Хранить вечно
Снова зашуршал гравий – горшечник возвращался.
– Шимон! – вдруг негромко раздалось от калитки. – Эй, Шимон!
Гончар остановился, повернувшись на голос и напряжённо вглядываясь во тьму.
– Кто там?
– Это я – Накдимо́н, – донеслось от калитки. – Открой, Шимон, дело есть.
Хозяин дома что-то неприязненно заворчал себе под нос, но тем не менее сошёл с освещённой лунным светом дорожки и двинулся в сторону забора – в густую непроглядную тьму, лежащую под деревьями. Загремел отодвигаемый засов.
– Ну, чего тебе?
– Зови Йешу! Срочно!
– Рабби уже спит. Утром приходи.
– Я тебя не спрашиваю, спит или не спит рабби, – голос ночного гостя возвысился и обрёл командные обертоны. – И я тем более не спрашиваю тебя, Шимон, когда и куда мне приходить. Я говорю тебе: позови Йешу.
Теперь Кефа узнал этот голос. Это был голос Накдимона бар-Ахаро́на – одного из богатейших людей Йерушалайма, члена Великого Санхедри́на и с недавних пор почитателя и близкого друга Йешу.
– Случилось что? – в голосе горшечника зазвучала тревога.
– Случилось. Так что поторопись – зови рабби.
Две фигуры вышли из-под деревьев, пересекли двор и скрылись под стеной. Скрипнула дверь. Кефа подумал, что надо было бы спуститься вниз, узнать, в чём там дело, но дверь уже скрипнула вновь, и нарочито весёлый голос Йешу произнёс:
– О! Накдимон! Приветствую тебя, мой друг! Не думал вновь увидеться с тобой так скоро. Что привело тебя сюда в столь неурочный час?
– Шимон, оставь нас, – сказал Накдимон.
Повисла пауза.
– Ступай, Шимон, – мягко произнёс голос Йешу. – Мы с моим другом немножко посекретничаем, если ты не возражаешь... Спасибо тебе.
– Хорошо, рабби.
Снова скрипнула дверь.
– Ну, что стряслось? – Йешу теперь уже не старался скрыть тревогу.
– Подожди... – внизу раздался шорох шагов. – Иди сюда.
Снова раздался шорох, а потом вновь зазвучали голоса, но теперь они звучали совсем глухо, – Накдимон и Йешу отошли за угол дома, и до Кефы теперь доносились лишь отдельные обрывки фраз, которые, впрочем, заставили его насторожиться:
– ...они что, идиоты?!..
– ...это больше восьми сотен!..
– ...а конница?!.. порубят, как курей!..
– ...я говорил, они и слушать не хотят!..
– ...это же не даст ничего, только озлобит!..
– ...я им твержу: «Ну, убьют они префекта! И что?! А другие?!»
– Тише ты!..
Голоса на мгновенье смолкли, а потом опять забубнили – ещё глуше, ещё тревожней, ещё неразборчивей. Кефа поднялся. Что-то было не так. Он нерешительно потоптался на месте, а потом быстро пересёк террасу и стал спускаться по скрипучей деревянной лестнице, что шла вдоль задней стены дома. Навстречу ему из-за угла торопливо вышел Йешу.
– А-а, Кефа, это ты! – в голосе его явно звучало облегчение.
– Где Накдимон?
– Ушёл... Ты слышал?
– Не всё. Что случилось?
– Случилось... – Йешу задумчиво почесал в бороде.
Кефа подошёл вплотную и положил руку на плечо товарищу:
– Ну?..
Йешу нерешительно посмотрел на него.
– Ладно, – сказал Кефа, – выкладывай. Всё равно ведь рано или поздно узнаю. Так что лучше сейчас и от тебя.
Йешу подумал.
– Хорошо, – сказал он наконец, – слушай...
Рассказанное им повергло Кефу в смятение. По словам Накдимона, в городе созрел антироманский заговор. Группа мятежников из числа так называемых «кинжальщиков», во главе которой стоял некий Йешу Бар-Абба́, планировала во время торжественной церемонии отъезда романского префекта из Йерушалайма в Кесарию, которая традиционно проходила сразу после праздничной недели, напасть на конвой, перебить всех охранников, а самого Понтия Пилата либо взять в плен, либо, в крайнем случае, тоже убить. Одновременно второй отряд заговорщиков должен был по тайным переходам, соединяющим Храмовою гору с Антониевой крепостью, проникнуть в последнюю и захватить хранящийся там оружейный арсенал. Затем, вооружив всех желающих, Бар-Абба планировал взять штурмом преториум и казармы легиона, перебить всех находящихся в городе романцев, а также их пособников. После чего поднять восстание уже по всей Йехудее, а заодно и в остальных палестинских провинциях. Заговорщиков, по словам Накдимона, было около двухсот человек, они были разбиты на пятёрки, у каждой был свой вожак и свой план действий. И даже оружие уже якобы было завезено в город, распределено между мятежниками и ждало своего часа.
– Господи! – сказал Кефа. – Самоубийцы! Двести человек! Против двух когорт! И трёх турм кавалерии! И ещё пять турм стоят в Хародио́не и, в случае чего, максимум через час будут в Йерушалайме! На что они надеются?! Нет, они – точно, самоубийцы!.. – он помолчал. – Это будет резня, – уже спокойно сказал он. – Самая настоящая резня. И хуже всего, если им удастся убить Пилата. Это – самое худшее из того, что может случиться. Тогда в Йехудее на какое-то время воцарится безвластие. Бо́льшая часть когорт и почти вся кавалерия набрана из шомрони́мов. И они тогда припомнят йехудеям всё. Всё! Все свои старые и все новые обиды! Они утопят Йехудею в крови! Они сделают с ней то, что четверть века назад сделали с Ха-Галилем. Они превратят её в выжженную пустыню! И командиры-романцы не смогут им помешать... – он ещё помолчал. – Да и не станут они им мешать, – горько заключил он.
Опять воцарилось молчание. Кефа вдруг почувствовал, что ему холодит спину, и понял, что он весь мокрый от пота.
– Подожди! – вдруг спохватился он. – Так чего Накдимон пришёл именно к тебе? Ты-то тут с какого боку?! Он же сам – член Санхедрина! Почему он не обратился к наси́ Хамлиэ́лю?! Пусть тот созовёт Великий Санхедрин! Пусть, понимаешь, решат запретить этому Бар-Аббе что-либо делать! Пусть, наконец, арестуют его! Ты-то здесь причём?!
– Он сегодня как раз весь день пытался созвать Санхедрин, – горько усмехнувшись, сказал Йешу.
– Ну? – нетерпеливо спросил Кефа. – И?
– И ничего, – пожал плечами Йешу. – Никто не стал его слушать. Ни Хамлиэль, ни... другие. У него ведь нет никаких доказательств. Одни слухи.
– Но ведь это такие слухи, которые необходимо обязательно проверить! Слишком много стоит на кону! Они что, не понимают?!
Йешу снова пожал плечами.
– Кто их там знает, может, и не понимают. А может... Тут ведь, Кефа, всё не так просто. У них ведь там, в Великом Санхедрине, ещё то кубло. Они ведь там все друг друга ненавидят! У них ведь там интрига на интриге! Скажешь что-нибудь не так, раз оступишься – и всё, сожрут... Ты ведь не забывай – Писха на носу. Созвать сейчас Санхедрин, да по такому громкому вопросу, да, возможно, с арестами подозреваемых... Это ведь всё равно в тайне не сохранишь. Разговоры пойдут, слухи. Ещё, чего доброго, паника в городе начнётся. Ты представляешь себе, что такое паника в предпраздничном Йерушалайме?!.. А как на поверку выйдет, что всё это – пустышка, ручка от луны? Что тогда? Вот они все и осторожничают.
– Ладно, – поразмышляв, сказал Кефа, – это понятно. К тебе-то он чего приходил? Ты-то как ему помочь можешь?
Йешу, поглаживая бороду, некоторое время молчал.
– Знаешь, Кефа, – как будто приняв про себя какое-то решение, наконец сказал он, – я тебе об этом никогда не говорил, но... Я ведь по матери из колена Леви́ева. Она у меня родом отсюда, из Йерушалайма. Тесть нынешнего первосвященника Каиа́фы, Хана́н, – её брат, так что... Короче, Накдимон хочет, чтобы я с ним поговорил.
Кефа ошарашено смотрел на своего товарища.
– Так ты, получается, племянник Ханана?!
– Получается, – усмехнулся Йешу. – Я ведь в юности, когда ушёл из Нацрата, несколько лет даже жил в его доме. Ханан считал меня своим учеником и, по-моему, даже строил на меня какие-то планы... – он замолчал.