Проза
ПОЕДЕМ, КРАСОТКА, КАТАТЬСЯ...
Рассказ
– Представляешь, они все уехали. На озеро. А я сижу тут одна. В такую жару. И она уехала. Представляешь? Нажарила-напекла им всего и сижу. А она уехала… Я так и думала, что она со мной останется. Разве нам не о чем поговорить? За тридцать с лишним лет разлуки. Зачем и приезжать тогда? Мне места в машине не хватило. Представляешь? А они в озере плескаются, – сдерживаясь, но сбивчиво и с такой потаенной болью Женька всё это залпом выдала, что подруга даже по телефону поняла глубину её горя.
– Сейчас приду, что там у тебя стряслось? Кто уехал?
– Ты, как всегда, забыла всё. Говорила ведь тебе, что мать моя родная приехать сегодня должна. Ну, вот и приехала, со всей своей новой белорусской роднёй: сыном, невесткой, внучкой... Сюда не приходи. Купаться пойду. Я им не рабыня Изаура… В жару на кухне сидеть… Приходи лучше на речку, там и расскажу всё.
Что Женька помнила о матери? Что она могла помнить, оставшись без неё в два с лишним года. Больше придумывала, кое-что улавливая из рассказов отцовской родни, кое-что дорисовывая своим детским воображением. Отец, подвыпив в праздник, любил распевать одну песню:
Поедем, красотка, кататься,
Давно я тебя поджидал…
Женьке всегда думалось, что звал он кататься именно мать. У отца была лошадь, положенная ему как леснику, которую он запрягал в лёгкий возок с царским, как девочке казалось, сиденьем и красиво изогнутыми спинкой и подлокотниками. Ни у кого в округе такого не было. Она воображала себе, как мать с отцом мчались на этом возке, почему-то обязательно в метель. Мать в ярком цветастом платке, отец в белых фетровых бурочках* (у него и вправду такие были). И оба смеются взахлёб. Счастливые. И Женьке радостно.
Мать ей всегда представлялась доброй и красивой. Не могли её сбить с толку нечаянно услушанные недобрые слова отцовской родни, называющей её непутёвой шалавой.
– Ишь ты, жизнь свою поехала устраивать, а ребёнок тут как хочешь.
Повзрослев, Женька поняла, что всё в этой истории не так просто. Да, был за матерью реальный грех: измена. «Загуляла тут с одним, – говорили родичи, – невтерпёж мужа из объезда дождаться. Работа у него такая. Пока весь околоток лесной охватит, и заночевать приходилось не дома, и по нескольку дней не бывать. И что же? Другие годами ждут». Но бросать семью и тем более ребёнка мать вряд ли собиралась, во всяком случае, Женьке так хотелось думать. Связь-то была случайная. Но добрые люди, как водится, отцу подсказали. И он, специально вернувшись домой до срока, застал неверную жену за недобрым делом. После семейных разборок, не без рукоприкладства с отцовой стороны, вынужденно поскитавшись по соседям, она уехала в родную Белоруссию. Возможно, ждала, что муж, забыв обиду, позовёт назад. Но никто не звал. А когда, устроившись, вернулась за дочкой, Женьку спрятали. Даже не увидев дочь, мать уехала. Когда приехала ещё раз, отец уже жил с другой и в другой деревне. «В примаки пошёл, к зажиточной», – говорили родственники. Они опять не встретились.
И все-таки, как ни пыталась девочка оправдывать мать, обида жила в ней. Не могла она поверить до конца в безысходность ситуации и точно знала, что уж она-то своих детей не оставила бы. К тому же поняла, что отец любил именно мать, а не ту, которая заменила её потом. И сходились они по обоюдной любви. Привёз он свою весёлую красавицу и недавно родившуюся дочь в деревню под Торопацами с Урала, из крупного города, куда оба уехали за счастьем из разных мест. С жильём там не получалось у молодой семьи. Мать была горожанкой, деревенской жизни не знала. Думалось Женьке, что нелегко ей пришлось обживаться в послевоенной глубинке, хоть и пристроили её на «интеллигентную» работу, на почту.
И вот, когда Женьке перевалило за сорок, когда ни мужа, ни отца, ни мачехи уже не было в живых,