Проза
К Боссу в кабинет я зашла уже совсем даже ничего: умытая, накрашенная и с блеском энтузиазма в глазах – как и положено образцово-показательному работнику. «Эдуард Андреевич! – говорю с порога. – Вы меня простите за вчерашнее. Вела себя, как дура. Сорвалась с цепи, бешеная муха покусала, и вообще. Впредь не повторится. Можете казнить, но лучше помилуйте... И ещё... Отпустите меня сегодня с работы пораньше. Опять. Причина та же. Попытка вторая.Первая не удалась». Босс голову от бумаг оторвал, ручку по столу покатал – есть у него такая привычка – хмыкнул и говорит: «Знаю я этих мух, Алёна Викторовна. Сам в своё время натерпелся... Ну что ж, всякое бывает, не с роботами работаем, все живые люди. Инцидент будем считать исчерпанным... Вторую попытку разрешаю. Как и вчера, с пятнадцати часов можете быть свободной... А пока ступайте, Алёна Викторовна, работайте. Там вчера Лямин интересную идею предложил. Я бы даже сказал – многообещающую. Постарайтесь вникнуть», – и опять в бумаги свои зарылся.
Вникнуть в многообещающую идею Ля-минора я даже и не пыталась – так и просидела до пятнадцати часов, как на иголках. В пятнадцать сорвалась. Возле турникета меня нагнал Белый. Буквально за шиворот поймал. «Слушай, бро, – говорит, – мы тут с пиплом посоветовались... Короче, узнай у Куки, сколько он банкам должен. То есть общую сумму на текущий момент. Мы скинемся, его кредиты погасим, а он потом нам всё вернёт. Только не спеша и без процентов. А то он пока из больнички выйдет, пока работу найдёт, они его по миру пустят. Квартиру ещё, чего доброго, отберут». И смотрит на меня своими карими глазами. А я и сказать толком ничего не могу. «Белый... – говорю. – Белый...» А он мне: «Всё, всё, не начинай всё сначала. У меня рубашка на груди до сих пор ещё не высохла». Ну, я у него на шее всё равно малость повисела, обцеловала его всего и понеслась. Но не в Мариинскую сразу понеслась, а к себе домой, на Гражданку, – у меня к тому времени уже созрел определённый план.
Для начала забежала я в «Магнит», потом – в «Три пескаря», потом – домой. Слава богу, дома никого не оказалось – никто мозг расспросами выносить не стал. Приготовила я всё, в сумку запихала и снова – на метро. Всё бегом, поскольку время уже поджимало.
В Мариинской я по уже натоптанной тропе – по лестнице на второй этаж, налево, по коридору и к палате. Стою перед дверью, дыхание перевожу и вдруг меня, как током, ударило – а вдруг его уже там нет?! Перевели куда-нибудь, выписали да мало ли чего! Ну, я сразу дверь и рванула. И выдохнула. На месте! Сидит на кровати и жесты свои неприличные себе на колени положил. Голову поднял, меня увидел и лицом как-то сразу закаменел. Я ему головой кивнула, мол, выйди, и дверь обратно прикрыла. Выходит. На меня не смотрит. «Слушаю», – говорит. Но уши красные. Я ему, как ни в чём не бывало: «Привет, – говорю. – Пива хочешь?» Он не понял, голову повернул. «Какого пива?» – спрашивает. «Разливного, – говорю. – Чешского. Светлого. Холодного. С горячими креветками. Хочешь?» А сама – невинность невинностью: глазки вбок, губки бантиком. Он помедлил, потупил малость. «Хочу, – говорит. – И что?» Я сумку приоткрыла, ему показываю: «Вот, – говорю, – в высоком термосе – пиво. Холодное. В плоском – креветки. Горячие... Прям здесь будешь трескать, или пойдём куда?» Тут до него дошло. На меня посмотрел – уже нормально посмотрел, а не исподлобья – носом шмыгнул и говорит: «Не, не здесь. Здесь только пиво покажи – ничего самому не достанется... Пошли вниз, тут скверик есть – там на скамеечке посидеть можно».
Устроились мы в скверике замечательно. Скамеечка прямо возле центральной аллеи. Больные фланируют, медсёстры по своим делам пробегают, врачи. На нас никто внимания не обращает. Да и что на нас внимание обращать – картина идиллическая: жена кормит своего покалеченного мужа. Два термоса, стаканчики, пакетики разные, судочки. Я креветки чищу, ему прямо в рот отправляю, пивом холодным из стаканчика ублажаю. Он поначалу стеснялся, а потом ничего, втянулся, привык, даже командовать начал: «Пиво... Креветку... Ещё креветку... Теперь опять пиво...» До девятнадцати часов мы как раз уложились, – оба термоса пустые, хоть вылизывай. Он встал, плечом рот утёр, посопел маленько, а потом говорит: «Я думал, я тебя никогда не прощу, но... С тобой всё так просто, Алёнка... Алёнка, ты... Ты...» «Ладно, – говорю, – чего там, проехали... Только ты учти, я ведь каждый день приходить не смогу, у меня начальник строгий». У него аж снова уши порозовели. «Я понимаю, – говорит. – Каждый день и не надо. Ты хоть раз в неделю приходи. По выходным хотя бы...» Вот так мы говорим, а сами в корпус идём. Я его до палаты проводила и только тут про задание Белого вспомнила. И тут же у палаты Куке всё вывалила. У него глаза сразу, как у бешеного таракана, стали: да вы что! да не надо! да я сам! Я ему говорю: «Ты фигнёй не страдай. Ты сам пока всё выплатишь, они тебя за долги рабом на галеры продадут. Тем более, ты сейчас: а) безработный и б) инвалид. А нам не в тягость. Как говорится, нам всё равно, а тебе приятно...» Он хотел ещё что-то мне сказать, но тут на нас медсестра налетела: «Девушка, время посещения уже десять минут как закончилось! Давайте на выход! Давайте, давайте! И не забудьте халат сдать!.. Куковин! А вы – на ужин! Бегом! Вас там ждать никто не будет!» «Ладно, – говорю я Куке, – я пошла. Завтра ещё зайду, тогда сумму скажешь. И усвой: сейчас не война, геройствовать не обязательно». А потом шагов десять ещё прошла, обернулась и добавила: «Не скучай тут без меня, Стас!»