Хранить вечно
– Ты, конечно, можешь распять меня на кресте... – тихо сказал Петрос. – Ты даже можешь распять меня на кресте вниз головой. Это делу не поможет... Мне нечего вспоминать, кесарь... Золота больше нет.
– А вот это – интересная мысль! – воскликнул Нерон. – Насчёт того, чтоб вниз головой! Так и сделаем! Подвесьте этого мерзавца вниз головой! – срывающимся голосом приказал он. – Может, в голову ему тогда притечёт хотя бы одна здравая мысль!
– Кесарь, я бы... – робко подал голос Тигеллин, но император не стал его слушать.
– Исполнять!.. – гаркнул он и, неприязненно оглядев префекта претория, добавил, едко цедя слова сквозь зубы: – А с тобой, префект, мы ещё разберёмся! Маловато усердия в твоих действиях, префект! Может, должность тебе уже в тягость?! Или служба надоела?!
Тигеллин понурился.
– Виноват, кесарь... – еле слышно промямлил он. – Прости, виноват.
– Виноват... – остывая, повторил Нерон. – Сам знаю, что виноват... – он помолчал и, снова ткнул пальцем в сторону арестанта. – На крест! Вниз головой! – после чего, резко развернувшись, быстро зашагал к стадиону.
За императором двинулись телохранители. Квинт Лонгин и Эпафродитос поспешили следом. Оставшийся в одиночестве Тигеллин с отчаяньем во взгляде наблюдал за удаляющейся процессией. Когда за ушедшими сомкнулись тёмно-пурпурные плащи, префект претория, мгновенно вскипев, напустился на охранявших Петроса солдат.
– Ну, чего расселись, бездельники?! Служба в тягость?! Устали?! Не слышали, что кесарь приказал?! Бегом! Бегом! На крест эту мразь! Вниз головой!.. Да не вздумайте ноги гвоздями прибить, бестолочи! Верёвками вяжите!.. Давайте! Давайте! Шевелитесь, мухи сонные!.. Назо́н! Командуй тут без меня! Я скоро! – он сорвался с места и опрометью бросился к ближайшему входу на гипподром.
Остролицый декан Назон, проводив удаляющуюся фигуру префекта взглядом, повернулся к своим солдатам.
– Вяжите его! И на крест!
Петросу быстро привязали к ногам верёвки, после чего подняли с земли и, подтащив к столбу, ловко перевернули вниз головой. Верёвки перекинули через перекладину, подтянули за них пытаемого вверх и надёжно зафиксировали концы, намотав их на нижнюю поперечину. Руки арестанта завели назад, за столб, и также крепко связали.
У Петроса сначала тонко зазвенело, а потом сразу же глухо забухало в ушах. Факелы на стене гипподрома побагровели, обросли яркими мохнатыми ореолами и тоже медленно и тошнотворно запульсировали, причём пульсации эти становились с каждым мгновеньем всё более и более сильными и болезненно отдавались в затылке. Мир стал темнеть и отодвигаться. Звуки отдалялись, слабели, рассыпались на острые колючие составляющие...
А потом душной медвежьей шкурой навалилась глухая чёрная тишина...
– Никак подох! – один из солдат потыкал остриём копья висящего в рёбра. – Что-то быстро!
Декан Назон хмыкнул и недоверчиво поводил из стороны в сторону своим острым птичьим носом.
– Первый раз вижу, чтоб один и тот же человек обманул нашего кесаря два раза за день! Сначала надул с золотом, а затем и смерть себе лёгкую схлопотал. Хитрый иудей! – он тоже потыкал распятого копьём. – Эй! Иудей! А ты ловко всё это устроил!.. Эй! Ты слышишь меня?!..
Но Петрос уже ничего не слышал и ничего не чувствовал. Он был уже далеко...
***
Дорога была узкая, но ровная и хорошо укатанная. И совсем не пыльная. Она привольно разбегалась по выжженной солнцем, покрытой сухой рыжей травой, равнине и, обогнув по широкой дуге неприятного вида низину, сплошь заросшую чёрным колючим кустарником, упрямым крутым серпантином начинала карабкаться в гору. Там, наверху, был лес – рыхлая прохладная сочно-зелёная губка, мягко обволакивающая длинные пологие вершины. Ещё выше было небо – очень высокое и очень голубое, просторное, с широкими небрежными мазками лёгких кисейных облаков.
Петрос безнадёжно отстал. Он едва миновал чёрную неприятную низину, а одинокая белая фигурка уже подходили к са́мой вершине.
– Эй!!.. – крикнул Петрос. – Э-ге-гей!!
Было далеко. Слишком далеко, чтобы быть услышанным. Но человек услышал. Он остановился и, взяв под мышку свой дорожный посох, знакомым жестом приложил ладонь ко лбу. Низкое солнце, висевшее у Петроса за спиной, наверняка мешало ему, но он всё-таки разглядел одинокого путника на дороге и приветливо помахал ему рукой.
Что-то случилось со зрением Петроса. С такого расстояния он никак не мог, не должен был разглядеть никаких мелких деталей, но, странное дело, видел их. Видел настолько отчётливо, словно человек на вершине горы располагался от него всего в нескольких шагах.
Он видел добела выцветшую шерстяную симлу, подпоясанную простой грубой верёвкой. Он видел избитый о камни, потёртый дорожный посох, вырезанный когда-то из толстого стебля виноградной лозы. Он видел высокий открытый лоб, весёлые смеющиеся глаза и нос со знакомой горбинкой. Он видел каждый волосок в спутанной ветром, негустой чёрной бороде.
Человек что-то сказал, но Петрос не расслышал.
– Да!.. – согласился он, потому что, даже не расслышав, понял, о чём говорит человек; да и о чём тут, понимаешь, можно было ещё говорить?! – Да! – повторил он и крикнул: – Я иду!!.. Я уже иду, рабби!..
Конец третьей книги.