Хранить вечно

   Кентурион улыбнулся:

   – Пусть болтает. На языке мозолей не набьёшь.

   Марк Проб нынче был благодушен и покладист. Лицо у него было розовое, распаренное, влажные волосы зачёсаны назад, бородка аккуратно пострижена.

  – В термах был? – не без зависти спросил Саксум. – Присаживайся, – он похлопал ладонью по одному из пустых сосновых чурбачков, стоящих у стола и заменявших легионерам стулья.

   – Да, – ответил Марк и грузно опустился на предложенное место. – Что ни говори, а терма – это великое дело!.. – он огляделся. – Так вот вы где пируете. Я было сунулся в казарму, но там мне какой-то дурнопахнущий лоботряс подсказал, что вы тут. Орясина какая-то в козлиной шкуре. Ещё и косноязычная вдобавок. Я его еле понял.

   – Это Лукипор, – догадался Саксум.

   – Ну, Лукипор так Лукипор... – не стал спорить кентурион, он вздохнул и рукавом туники вытер вспотевшее лицо. – Жарко нынче... Извини, дружище, что не заглянул к тебе в гости сразу. Сам понимаешь, пока разместились, пока обустроились – не до этого было. Эти два дня – как проклятые! В латрину без спешки сходить и то времени не было – всё бегом, всё бегом!.. Зато теперь... – он снял со стола бутыль, поставил её себе на колено, ножом аккуратно снял пробку и, слегка покачав сосуд, потянул носом над горлышком. – Хм! – приподнял он брови. – Совсем даже недурно! Я, честно говоря, ожидал, что будет намного хуже, – он пошарил вокруг себя глазами. – Надеюсь, вода в этом доме найдётся?

   Ашер сейчас же сорвался с места:

   – Я принесу!.. Я быстро!

   Он наклонился, схватил стоявшее возле стола деревянное ведро и бегом кинулся наискосок через пустырь. Кентурион одобрительно проводил его взглядом.

   – Ну как он? – кивнув вслед убежавшему брату, спросил Саксум. – Справляется?

   – Нормально, – сказал Марк. – Не хуже других... Мечтательный вот только он у тебя какой-то... Бывает, что-нибудь делает, работу какую-нибудь, или там, к примеру, с мечом упражняется – мешок с соломой рубит, как вдруг остановится, руки опустит и стоит, смотрит куда-то. Главное, смотрит и не видит ничего. Окликнешь его, он как будто вынырнет откуда-то, поглядит вокруг удивлённо – мол, где это я? – и дальше продолжает мешок свой рубить, как ни в чём не бывало.

   – Это у него с детства, – улыбнулся Саксум. – Он в детстве точно таким же был. Бывало, дашь ему сеть распутать, он поначалу за дело резво возьмётся – пальцы-то у него, понимаешь, ловкие, половину распутает, а потом глядишь – стоит и мечтает с открытым ртом, мух, понимаешь, ловит. Как ты говоришь, окликнешь его, а он повернётся к тебе такой удивлённый и говорит, к примеру: «А я сейчас с Яхвѐ разговаривал». Или ещё что-нибудь в таком роде...

   – Что ещё за Яхве такой? – удивился Марк Проб.

   – Это – наш бог, – сказал Саксум, – мы ему молимся.

   – Представляешь, – отозвался от очага Кепа, – у них всего один бог! Один-единственный! На все случаи жизни. Дикари!

   – Заткнись! – сказал ему Марк. – Что б ты понимал!.. А насчёт мечтательности... Я думаю, это ненадолго. Это пройдёт. После первого же боя и пройдёт. Как только крови понюхает, как только увидит перед собой свою смерть с мечом или с трагулой в руке, как только осознает, что есть ситуации, когда думать и мечтать некогда, когда или ты, или тебя, – так сразу и пройдёт... После первого боя почти все меняются...

   – Если в живых остаются, – опять подал голос Кепа.

   – Тьфу на тебя! – в сердцах сказал кентурион. – Ну что за поганый язык у тебя, Кепа!.. Ты прав, Саксум. Я смотрю, этот Кепа у тебя действительно самое настоящее трепло. Ботало... Может, мне у тебя его и вправду забрать? На месячишко-другой. Он бы у меня быстро научился держать язык за зубами! Что скажешь?

   – У меня для тебя есть встречное предложение, – отворачиваясь от Кепы и подмигивая кентуриону, сказал Саксум. – Забирай его у меня насовсем. А мне отдай Ашера. Думаю, обмен для тебя выгодный – необученный юнец против матёрого разведчика... Вот только гарума он жрёт немеряно. Прям беда! Оставит он тебе, понимаешь, через месяц всю кентурию без гарума.

   – Ничего, – сказал Марк, – Не оставит. Я его, паразита, во внешний караул отправлю. Навечно. Он у меня состарится в карауле. У меня этот пожиратель гарума в крепости появляться вовсе не будет. Пусть он там, за крепостной стеной, можжевельник свой вместо гарума жрёт. Он ведь вроде говорил, что любит можжевельник?

  – Это да! – сказал Саксум. – От можжевельника его за уши не оттянешь. Он за пригоршню можжевеловых ягод папу-маму продать готов...

   – Эй!.. Эй!.. Эй!!.. – Кепа, утопив ложку в котелке, стоял столбом и испуганно переводил взгляд с декуриона на кентуриона и обратно; глаза его были большими и круглыми, как у филина. – Эй, вы чего?! Какой ещё можжевельник?!.. Вы меня что, вы меня хотите... в пехоту?! Декурион, ты что?!.. Я не хочу в пехоту! Я не пойду!.. Я ведь!.. Я же!.. Не хочу я! Вы не это!.. Не того!.. – лицо его сморщилось, как от зубной боли, голос стал плаксивым. – Я... я больше не буду!..

   Саксум и Марк, не выдержав, расхохотались. Саксум смеялся, навалившись грудью на стол, задыхаясь и вытирая проступающие слёзы. Кентурион – наоборот – откинувшись назад, чуть не падая с чурбачка, не забывая, впрочем, придерживать стоящую у него на колене бутыль с вином. Совершенно сбитый с толку Кепа с самым несчастным видом наблюдал за этим приступом веселья.

   – Ой, Кепа... уморил, – отдуваясь, покрутил головой кентурион. – Убил и зарезал... «Я... я больше не буду!» – всхлипывая, передразнил он.

   – Кашу, кашу помешивай! – напомнил подчинённому обретший дар речи Саксум. – Подгорит на дне каша-то!

   До Кепы наконец дошло. Теперь лицо его приобрело по-детски обиженное выражение. Он громко засопел носом и укоризненно покачал головой:

   – Взрослые люди... Начальники... А туда же! Эх! – он махнул рукой, повернулся к очагу и, достав ложку из котелка, принялся с показным усердием мешать исходящую паром похлёбку.

   Из-за угла соседней казармы показался Ашер. Он шёл, осторожно ступая, слегка перекосившись на бок и держа руку с ведром на отлёте.

   – Слушай, Марк, – сказал Саксум, – как бы мне его у тебя, понимаешь, и вправду забрать, Ашера моего? Всё-таки брат как-никак.

   Кентурион пожевал губами.

   – Это не так просто сделать... Из пехоты в кавалерию...  – он покачал головой. – Это можно только через самого̀ префекта. Через Тита Красса... А до этого тебе ещё надо вопрос со своим примом согласовать. Надо, чтоб именно прим прошение на имя префекта подал... Я – своё прошение, а он – своё.

   – С примом я поговорю, – сказал Саксум.

   – Поговори, – пожал плечами кентурион. – Может, что и выгорит... С моей стороны, во всяком случае, препятствий никаких не будет. Будет его прошение – будет сразу и моё.

   – Спасибо, – сказал Саксум.

   – Пока не за что.

   Подошёл Ашер и осторожно поставил на один из чурбачков возле стола полное, до краёв, ведро. Марк Проб взял со стола оловянную миску с ручкой, зачерпнул из ведра и с наслаждением напился.

   – Холодная, – отдуваясь, одобрил он. – Молодец!.. Ну что, хозяин, давай ёмкость, буду вино разводить.

   – Кепа, а где второй котелок? – спросил Саксум у кашевара.

   – Под столом, – не оборачиваясь, ответил Кепа.

   Спину он теперь держал очень прямо, голова его была гордо поднята, оттопыренные уши сдержанно розовели сквозь густой коричневый загар.

   – Обиделся, – кивнул Марку на него декурион.

   – Губу закрутил, – подтвердил Марк.

   – Переживает, – заключил Саксум.

   – Гордый, – сказал Марк.

   – Самолюбивый, – поправил Саксум.

   – Жалко парня, – покачал головой кентурион.

   – До слёз, – не стал спорить Саксум. – А парень-то, в общем, неплохой.

   – Да что там, – подхватил Марк, – замечательный парень!

   – Таких парней – поискать, – сказал Саксум. – Таких парней, понимаешь, – один на сотню.

   – Брось! – сказал Марк. – Тоже скажешь! Таких парней – один на тысячу. Один на легион. Я бы всю свою кентурию на него одного сменял. Не задумываясь.

   – Вот только гарума много жрёт, – расстроился декурион.

   – Это да, – загрустил и Марк, – Всё бы хорошо, но гарума действительно жрёт много. Во всём герой, но с гарумом – беда!..

<=

=>