Проза
Включая русский. Поэтому, когда они намокают, покрытие у них становится дико скользким. Прям как маслом облито. И в воде на ней удержаться очень и очень непросто. А уж если ты с неё соскользнул, то назад взобраться – дело вообще почти нереальное. Вот наш ихтиандр и бьётся с подушкой – аж волны по всей реке идут. Стремления ему, конечно, не занимать, руками по воде лупит так, что будь он в молоке, давно бы уже масло взбил. «Офигеть! – говорит Белый. – Впервые в жизни вижу, чтоб человек два раза за один день тонул. Я, помнится, назвал это чудо природы сапиенсом. Так вот. Беру свои слова обратно». Альберт небритость свою почесал и тоже впечатлениями делится: «Ставлю, – говорит, – последнюю бутылку "Шамбертена", что ватерполист этот до ворот свой мячик не догонит». Ну и Толян от них не отстаёт, тоже свои три копейки вставил. «Клянусь пейсами своего дедушки, – говорит, – такого стиля плавания я отродясь не видывал. Предлагаю назвать его: "стиль Му-му". В память о прославленной первооткрывательнице». Короче, на юмор всех почему-то пробило. Хотя ситуация-то, если разобраться, вовсе даже не смешная. Пока мы тут все зубоскалили да в остроумии упражнялись, «ватерполист» наш «мячик» свой за камыши мало-помалу угнал. И вдруг этот «мячик» из-за камышей выскакивает и спокойненько так, тихой уточкой, плывёт по течению. А за камышами – всё, тихо, ни всплеска, ни бульканья.
Вот тут нам стало не до смеха. Вот тут с берега уже все попрыгали. Кроме, разумеется, Светика – она у нас плавать не умеет. Попрыгали, короче, за камыши заплыли, а там – никого и ничего! Всё, амба – туши свет, сливай воду! Ну что, стали нырять. Хорошо, там глубина метра три всего. Да и течение не сильное. Кармен его первым нащупал, в смысле утопленника нашего, на поверхность поднял, тут же сразу все налетели, в шесть секунд на берег его выволокли, ну, а на берегу уже мы с Белым его в оборот взяли. Беломраморного нашего. Прошёл он у нас по полному кругу. По всем предписанным в подобных случаях процедурам. С выдавливанием воды через колено, с массажем грудной клетки, с искусственным дыханием. Всё честь по чести. Минуты через две начал наш утопленник признаки жизни подавать: задышал, заперхал, заклекотал. Потом – все дела, как положено, – с рвотой, икотой, ползаньем на четвереньках и с боданием прибрежной растительности. Увидели мы по новой и наш «Шамбертен», бестолку употреблённый, и Толяновский шашлык – порции две примерно, – также не на пользу пошедший. Ну, поползал наш дважды спасённый, порычал на лягушек, потом затих. Лежит, глазами лупает – бледный, грязный, облёванный. «Тятя, тятя, наши сети...», – короче.
Альберт присел рядом с ним на корточки, за плечо, илом перемазанное, потрогал и говорит ему ласково: «Мил человек, – говорит, – ты хоть скажи нам, как тебя зовут? А то такими темпами, чую, хоронить тебя нам придётся. А что на могилке твоей писать – неизвестно. Так ты нам поведай, открой, – говорит, – сию тайну». Ну, тут садко наш самозваный ещё раз прокашлялся и говорит, тихо так, невнятно: «Кука». «Как-как?!» – переспрашивает Альберт. «Кука!» – говорит потерпевший уже громче и вновь закашлял, заперхал, заклекотал. Мы переглянулись. «Ну, Кука, – развела руками Маришка. – Ну, бывает. Что тут такого? Подумаешь!». Да и вправду, – ничего тут такого крамольного нет. Мало ли, как человека кличут. Кука и Кука. У нас вон тоже, поди, все мальчишки на кличках. Повелось у нас так. Девчонок по имени зовут, а пацанов – по кличкам. Вот Толян у нас, он ведь вовсе никакой не Анатолий. Он – Женя. По фамилии Толли. Евгений Толли. Фамилия такая. Отсюда и Толян. И Альберт наш вовсе не Альберт, а Боря. А Альберт он потому, что шибко умный. Прям Эйнштейн. Про Кармена нашего я уже и не говорю. Если разобраться, то никакой он вовсе не Кармен, и к Бизе оперному никакого отношения не имеет. Он – Кар-Мэн – человек-машина. Во-первых, считает он, как вычислительная машина, – ему никакой калькулятор не нужен. А во-вторых, Жорик (а так зовёт его мама) – мотоциклетный фанат. Мне кажется, он даже спит со своим мотоциклом. Увидеть Кармена без мотоцикла – всё равно, что увидеть кентавра без... этой... ну, вы поняли, без фюзеляжа. Жорик даже сюда, на Охту, единственный из всех нас приезжает не на лодке Пахомыча, а на своём звероподобном «эндуро». Гоняет он на нём, конечно, по-чёрному. Смотреть страшно, как он на нём гоняет. Голову он когда-нибудь на этой своей «эндуре» свернёт. Гаишникам на радость, а нам и маме своей на огорчение. Ну, Белый – это Саня Белов. Тут всё просто. А пятый парень в нашем отделе – Рома Лямин, по кличке, разумеется, Ля-минор. Да! Есть ведь ещё Босс! Он ведь у нас тоже Босс не потому, что он босс. Точнее, – не только поэтому. Он у нас, к тому же, – Босов. Эдуард Андреевич. И не будь он по фамилии Босовым, Боссом мы его вряд ли бы называли. А называли бы мы его так же, как во всех других отделах называют начальников, – по имени-отчеству. У нас в конторе, в общем-то, панибратство не приветствуется.
Ну вот. Опять я отвлеклась. Я ведь про праздник рассказывала, про День Бастилии. В смысле, – её взятия. Короче, сами понимаете, праздник у нас удался. Два утопленника за один день – это уже перебор. Это, как сказал Толян, даже для Дня ВДВ многовато.
Остаток дня Кука просидел у костра. Икая. Икота на него, надо сказать, напала знатная. Ажно подбрасывало парня. Маришка было сунулась к нему с водой, но страдалец воду пить отказался. Наотрез.