что там у нас получается? «Четыре» и «пять»? – полковник помахал в воздухе растопыренной ладошкой.
– У вас что, досье на меня? – не поднимая головы, спросил Толик.
Пётр Эрнестович невесело рассмеялся:
– Много чести... Как говорил дедушка Мюллер: «Не считайте себя фигурой, равной Черчиллю»... Это лишь та информация, которую нам удалось собрать за неполных тридцать минут. Пока ты проворачивал с бандюками свою «сделку века»... А через тридцать часов, если потребуется, мы будем знать о тебе вообще всё. Вплоть до твоих детских снов и твоего, так сказать, хромосомного набора... И вот тогда будут тебе ещё и «шесть», и «семь», и «восемь»... Хочешь?
Толик нехотя помотал головой.
– Ну так что, Севрюгин? – полковник опять сплёл руки на груди. – Будет у нас с тобой, как говорится, любовь и дружба?
Толик поднял глаза:
– Ладно... Чёрт с вами... Ваша взяла. Банкуйте.
Пётр Эрнестович ухмыльнулся:
– Ну вот, моя милая, а ты, так сказать, боялась... – он весь вдруг подобрался и, исподлобья глядя на Севрюгина, жёстко произнёс: – Флэшка где?
– На крыльце «Амбассадора». В урне, – устало сказал Толик. – В пустой сигаретной пачке «Мальборо».
– Опять в урне?!.. – подпрыгнул полковник. – Самойлов! – окликнул он оператора; тот с готовностью крутанулся на кресле. – Слышал? Может такое быть?
Самойлов почесал в затылке:
– Теоретически не исключено. Как экран может сработать... Хотя в автомобиле пеленгатор маяк берёт... – он пошкрябал кончик носа. – Тут всё будет зависеть от соотношения длины волны и толщины стенок экрана. Ну и плотность, конечно. Одно дело прокатный алюминий, а совсем другое – отливной чугун... Опять же сигаретная пачка – там фольга... Да и местоположение спутника надо учитывать... – он потёр подбородок. – Трудно так сразу сказать. Нужно конкретно смотреть, считать...
– Понятно... – раздражённо сказал Пётр Эрнестович. – То есть, как всегда, ответ уклончивый – хрен его знает, товарищ начальник. Эксперты, вашу маму за ноги! Толку от вас, как от козла молока!.. – полковник помолчал. – И чего ты всё время чешешься, Самойлов, чего ты чешешься?! В баню сходи!
– Я не чешусь, товарищ полковник, – обиделся оператор, – я...
– Чешешься, чешешься, как кот помойный, – отмахнулся Пётр Эрнестович, он уже что-то соображал. – Так. Давай... Кто там сейчас у нас в районе «Амбассадора»?
– Так все там, – ответил Самойлов, он всё ещё дулся. – Там сейчас народу, что кроликов в садке.
– В самом ресторане кто?
– «Девятый».
– Кто это?
– Доготарь.
Полковник поморщился.
– Ладно. Давай его на связь.
Оператор с готовностью протянул полковнику запасную радиогарнитуру и пощёлкал кнопками на пульте:
– Готово!
Пётр Эрнестович умело приладил гарнитуру к голове и подогнул к губам микрофон:
– «Девятый», «девятый», ответь «Базе»... «Девятка», где находишься?.. Я понимаю, что квадрат «Б-2». Где конкретно?.. На крыльце? А где должен?.. Ах, покурить вышли... Ну, ты у меня скоро накуришься!.. Урну видишь?.. В Караганде! На крыльце урну видишь?.. Вот давай её, родимую, со всем её содержимым пакуй в мешок и – на Литейный, прямиком в мой кабинет... А мне какая разница, где ты его возьмёшь?! Да хоть в свой пиджак заворачивай!.. Но учти, если из урны хоть один окурок пропадёт, я тебе её лично на голову надену. И два дня снимать не разрешу... Всё ясно?.. Всё! Исполнять!.. – он в раздражении сорвал с головы наушники и кинул их на пульт. – Раз-здолбаи, их маму за ноги!.. А ты, Севрюгин, молись! – повернулся полковник к Толику. – Потому как, если в урне флэшки не окажется, то... – он не договорил и крикнул через голову Толика: – Сидорин!.. Снимаемся. В Управление.
– Людей отзывать? – повернулся к полковнику оператор.
– Людей?.. – Пётр Эрнестович на мгновение задумался. – Нет. Пока нет... А то – мало ли! Господин Севрюгин у нас, как выяснилось, – большо-ой затейник.
Автобус тронулся и начал медленно разворачиваться. В это время что-то негромко громыхнуло по крыше. Полковник поднял голову и вдруг замер с расширенными глазами. Лицо его исказилось.
– Сидорин!! – заорал он страшным голосом. – Гони!!!
Обмирая от нехороших предчувствий, Севрюгин оглянулся и увидел, что метрах в двух от него из потолка косо торчит длинный – с ладонь – блестящий наконечник стрелы с ровным пунктиром небольших не то отверстий, не то насечек на нём. Воздух вокруг наконечника дрожал, как над носиком закипающего чайника.
И ещё он увидел, что водитель Сидорин лежит лицом на руле, а в лобовом стекле, как раз на уровне головы, искрится ровными краями небольшая круглая дырочка.
И оператор – плавно, как в замедленном кино, заваливается со своего креслица вбок, одной рукой пытаясь содрать с головы наушники, а другой – с растопыренными пальцами – всё машет, машет в воздухе, как будто хочет и никак не может за что-нибудь зацепиться. Потом плафоны на потолке сдвинулись куда-то вбок, пол побежал навстречу, и на Толика навалилась душная темнота...
– What are you dawdling over, Podolski?! Weabsolutelydon’thaveanytime!1 – голос был тонкий, даже, пожалуй, визгливый и неприятно отдавался в голову.
– Everything is o’kay, Mister Kelly... I have pricked him adrenaline. Heshouldcometohimselfnow...2 – отвечавший находился рядом и говорил глухо и чуть раздражённо, как будто общался с уважаемым, но туповатым, а потому до смерти надоевшим родственником.
________________________________________________________________________________
1. Что вы там копаетесь, Подольски?! У нас абсолютно нет времени.
2. Всё о’кей, мистер Келли... Я вколол ему адреналин. Он должен сейчас очнуться...