Рядовой Советского Союза
Валя
Под осень рота прибыла для получения автопокрышек. В сыром и холодном складе женщины, зябко ежась от холода, обтирал ветошью запчасти для машин. В женских глазах читались немые вопросы: когда же мы погоним немцев со своей территории? Что же вы, мужики делаете? Водители чувствовали эти вопросы и осаждали командира рапортами об отправке на фронт.
На фронт рвались не только они. Молодая женщина Валя после нескольких отказов со стороны Половчени и комиссара взять ее на фронт решилась на крайнее средство. Перед окончанием погрузки она залезла в кузов одной из машин и спряталась между покрышками. Там она провела ночь. Днем начался дождь, перешедший в ливень.
Машины часто останавливались, кузова наполнялись водой. На перевалочную базу прибыли только к вечеру и начали разгрузку. Водитель Абросимов громко закричал: «Товарищ командир! Сюда!»
Глазам Половчени предстала зажатая между покрышками неподвижная Валя с серым лицом и закрытыми глазами. Из носа текла струйка крови. Девушка попыталась встать, но не смогла. Ее бережно сняли с машины и скорее отнесли, чем отвели в санчасть.
Валя пробыла на фронте недолго. Она стала отважной санитаркой, выносила раненых с поля боя. В одном из боев получила смертельное ранение, лишившись правой руки и левой ноги. Перед смертью Валя попросила передать письмо командиру автороты Половчене с извинениями за причиненные ему неприятности: она узнала, что против него было выдвинуто обвинение в бесконтрольной перевозке грузов.
Так оборвалась жизнь Вали. После этого случая количество заявлений от шоферов об отправке на передовую резко возросло.
В резерве
В конце сентября старший лейтенант Половченя оказался в резерве, в Москве, и получил возможность хорошо отдохнуть. В бесконечных поездках к фронту и по тылам армии спал сидя в кабине или в кузове, всегда на стороже, готовый к неожиданному повороту событий. Глаза ввалились, со щек исчез довоенный румянец.
Найдя общежитие резерва, Половченя расположился на отдых в большом светлом зале с колоннами. В зале было весело. Группа командиров, сидя на койках, слушала фронтового капитана, который с удовольствием рассказывал о своих любовных похождениях. Он был одет в хорошо подогнанную коверкотовую гимнастерку, синие бриджи, на ногах красовались модные в то время сапоги «джимми» с толстыми красноватыми подошвами.
Польщенный вниманием слушателей, видимо, привыкший к нему, капитан рассказал о своих амурных делах, явно путая быль и выдумку, мечту и действительность. В его манере рассказывать было что-то слащаво-приторное, сразу вызвавшее у Половчени чувство брезгливости.
- Вот неделю назад попалась мне такая красавица, скромница, пальчики оближешь. Гуляла с сыном в парке культуры и отдыха, познакомились. И что вы думаете? – с торжеством посмотрел рассказчик на слушателей. – Только одно слово – и она уже моя! Забыла, милашка, про все на свете: что у нее муж где-то на фронте в Белоруссии. Что ж, братцы, добру пропадать? Не по-хозяйски! Девочек у-ва-жать надо! Пошли в кафе, я купил мальчику мороженого, заказал водочки, обед. Раскраснелась моя зазноба, растаяла, и все уладилось лучшим образом – в тот же день. Быстренько отвела мальчика к подруге, а сама со мной в постель. Сами понимаете, какая ночь была – одно безумство! На утро мне надо уходить, а она в меня вцепилась не отпускает. Кое-как отвязался от нее. Меня другая ждала, Ася.
Довольный произведенным впечатлением, капитан разоткровенничался:
- Я вот чего вам скажу – ловите миг удачи, мужики. Сейчас нашему брату только жить да жить. Моргни глазом – и она твоя, делай, что хочешь. Сегодня вот иду к Асе. Отец ее предлагает ехать в Америку – машины принимать.
- А фронт? – спросил один из слушателей, мрачноватого вида усач.
- Фронт? – удивленно взглянул на усача щеголь. – Фронт фронтом, я не гулять еду. Это тоже работа.
- Сволочь ты! – взорвался Половченя. – Бить надо таких негодяев, как ты, вместе с немцами.
Франт опешил. Половченя, сжав кулаки, медленно подходил к капитану. Разрядил напряженную обстановку усач, загородивший своей огромной спиной хвастуна.
- Слушай, старлей! Оставь эту подлюку! Не морду ему бить надо, хоть это не помешало бы, а в трибунал сдать.
- Да что вы, братцы, я пошутил! – испуганно произнес бабник.
- Шутил? Усач схватил щеголя за ворот гимнастерки? – Я вот тоже пошучу и расквашу тебе физиономию, а потом разбирайся, шутя это или серьезно!
Усач оттолкнул капитана, сплюнул и подошел к Половчене.
- Что, земеля, не понравился сердцеед? Я за ним вторую неделю наблюдаю, все не мог разобрать, что это за тип. А ты молодец, сразу раскусил сволочь. Дать бы ему разок, да жалко руки марать. Пошли отсюда, – и они пошли к койке Половченя.
Оказалось, их койки стояли рядом. Новый знакомый, сразу вызвавший симпатию Половчени, представился капитаном Дуборезом из 20-й армии, державшей оборону под Смоленском. Дуборез бросил под ноги газету и завалился на постель в сапогах.
- Давно, я вижу, тут?
- Да уж надоело. А ты почем знаешь?
- Вижу, как ты ложишься. В обуви. До войны, небось, за такое дело солдат посылал на картошку?
- Ха-ха! Верно, было дело. Ты видно, из показательных?
- Нет. Просто заметил, что ты успел привыкнуть к здешним условиям, не обращаешь внимание на удобства. А я отвык от них. Хочу поспать в нормальных условиях, вспомнить довоенную жизнь.
Капитан Дуборез снял сапоги, брюки, гимнастерку, лег и заговорил снова6
- Слушай, как тебя зовут, старлей?
- Григорий Антонович. А тебя?
- Николай Гаврилович, Ты давно не спал?
- Спал, да мало. Давно заснул бы, но помешал тот… ваш друг….
- А-а, капитан канарейка! Я его канарейкой зову. Слушай, канарейка! – крикнул он. – Подгурский! Тебе лучше перейти от нас куда-нибудь подальше!
- Напрасно беспокоишься, Никола. Я уже получил назначение и отбываю к новому месту службы. Честь имею! – щеголь козырнул и ушел.
- Вот и хорошо, - пробасил Дуборез.
В зале стихло. Слушатели Подгурского ушли курить.
Половченя проснулся вечером. Сосед ждал его пробуждения. В столовую решили не ходить, воспользовались сухим пайком. Достали запасы, устроили нехитрый стол. Дуборез достал из тумбочки бутылку водки, налил Половчене и себе.
- За наше знакомство, старший лейтенант.
- Спасибо, но я не пью.
- Как? – изумился капитан. – И на передовой не потребляешь?
- Приходилось, конечно. Только на передовой я редко был. Я транспортник – привез, увез. Да, и лишнее это дело - водка.. С детства не люблю.
После ужина Дуборез и Половченя продолжили дружескую беседу. Половченя оказался интересным собеседником, с твердыми убеждениями и устоявшимся пониманием жизни. Заговорили о «канарейке».
- Подлость – это порок, - говорил убежденно Половченя. – А всякий порок наказуем. Не накажу я, не накажешь ты – подлец привыкнет к подлости. Вместо одного подлеца вырастет четверо. Носителями порока могут быть не одни фашисты, а и наши – такие, как Подгурский, только один явный враг, а другой скрытый. Отдай все силы на борьбу с главным врагом, не упуская из виду второстепенного.
- Думаю, ты прав, Григорий Антонович.
На следующие дни разработали программу совместных действий, главным пунктом которой было знакомство с Москвой, посещение Третьяковки, Большого театра, цирка. Начать решили, конечно с Красной площади, на которой еще не разу не были.
Несколько дней друзья посветили достопримечательностям посуровевшей столицы. Учреждения культуры работали с полной нагрузкой. Город готовился к обороне. Действовала строгая пропускная система.
Через неделю Половченя получил вызов в бронетанковое управление, который обрадовал бывшего танкиста. Получив пропуск, Половченя поднялся на второй этаж, доложил о своем прибытии полковнику. Капитан принес личное дело старшего лейтенанта Половчени, полковник внимательно углубился в его изучение, задавая краткие вопросы.
- Сколько вам лет?
- Тридцать четыре, товарищ полковник.
- Женаты?
- Нет.
- Почему?
- Некогда было. Подожду до конца войны.
Через двадцать минут полковник отпустил Половченю, а еще через несколько дней старший лейтенант получил интересное назначение: комплектовать в Горьком тыл 141-ого тяжелого танкового батальона. Должность – заместитель командира батальона.
Тепло простившись с капитаном Дуборезом, Половченя отбыл в Горький.