Хранить вечно
Петрос вздрогнул. Это был голос Сати! Звонкий, почти детский, но, в то же время, нежный, текучий, шелковистый. Он узнал бы его из тысяч! Её голос!!
– Что?!.. Кто?!.. Кто ты?!
– Меня зовут Хава́.
– Хава... Сколько тебе лет, Хава?
– Тринадцать, отче.
Петрос окунул пальцы в воду и начертал на челе девочки косой крест.
– Омывшись, очистишься от скверны. Омывшись, очистишься от грехов. Омывшись, чиста будешь пред Богом. Приветствую тебя в общине, сестра Хава.
Он не выдержал и погладил девочку по щеке. И сейчас же горячие губы отыскали его руку и прижались к ней.
– Благодарю! Благодарю тебя, отче!..
– Сати!.. – прошептал Петрос, мгновенно ослепнув от слёз. – Сати, девочка моя!..
– Меня зовут Хава, отче.
– Да... Да, я помню! Хава...
Петрос почти не мог стоять. Он совсем не чувствовал свою левую руку, которой он держался за решётку. Ноги у него подгибались, на плечах как будто кто-то сидел. Его душили слёзы. Он часто моргал, но всё равно почти ничего не видел перед собой. Впрочем, закрой он совсем глаза, ничего бы не изменилось – его рука раз за разом повторяла одни и те же движения.
Косой крест...
– Приветствую тебя в общине, брат Мошэ...
Косой крест...
– Приветствую тебя в общине, брат И́сидорос...
Косой крест...
– Приветствую тебя в общине, сестра Рахэль...
Крест...
Крест...
Крест...
У него опять закончилась вода, но он не попросил принести ещё. Он просто стал брать пальцами слёзы, которые безостановочно катились у него по щекам, и чертить крест слезами.
– Омывшись, очистишься от скверны. Омывшись, очистишься от грехов. Омывшись, чиста будешь пред Богом. Приветствую тебя в общине, сестра Шифра́...
– Приветствую тебя в общине, сестра Ксения...
– Приветствую тебя в общине, брат Инге́н...
Он не запомнил, как оказался на земле. Он сидел под стеной тюрьмы, и старший из братьев поил его водой из того самого донышка от кувшина...
Луна давно зашла. На северо-востоке занимался новый день: там уже засветлело небо, и громада Золотого Дворца казалась на его фоне угольно-чёрной. Окружающий мир осторожно проступил сквозь тьму, но он ещё был плохо прорисован, он был безжизненным, серым и плоским, и встающему где-то за горизонтом солнцу ещё предстояло вдохнуть в него жизнь, растормошить, раскрасить в яркие цвета...
– Дядя Петрос, ты в порядке?
– Что?.. Да, мой мальчик. Я уже в порядке. Мне уже лучше.
– Встать сможешь?
– Встать?.. Встать смогу. Наверно. Но пока не хочу. Я посижу ещё... А вы ступайте. Идите домой.
– Домой?! Но как же?!..
– Идите-идите! За меня не беспокойтесь. Я – в порядке... Просто я тут... У меня тут ещё одно дело.
– Какое ещё дело? – недоверчиво спросил Парис.
Петрос строго посмотрел на него.
– Важное!.. Важное дело! Причём, понимаешь, не для юных умов! Так что идите!.. Фотиос! Передай отцу, чтобы он нашёл Офира. Пусть Офир срочно готовит «Гесиону» к выходу. Срочно! К сегодняшнему вечеру! Понял?..
– Дядя Петрос, – недоверчиво спросил Фотиос, – ты, в самом деле, полагаешь, что?.. – он не договорил
– Да! – сердито сказал Петрос. – Да, я полагаю!
– Но как же ты?!.. Как ты собираешься?!..
– Всё! – оборвал его Петрос. – Всё! Что и как я собираюсь делать, тебя не касается! Совсем не касается! Дядя Петрос знает, что делает!.. И не спорь со мной! Молоко ещё на губах не обсохло, чтоб, понимаешь, спорить!.. Мешки вон лучше подбери! И марш оба домой!.. Запомнили, что отцу передать?!.. И всё, и топайте!..
Когда юноши ушли, Петрос устроился поудобней, подтянув колени к груди и опёршись на них руками, и стал ждать. Он был почти спокоен. Он вдруг почувствовал себя как тогда, в Нумидии, на Пагиде. Господи! Когда ж это было?!.. Сорок?.. Да! Сорок семь лет тому назад! Он снова был молод и силён, и ему снова некуда было отступать. За его спиной были раненые, за его спиной были женщины и дети. А перед ним был враг. Жестокий, беспощадный, неумолимый враг. И он смотрел этому врагу в глаза. Прямо в глаза. И не было между ним и врагом ничего, кроме верного меча и надёжного щита...
Небо на северо-востоке сначала порозовело, потом пожелтело, и вдруг в воздухе возник и поплыл отдалённый, пронзительный и в то же время заунывный сигнал букины – это на башне Эсквилинских ворот, самой восточной и самой высокой башни городской стены, дозорные увидели край восходящего солнца. Сигнал первой букины подхватили сигнальщики с других башен, откликнулись букины в преторианском лагере на Ивовом холме, звук прокатился над просыпающимся городом, сообщая об окончании ночи и наступлении первой дневной стражи.
Вскоре от входа тюрьмы послышались голоса. Петрос с трудом поднялся на ноги и вышел из-за угла. Он увидел, как и ожидал, кентуриона Сервия Кеста в сопровождении небольшого отряда солдат. При виде Петроса кентурион удивлённо вскинул брови, а один из преторианцев, видимо, старший дневной смены – вислоплечий здоровяк с узловатыми, как корни дуба, руками – положил ладонь на рукоять меча и решительно двинулся Петросу навстречу: посторонний на охраняемом объекте – непорядок!
– Всё нормально, Гай! – остановил солдата Сервий Кест. – Это ко мне... – он подошёл вплотную к Петросу и пристально посмотрел ему в лицо. – Я не ошибся, почтенный?
– Ты поразительно догадлив, кентурион, – криво усмехнулся Петрос. – У меня к тебе разговор... – он глянул через плечо Сервия Кеста на солдат, столпившихся у входа в тюрьму и с любопытством наблюдающих за происходящим. – Только, желательно, чтобы он состоялся без лишних ушей.
Кентурион пожал плечами.
– Так в чём дело? Я сейчас здесь закончу, и пойдём в «Голубку», там и поговорим.
– Нет, – покачал головой Петрос. – Это срочно. Давай отойдём.
– Ну давай... – снова пожал плечами Сервий Кест, он повернулся к солдатам. – Гай! Продолжайте пока без меня! И смотри, чтоб всё строго по предписанию! Я проверю!.. Так что ты от меня хочешь, отставной прим Симон Саксум? – спросил кентурион, когда они с Петросом остановились, завернув за угол тюрьмы. – Только, пожалуйста, не пытайся снова меня подкупить! Мы с тобой, кажется, уже всё подробно обговорили на этот счёт, так что не начинай всё заново.
– Хорошо, – покладисто сказал Петрос. – Я не буду начинать заново. Просто у меня к тебе есть две просьбы... – Сервий Кест сделал протестующее движение, и Петрос успокоительно поднял руку. – Нет-нет, я не собираюсь просить тебя ни о чём противозаконном! Наоборот... Я хочу, чтобы ты честно и добросовестно исполнил свой долг да ещё и заработал при этом десять тысяч сестерциев. Скажи, ты можешь доставить меня к кесарю?
Кентурион ошарашенно уставился на него.
– Ты... Ты в своём уме?! Давай я тебя лучше сразу здесь проткну мечом! Так, по крайней мере, ты не будешь долго мучиться!
Петрос усмехнулся.
– Иногда, понимаешь, приходится немного помучиться. Ради пользы дела. Так ты не ответил на мой вопрос. Ты сможешь доставить меня к Нерону?
Сервий Кест, продолжая удивлённо смотреть на Петроса, покачал головой.
– Я не вхож к императору. Я могу отвести тебя либо к префекту претория Гаю Тигеллину, либо к городскому префекту Квинту Лонгину. А они уже, соответственно, доставят тебя к Меднобородому... Но я не пойму, зачем тебе это надо?!
– Хорошо, – сказал Петрос, игнорируя вопрос кентуриона, – доставь меня к любому из префектов... И тогда сразу второе... – он задумчиво запустил пальцы в бороду. – Тебе сегодня поступит приказ: освободить всех заключённых Туллианума. В этой связи...
– Чей приказ? – перебил его Сервий Кест.
– Как чей? – удивился Петрос. – Разумеется, кесаря Нерона!
– Ты... Ты полагаешь, кесарь Нерон помилует всех заключённых? Просто возьмёт и отпустит их по домам?! Но с какой стати?!
– Я его попрошу об этом.
Кентурион даже приоткрыл рот от удивления.
– Ты?!.. Ну, знаешь!.. Ты или до глупости самонадеян! Или... попросту свихнулся!
Петрос улыбнулся.
– Нет, кентурион. Я не глуп и не самонадеян. И с головой у меня, несмотря на мои годы, тоже, слава Богу, всё в порядке... Просто у меня есть для кесаря Нерона один неотразимый довод. У меня есть для него очень интересное предложение, от которого он вряд ли сможет отказаться.
– Какое ещё предложение?!
Петрос скептически оглядел собеседника.
– Ты действительно уверен, что хочешь это знать?.. А тебя не настораживает то, что сам кесарь объявил охоту на какого-то отставного прима? Что он, несмотря на свою скупость, обещает за его поимку большие деньги и особо подчёркивает, чтобы преступника доставили к нему живьём? Ты, правда, готов разделить нашу с императором тайну?
Сервий Кест опомнился.
– Да, ты прав! Лучше мне, пожалуй, не соваться в эту тёмную историю. Как говорится: меньше знаешь – крепче спишь!.. Так о чём ты ещё хотел меня попросить?
– Тебе сегодня поступит приказ, – терпеливо повторил Петрос. – Высочайший приказ: освободить всех заключённых Туллианума. Так вот. Я прошу тебя лишь об одном: чтобы ты выполнил этот приказ точно и максимально быстро. Надеюсь, эта моя просьба не вступает в противоречие с твоими убеждениями и с твоим, понимаешь, служебным долгом?
Кентурион молчал, пристально глядя на Петроса.
– Ты – либо всё-таки ненормальный, либо святой... – наконец задумчиво сказал он. – Хорошо, я выполню твою просьбу, Петрос Проповедник. Можешь не сомневаться – все заключённые покинут стены тюрьмы в самые кратчайшие сроки с момента получения мною соответствующего приказа... Более того. Я позабочусь о том, чтобы все они в кратчайшие сроки покинули и пределы города. По-моему, это будет не лишним. Ведь так? Ты, полагаю, думал и об этом? Или я ошибаюсь?
– Да, – сказал Петрос. – Ты не ошибаешься. Ты правильно всё понял. В городе им делать нечего. Прикажи своим солдатам, чтоб побыстрее выставили их всех за ворота. Чтоб вышвырнули, понимаешь, их вон из города! И... И спасибо тебе! Заранее спасибо!.. А теперь давай не будем терять времени, поскорее веди меня к префекту, к Тигеллину или как там его?
Сервий Кест покачал головой.
– Нет. Я отведу тебя к Квинту Лонгину. У префекта Тигеллина слишком липкие руки, к ним пристаёт всё ценное, до чего он только может дотянуться. Поэтому, если я отведу тебя к нему, боюсь, мне не видать моих законных десяти тысяч сестерциев, как собственных ушей. К тому же, полагаю, префект ещё не вполне очухался от месячного запоя, – он усмехнулся. – Дружба с Меднобородым плохо влияет на здоровье... А Лонгин... Лонгин – белая ворона. Он, на моей памяти, первый и единственный префект Ромы, который не берёт взяток, – кентурион вздохнул. – Боюсь, поэтому ему не усидеть долго в этой должности.
– Хорошо, – согласился Петрос, – веди меня к Лонгину.
– Я только сделаю несколько распоряжений. Подожди меня здесь. Это быстро...
Сервий Кест ушёл и почти сразу вернулся:
– Пошли!..
Они поднялись к Родниковым воротам и повернули направо – к Форуму Августа, где молочно светились благородным лунским мрамором восемь входных колонн храма Марса Мстителя.
– Далеко идти? – поинтересовался Петрос.
– Нет, – покачал головой Сервий Кест. – Здесь рядом. Он живёт в самом начале Субу́рского склона.
– А мы не рано? – спохватился Петрос. – Он ведь, наверно, ещё спит!
– Как бы не так! – хмыкнул кентурион. – Я ведь тебе говорю: он не берёт взяток.
– Э-э... И какая тут связь? – не понял Петрос.
– Не знаю, – пожал плечами Сервий Кест. – Но какая-то определённо есть. Ты разве не замечал: кто честен и взяток не берёт – тот встаёт рано, на рассвете, а кто ворует и берёт взятки – обычно спит до полудня.
– Это потому, что он пьёт накануне до полуночи, – предположил Петрос. – Совесть свою вином заливает.
– Да нет у них никакой совести! – вздохнул кентурион. – Уж ты мне поверь. Может, когда-то была да вся вышла... – он помолчал, а потом искоса взглянул на Петроса. – Что же ты всё-таки задумал, хитроумный прим, Петрос Проповедник?
Петрос тоже посмотрел на своего попутчика и впервые не содрогнулся при виде его жуткого, изуродованного лица.
– Что я задумал?.. – медленно переспросил он. – Я всего-навсего задумал исправить одну маленькую ошибку богов. Изменить, как ты говоришь, предначертанное...
Префект Квинт Лонгин долго с любопытством разглядывал Петроса. Его серые, глубоко посаженные глаза почти не мигали.
– А я думал, что ты давно умер, – наконец сказал он. – Ты же ровесник моего отца! А он уже лет двадцать как отправился к Плутону... Отец рассказывал мне про тебя.
– Вот как! – удивился Петрос. – Откуда же он мог меня знать? Двадцать лет назад про меня в Роме никто и слыхом не слыхивал...
– Он знал тебя по Палестине, – уточнил Квинт Лонгин. – Он служил в Кесарии, при советнике префекта Паквие. Он был у Паквия кем-то вроде помощника по особым поручениям. Хотя и числился простым кентурионом. Отец хорошо запомнил тебя. Ты тогда тоже работал на Паквия, и звали тебя тогда Симоном. И кличка у тебя ещё была... э-э... Кифа, кажется?
– Подожди-подожди!.. – Петрос запустил пальцы в бороду. – Лонгин... Лонгин... Кентурион Гай Лонгин?!
– Верно! – подтвердил префект. – Гай Кассий Лонгин – мой отец. Не удивляйся, мы хоть и из плебеев, но цену себе знаем. Кассии – род очень древний и очень знатный...
Петрос невольно улыбнулся. Квинт Лонгин осёкся.
– Я сказал что-то смешное?! – неприятным голосом осведомился он, между бровями у него обозначилась глубокая складка.
– Нет-нет! – спохватился Петрос. – Прости! Мне просто вспомнилось! Продолжай, пожалуйста!
– Что тебе вспомнилось?
– Неважно! Правда, неважно! Это сущий пустяк! Я тебе потом расскажу, если захочешь! А сейчас, прошу, продолжай! Прости, что проявил неучтивость и прервал тебя!.. Ты говорил о том, что ваш род очень знатный и очень древний...
Префект ещё какое-то время ел Петроса глазами, потом кожа на его лбу медленно разгладилась.
– Да, – кивнул он, – очень знатный и очень древний... Все наши предки по мужской линии были магистратами. У нас в роду одних только консулов было двенадцать! И отец мой тоже был магистратом. Он служил квестором у пропретора Сирии Гнея Сатурнина. А в кентурионы его практически сослали... – Квинт Лонгин задумчиво пожевал губу. – История там какая-то тёмная приключилась... Женщина там была замешана, причём парфянка... причём знатная парфянка, чуть ли не дочь царя. В общем, то ли её убили, то ли она кого-то убила – неизвестно, история, я говорю, тёмная, и отец никогда толком про это не рассказывал. Не любил он об этом вспоминать. Но каким-то образом он в этой истории оказался замешанным. Его сделали крайним. Виноватым. То ли недоглядел он там чего, то ли, наоборот, переусердствовал – не знаю... В общем, сняли его с квесторства и отправили из Антиохии в Рафанею, в Шестой «Железный» легион. Отец говорил, мол, ещё легко отделался, могли и вовсе под суд отдать, да пропретор лично за него вступился... Ну, а уже в Рафанее его отыскал советник Паквий. И отец у Паквия потом так и служил. Лет семь или восемь, не скажу точно. И уехал он из Палестины в Рому тоже вместе с Паквием... Паквия потом отправили в Германию, а отец с военной службой решил вовсе завязать... Пробился опять в магистраты. Стал хлебным эди́лом, но дальше не продвинулся – время было упущено. Это я, в отличие от него, магистратуры год в год получал... – Квинт Лонгин замолчал, задумался.