Хранить вечно
В центре комнаты, на небольшом возвышении, также сплошь застеленном коврами, вокруг плотно заставленного блюдами, чашами и кувшинами подноса, сидели трое: двое пожилых мужчин и один юноша, почти мальчик – лет пятнадцати, не больше; все трое держали в руках пиалы и все трое дружно повернули головы, когда небольшая процессия во главе с «кентурионом», откинув последнюю штору из плотной синей шерсти, вошла в зал.
Шедший впереди «кентурион», впустив всех в комнату, опять задёрнул штору и, повернувшись к сидящим, громко – по-романски, но с сильным местным акцентом – произнёс:
– От кесар Тыберый к великай вожд Такфаринас послание!
Сидевший справа мужчина – с заплетёнными в косицу чёрными, с обильной проседью, волосами и с грубыми, рублеными чертами продолговатого лица – поставил пиалу на поднос, легко поднялся, в несколько широких шагов пересёк комнату и, остановившись перед враз побледневшим Кепой, глядя на него сверху вниз пронзительными серыми глазами, несколько насмешливо спросил:
– Ты, что ли, посланник от Тиберия?
Кепа гулко переглотнул.
И тогда Саксум шагнул к Такфаринасу сбоку и негромко – и почему-то получилось сипло – сказал:
– Это я посланник, – и уже совсем тихо добавил: – Здравствуй, Юст!..
Ящерка была маленькая, серая с жёлтыми и чёрными пятнышками вдоль спины и хвоста и очень ловкая. Она запросто висела на потолке, быстро бегала по отвесным глиняным стенам, ненадолго исчезала в окне и вновь появлялась, чуть слышно шурша ножками и поблескивая бусинками своих больших выпуклых глаз.
Саксум, заложив правую руку за голову, а левую, раненую, покойно расположив на животе, лежал на своём плаще, постеленном прямо на земляном полу, и с интересом наблюдал за проделками неутомимого геккончика.
Делать было нечего. Пошли уже вторые сутки, как его, приведя в эту комнату в глинобитном домике на склоне горы, оставили одного. Дом, в котором, помимо этой комнатки, были ещё три – такие же маленькие, с земляными полами и крошечным окошком под самым потолком – был совершенно пуст. В соседних домах – по сторонам, выше и ниже по склону – шла жизнь, там дымились костры, раздавались голоса, сухо постукивал ткацкий станок, шуршали жернова ручной мельницы. Здесь же его единственным соседом был маленький ловкий геккон.
За вчерашний вечер и сегодняшний день декуриону трижды приносили еду. Он три раза выходил по нужде и один раз к ручью – утром, умыться. Его никто не охранял. Да и зачем, скажите на милость, было его охранять – одного, безоружного, посреди целой страны, говорящей на чужом языке?!
Саксум лежал и вспоминал вчерашний день, раз за разом прогоняя перед мысленным взором всё то, что произошло в шатре Такфаринаса, стараясь восстановить в памяти мельчайшие подробности их встречи и пытаясь понять – что и в какой именно момент пошло не так.
Собственно, «не так» всё пошло с самого начала. Да и как, понимаешь, всё должно было пойти, чтобы было «так»?!..
– Здравствуй, Юст! – сказал он Такфаринасу и... ничего не произошло.
А что должно было произойти?! Чего он, понимаешь, ждал от этой встречи?! Объятий? Поцелуев? Дружеских похлопываний по плечу с криками: «А помнишь?!.. А помнишь?!..»?
Такфаринас оставил в покое Кепу, повернулся к декуриону, ощупал его цепким взглядом прищуренных глаз и, заложив руки за спину, очень спокойно сказал:
– Здравствуй, Симон. Я слушаю тебя...
За те семь с лишним лет, что они не виделись, Такфаринас довольно сильно изменился. Он ссутулился и погрузнел телом, заметно поседел, ещё больше построжел и как-то обвис лицом, заработал косой белый шрам на переносице и потерял мизинец на правой руке. От прежнего Такфаринаса – лучшего декуриона шестой турмы алы Нумы Прастина Филия – осталось, казалось, лишь его неизменное спокойствие, странным образом сочетавшееся с порывистостью движений, да пронзительный взгляд серых, глубоко посаженных глаз.
Такфаринас внимательно, не перебивая, выслушал рассказ Саксума, вдумчиво – как показалось декуриону, дважды – прочитал письмо Карзиана, якобы направленное префекту крепости Тубуск, задал пару уточняющих вопросов, несколько раз, заложив руки за спину и глядя себе под ноги, прошёлся по комнате, а потом, остановившись на полушаге, вскинул голову и принялся быстро и чётко отдавать распоряжения своим людям. Спустя четверть часа Саксум – без коня, без оружия и даже без своей дорожной сумки – уже находился в этой комнате в маленьком домике на склоне горы. Больше всего на данный момент его волновала судьба Кепы, который вчера остался в шатре «Великого Вождя».
– Не нравится мне всё это! – вслух сказал ящерке декурион. – Ох, как не нравится! Как бы чего не вышло! Понимаешь?!
Геккон ничего не ответил, ему было явно не до человеческих проблем и переживаний – он ловил мух...
Послышались шаги, и в низенькую дверь, пригнувшись и задев мечом за косяк, вошёл вчерашний «кентурион».
– За моя ходить, – поманил он рукой Саксума. – К Такфаринас ходить. Быстро давай!
– Наконец-то! – пробормотал декурион, поспешно подымаясь со своего жёсткого ложа.
Он подхватил плащ, отряхнул его, накинул на плечи и вышел вслед за своим провожатым.
Такфаринас ждал их на улице.
– Так ты говоришь, что проконсул хочет заманить меня в ловушку? – сразу, без предисловий спросил он Саксума, уперев ему в лицо взгляд своих стальных немигающих глаз.
– Да, Юст, – сказал декурион, он не успел застегнуть пряжку плаща и теперь придерживал его рукой у горла.
– И ты говоришь, что я не должен идти в поход на Кесарию?
– Да.
– И ты говоришь, что пришёл ко мне, чтобы драться вместе со мной с романцами?
– Да, Юст, – сказал Саксум.
Такфаринас помолчал.
– Пошли! – он круто повернулся и быстро зашагал вниз по склону.
Саксум поспешил следом. Сзади глухо бухал подкованными калигами «кентурион».
Они спустились к подножью горы, свернули в кривую узкую улочку, прошли по ней с полсотни шагов, вновь свернули, на этот раз вверх, в гору, и наконец остановились возле большого глинобитного дома. Здесь Такфаринас вновь повернулся к декуриону.
– Слушай меня внимательно, Симон, – хмурясь и потирая свой беспалый кулак, сказал он. – Смотри, что получается... Я готовлю поход на Кесарию. Давно готовлю. Уже четыре месяца. Я готовлю свой главный поход за все семь лет этой дурацкой войны. Я собираюсь в этом походе решить все вопросы и с Долабеллой, и с этим заносчивым мальчишкой Птолемеем. Я скопил небывалые силы – у меня ещё никогда не было столь мощной армии! – и я собираюсь нанести решающий удар... И тут появляешься ты. И говоришь, что Долабелла тоже хочет, чтобы я отправился в поход на Кесарию. А хитроумный Карзиан окольным путём доносит до моего сведения, что золото африканских царей перевезено из Кирты в столицу и что легион Долабеллы якобы разут, раздет и обескровлен... А я, между прочим, и без него знаю и про то, что золото перевезено в Кесарию, и о состоянии дел в Третьем легионе... И вот тут возникает законный вопрос – а не является ли всё это хитрой игрой старой лисы Карзиана?.. Игрой, которая имеет своей целью заставить меня передумать и не идти на Кесарию... И не являешься ли ты, Симон из Галилеи, составной частью этой игры?..