РОСА ВОДОЛЕЯ
IV
– Стучали, понятно, ведьмы, – уверенно говорит Глеб, закуривая и откидываясь в мягком кресле.
– Черти? – переспрашивает с тревожным изумлением Алла.
– Я сказал, ведьмы. Именно ведьмы. А на пол шлепнулся домовой. Он мохнатый и мягкий, это и ежу понятно.
– Ты думаешь?
Глеб, пустив дым, делает важную паузу.
– И они учат детей. Ах, дурочки!.. – распускает он, не выдержав, свою знаменитую ухмылку. – Да повод же, повод! Надо же повод, чтоб уехать и заявиться к нам в гости. А, Илья?
Илья, поджав губы, не отвечает и, встретясь глазами с улыбающейся Викой, медленно краснеет.
– Думайте, как хотите. Не клясться же мне.
– Почему ж? Клятвы, заклятья, заговоры, ведьмы, вурдалаки – все из того ж гнезда.
– Не обращай внимания, – небрежно отмахивается от Глеба Вика и, остановясь у полки, раскрывает какую-то книгу. – «А хотя б и сочинил…» – думает она с улыбкой, не сомневаясь, впрочем, что все так и было. – Ты Глеба не знаешь?
– Да это мелочь, – бубнит расстроенно Илья. – Я другое бы мог рассказать… так то вообще запредельно.
– Вали до кучи, – разрешает благожелательно Глеб.
– Тебе-то зачем?
– Ты об этом, о них? – оборачивается с любопытством Вика.
– Нет, совершенно другое.
– Ну, Илья… – делает она умоляющие глаза.
– Так бесполезно же, – кивает тот на Глеба. – Потом… как-нибудь.
– Да они спелись! – возмущен Глеб. – Секреты какие-то… Так и быть, я вам скажу. Секретам вашим тысяча лет. Глянь в окно: разор и смута! Все расшатано. Идей – никаких. Вот и поперли к попам и знахарям. Ну, и пришельцы, конечно… Ты вот учудил тут, удивить нас захотел. А все давно известно! Шары, фигуры, тени, стуки... Хочешь, я скажу, что дальше будет? Это ж, брат, гомо сапиенс… обезьянья порода!
– Не обезьянья, – возражает Илья, понимая, что ввязывается зря. – Нас создалиони.
– Ну, и это не ново. Я же не потому об обезьянах, что дарвинист. Это мои собственные наблюдения. А что там о происхождении, о прародине, о возникновении языков пишут, – полный вздор! Домыслы и вымыслы! А ты что тут несешь? Чушь, гиль…
– Но я же не выдумал. И даже не вычитал. Я собственными глазами и ушами… Это сами они сказали!
– Они? Тебе?
– Да! Они! Мне!
– Так ты… жрец, что ли? – Глеб вздел брови, недоумевая, но без удивления. Вика, молча наблюдающая за разговором, заговорщицки улыбается. – Почему ж я ничего не вижу и не слышу? – спрашивает Глеб после минуты молчания. – Ты, Илья, просто впечатлительный…
– А Вика? И она видела!
– Значит, и Вика. Два сапога – пара.
– Ну, Глеб… – обижается Вика.
– Да ты что, золотце! Я же о прекрасных лаковых сапожках. Кирзачи – это у Ильи.
– Ты просто нахал, – замечает беззлобно Илья. – Тебе плевать, что кто думает. Если уже очевидные вещи…
– Очевидные для кого? Для дошколят очевидно, что Солнце и Луна одинаковые.
– Не передергивай. Есть же законы логики.
– О! Я с этим очень знаком! Но логика и реальность – вещи разные. Десятки теорий, признанных гениальными, – бред шизофреников. А оч-чень логичны!
– Так что, и мы для тебя пациенты? – взглядывает насмешливо Алла.
– Что ж поделаешь… Профессиональное.
– Вот это ново. Идем, Вика, пусть без нас тут упражняется! – Алла с видом обиженной уводит подругу в другую комнату.
Перепалки, греющие Глебу душу, Вике неприятны, она рада бы встречаться с психоаналитиком пореже, но неудобно перед Аллой. С Ильей тоже видятся только у Ольховских. После деревни он странно как-то отдалился, хотя она ясно чувствовала его внимание. Что-то случилось? Ей кажется, она хочет узнать причину, но, в сущности, ей хочется прежней доверительности и теплоты. «Как он мило покраснел, когда оглянулся на меня… Нет, тут другое. Вызвать на откровенность?..» Вспоминается неожиданно Блок: «Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик Ты».
– …и до сих пор ничего?
– Что?
– Никаких, говорю, известий?
– А, да… никаких. А какие известия? Приедет и расскажет.
– Ну, хотя б позвонил.
«Сережкой интересуется… Млеет просто. Тоже коллизия. Будь тот порезвей, давно бы наставила Глебу рога. Нехорошо, конечно… А у них жизнь разве хороша?» Она давно знает Аллу: тоже не подарок. Но представив Глеба с его язвительным голосом, который все громче за дверью, – узкогрудого, в черной щетине, с вечной своей ухмылкой и вечной сигаретой в желтых пальцах, – она понимает, что не прожила бы с таким и недели. Как же сошлись они с Ильей?
– Сильно что-то раскричались, – Алла, вопросительно взглянув на нее, приоткрывает дверь.
– Мазня! А где не мазня – лакировка! – кричит Глеб, тыча рукой с сигаретой Илье в бороду.
– Да что ты в этом понимаешь! – возмущается красный Илья.
– Я? Я понимаю тех, кто это стряпает. Я вижу мотивы!
– Ты просто всех мараешь.
– Отнюдь, дорогой! Я принимаю жизнь, как она есть. Но называю вещи своими именами. Я толерантен… – Увидев жену, Глеб сильно затягивается и отворачивается.
– Брось! Твоя толерантность – жалкий конформизм! – выкрикивает Илья ему в спину.
– Каким высоким «штилем», однако… – улыбается, желая разрядить атмосферу, Алла.
– Мальчик! Уж если я конформист, то ты… – с издевкой оглядывается Глеб на приятеля.
«Это не спор, это ссора», – думает с беспокойством Вика, досадуя, что Илья ввязался в безобразную эту перебранку.
– Илья, я хотела спросить… подойди, пожалуйста, сюда, – говорит она, переглянувшись с Аллой, и забирает со стула сумочку. – А то я ухожу. – И, коснувшись щечкой подруги, действительно направляется к двери.
– Я бы тебе сказал… да настроение не хочу портить, – бросает раздраженно Илья и встает. – Скушно с тобой, знаешь…
– Да все проще, друг! – парирует Глеб насмешливо. – «Нас на бабу променял»… так это народ сформулировал!
Илья, хотевший еще что-то сказать, запинается и, махнув рукой, выходит.
– Что, Вика? – нагнав ее на площадке, он достает торопливо сигарету и закуривает.
– Хотела тебя увести. К чему все эти… эти выяснения?
– Да нет, всё. Совсем всё.
– Ну, так уж…
– Нет, нет, кончено!
– А так дружны были.
– Да, мы с юности товарищи. Жили рядом. Но видишь, как разошлись… Ты домой?
– Да. Проводи, если хочешь.
– Он неплохой, в общем, человек, – продолжает, не заметив ее улыбки, Илья. – Умный, дельный. Но жизнь, похоже, не удалась. Работа какая-то глупая, мелкая, с разными вывихнутыми. Я бы не смог. А семья… Любви у них нет. Детей нет. Я думаю, из-за этого и скепсис, цинизм даже. Раньше он не такой был.
– Ладно… не будем об этом. О чем это ты там заикнулся? О запредельном чём-то, – поглядывает она с любопытством.
– Да, было. Вещь просто поразительная… – И он пересказывает ей свой разговор («пригрезилось или на самом деле – до сих пор не пойму») с «небесными архитекторами».
– Это не мог быть сон, – говорит Вика взволнованно. – Информация слишком необычная. Конечно, это контакт! – И приводит ему примеры других, полученных как бы ниоткуда, сообщений.
Между тем стемнело, зажглись фонари, народу на Первомайской прибавилось, фланирующая голосистая молодежь движется медленно двумя встречными потоками. Говорить в этой толчее невозможно, и они поворачивают к «Детскому парку». В тени сидят на скамейках парочки, над пятнисто освещенной аллеей плывет меж ветвей светлый полумесяц, густой запах каштанов и акаций обволакивает их, как теплая вода.
– Знакомое место, – улыбается Илья.
– Чем это?
– Смешная история. Но давняя, студентом еще был.
– Расскажи-ка. Ты ничего о себе не рассказывал.
– Да что… Глупый, зеленый идеалист.
– Не поверила бы. Художники, богема…
– Ну, это штамп. Так вот, пошел раз на каникулах на танцульки. И девица одна в глаза бросилась. Но – нарасхват, и в таком, понимаешь, окружении, что не пробиться. Ладно. Пораспросил ребят, – оказывается, к какому-то декану вашему племянница приехала. Светлана.
– Не к Потапову?
– Да, кажется, к Потапову. Прихожу домой и пишу на открытке с розочкой: «Приглашаем Вас принять участие в литературной викторине. Назовите автора и название романа» – и переписываю записку Веры к Печорину, подчеркивая буквы, которыми, если прочесть подряд, назначаю свидание: будь такого-то во столько-то у входа в «Детский парк». Кладу в конверт, надписываю «Светлане» и подбрасываю в почтовый ящик декану. Прихожу, жду, сижу вон на той скамейке и, представь, нервничаю. Время детское, около семи. Ровно в семь приходит какая-то толстушка, оглядывается и, поскольку никого больше, прямо ко мне. «Это вы писали?» – показывает мою открытку. «Я». «Вот ответ». Подает большущий конверт и уходит. Открываю, а там огромный лист, исписанный вкривь и вкось стихами – из девичьих, знаешь, альбомов – в том смысле, что «я другому отдана и буду век ему верна». Я посмеялся, но в полном недоумении. Вечером иду на дискотеку, приглашаю-таки Светлану и говорю: «Интересные вещи происходят. Сижу сегодня в «Детском парке», и вдруг толстушка какая-то подает мне конверт. А в нем…» Та смеется. «Как это, – говорю, – получилось?» «Не пойду же я на свидание неизвестно с кем. Переложила открытку в другой конверт, написала «Галине» и кинула в ящик соседке. Та ничего не поняла, но я ей растолковала. Она и пошла». Посмеялись и, в общем, непринужденно так познакомились.
– Ну и…
– А ничего больше. Встретились несколько раз. Светлана эта авантюристка похлеще меня. До подъезда, говорит, не проводи, там с ножиком один поджидает. Так давай, мол, я с ним поговорю. Нет, не надо. А в следующий раз: от меня только что другой ушел… Ну, я и оставил ее другому. Одна, в конце концов, осталась.
– Да ты, Илья, романтик.
– Был когда-то. Думаю, все, кто интересуется всерьез потусторонним, романтики, не от мира сего. Мы вот с тобой не искали, так они нас нашли. Но кого надо нашли, да?..
Разговор снова переходит на феномены, на «пришельцев», которых обсуждают оба так горячо и заинтересованно, точно те более реальны, чем Глеб с Аллой. Вика ловит себя на мысли, что не давнее их – через Ольховских – знакомство и даже не ее – глаза в глаза – портрет, а как раз непостижимые звездные дали необыкновенно их сблизили. Не странно ли?
– Столько публикаций сейчас на эту тему, – замечает она.
– Да. Я массу такого прочел, – подхватывает он. – Фактов – и небылиц, и реальных – тьма. Ну, и что? Что уфологи хотят доказать нам? Что они есть? Ну да, есть. И что дальше? Разве в этом суть? Суть – в изменении мировосприятия, мировоззрения. А мы? Мы, наоборот, всю нашу никчемность переносим на них. Раз мы конфликтуем, воюем с кем-то, то, значит, и они. А если не воюют, то, стало быть, не такие… Да нет! Такие же, но – выше нас. Выше! И не аппараты и секреты их технические надо перенимать. А становиться, как и они, выше – и как раз в мышлении, в миропонимании, в самой жизни. А уже через это дойдем и до аппаратов. Они же ясно говорят: мы очень низки, и не технически (это дело десятое), а низки нравственно, низки образом жизни, низки эгоизмом своим, агрессией, безответственностью, – слишком низки еще, чтобы кто-то захотел вступить с нами в связь. Мы не доросли до нее! И что же? Одни недоросли запускают в космос капсулы с посланиями от человечества, другие его прослушивают: а вдруг запеленгуют разумный сигнал, третьи фиксируют всевозможные уфо-феномены. О тех, что твердят, как попугаи: не может быть, потому что не может быть никогда, или кому вообще всё «до лампочки», уж и не говорю. А они тысячи, миллионы лет кишмя кишат вокруг и делают свою работу. Ты понимаешь, Вика? – смотрит он возбужденно, и ее поражает почти фосфорический под светом фонаря блеск его глаз.
– Да, да… Ты прав, наверное.
– Так это полдела! – заявляет он торжественно. – Посмотри, какая в уфологии классификация. Роды контактов, типы аппаратов, виды пришельцев и прочая… Детская игра! Попали муравьи под кроссовку и давай классифицировать: вот резина, вот кожа, вот бугорки, вот ямочки… О том, кто в этих кроссовках, даже понятия нет! Это «архитекторы небесные» открыли мне глаза. Всякие там НЛО, пришельцы – только «бугорки» да «ямочки». Мы даже представления не имеем, какая там, в космосе, сложная и стройная структура, какое разделение труда и обязанностей, какая иерархия участков, отделов, цехов и не знаю, чего еще… Может, те, что доходят до нас, только подсобные рабочие на их космическом, так сказать, дворе. А ни цехов, ни КБ, ни тем более научных институтов, не говоря уж об академиях, мы не то что не представляем, но не подозреваем даже, что они могут быть! А они есть!
– А не слишком ты приземляешь? – улыбается удивленная его порывом Вика.
– Ну, конечно… Понятно, я упрощаю. Но если они говорят, что созидают, то там – пусть и на совершенно ином, совершенно немыслимом для нас уровне – есть и какие-то проектные структуры, и производство. Я о функциях, о деятельности их только говорю. Ничего я, конечно, не знаю, но я такую громаду почувствовал над нами и вокруг, что… просто дух захватывает!
– Интересно… – блестящими глазами Вика смотрит на плывущий в дымчатых облаках месяц. – Ты думаешь, не просто цивилизации и содружества какие-то… а что там целая иерархия? И все выше и выше?
– Я, Вика, уверен! Есть единый центр. Да они ж и сказали: Бог.
– Значит, он и есть главный архитектор?
– Да! Он главный архитектор, главный конструктор, главный изобретатель, главный художник, глава высшей академии, главный и наивысший творец, и вообще всему глава –высшее всеобъемлющее начало, Абсолют!.. Я так это понял. А мы тут места посадок и скорости всякие фиксируем, а еще больше спорим, есть ли там что вообще…
– А что нам остается? Мы же, как слепые котята… Вот стуки эти, что ты рассказывал, в лесу?
– Ну, там другое.
– Откуда ты знаешь?
– Глеб хоть и издевался, а он, пожалуй, прав. Есть, возможно, низкие сущности, которых мы не видим. А может, и не такие уж низкие, откуда нам знать. Что мы вообще знаем о своей земле? Кроме того, что живем на ней и ею пользуемся? Может, тут – вокруг нас – миры и миры! Видят, пустует дом. Вот и облюбовали. А тут я. Ну, и пугнули: посмотрим, мол, каков храбрец…
– А сильно испугался? – улыбается она, коснувшись слегка его руки.
– Не то, чтоб испугался. Любопытно даже. Но… я же один пожить там хотел. А тут соседство, да такое шумное… да еще и неизвестно с кем! – смеется Илья.