Рядовой Советского Союза
Глава первая
Детство. Доармейская юность
Дедушка
Село Языль расстроилось вдоль старой, пересохшей ручьевины, с обеих сторон которой смотрели друг на друга прищуренными глазами хаты с потемневшими от времени и дождей соломенными крышами. Через село тянется бойких шлях Бобруйск-Слуцк. Рядом с селом – река Роса. Занимаются языльчане обычными, из года в год повторяющимися делами – работой в поле и на огородах, растят детей, прядут, ткут, шьют, плетут лапти, режут пахнущие липой ложки, бондарничают.
Языльчата работают рядом со старшими: пашут, боронят, ездят в ночное, жнут, косят, молотят. Зимой ходят в четырехклассную церковно-приходскую школу, где изучают четыре действия арифметики, элементарную грамматику да закон божий. С замирание сердца ждут той минуты, когда можно с санками да катулями выбежать на улицу и покататься на склоне ручьевины, а потом отогреваться на теплой печке.
В летнее время в ручьевине кипит жизнь: квохчут куры, дерутся петухи, в мутных лужах, оставшихся от весеннего половодья, возятся утки. На солнцепеке свернулся калачиком кот Васька, видит во сне воробьев, которых так хочется поймать. Придет с выгона скот, запахнет парным молоком – Васька встает, потягивается, выгибает спину дугой и идет ластиться к ногам хозяйки: «дай молочка!».
Самое развеселое время – конечно весна, милая сердцам и взрослых и детей. Тает снег, птицы дерутся за гнезда, а по ручьевине мчится, образуя водовороты, шальная вода, прихватывая по пути все, что можно. В это время не теряйся работой багром. Вешняя вода несет на себе доски, бревна, лестницы, иногда и курятник. Не зевай, поворачивайся, в хозяйстве все пригодится.
Большая вода быстро спадает, но все равно надо быть осторожным и ловким. Утонуть не утонишь, самая большая глубина – по пояс. Можно покататься на плотике, а еще лучше – разобрать, что поймал во время половодья. Вот дрова, вот замена гнилой стропилине, а это – на калитку и даже на дверь. Но приятнее всего найти два-три бревна, связать их прутьями тальника и кататься по ручьевине, ловко орудуя палкой или багром. Однако смотри в оба6 уплывешь вниз по течению, что тогда делать? В пору запрягать лошадь и везти груз на телеге. Бывает, что и волоком тащишь назад свой плотик.
«Да, хорошее у нас село, - думает дед Половченя. – Только землицы маловато. Сказывают, мастеровой люд в Петербурге хочет свободы, хлопочет о земле для крестьян. А в них, бедных, царь приказал палить из винтовок, говорят, много народу полегло. Хорошо, что мои хлопцы были при мне, а то не миновать горя, уж больно они горячи. Ну, да слава тебе, господи, теперь хатенки себе справили, живут своими семьями. Двор, конечно, маловат… землицы, землицы бы малость… не дали земли, когда яков начал строиться, да и Леону отказали – мол, общество так решило. Где ж оно возьмешь? Земля не дитя, не растет».
Пришлось потесниться отцу ради сыновей. «Бяда – изголодались без земельки… то же самое и в поле. Было две десятины, разделил их на три части. А тут еще Антошка из города не вернулся, остался подработать. Накопит деньжонок, тоже строиться начнет. Да и Макар подрастает. Сыроват еще вроде. Пусть отслужит царю-батюшке, а там видно будет».
Сидит на обрубке старый Федор Половченя, отец четырех сыновей да трех дочерей. Совсем ослаб. Намучился на царской службе, на поповском поле, на своем подворье. Земли мало, а работы все равно много. Одно удовольствие – затянуться крепким самосадом, тогда и есть не так хочется, и жить веселее. Только в последнее время и самосад не в радость. Голова болит, кровь уже не греет – даже в августовскую жару холодно.
«Увидеть бы Антона, узнать, накопил ли он денег на хату. Что-то давно не пишет, да и то сказать, как он неграмотный, напишет. Сам ведь отлучил от школы, а теперь и жалко вроде. Смышленый был хлопец». Вздохнул старик. Опять вспомнил, на каком красивом месте он живет. Погоревал, что ничего не пожил. Прислонился натрудившейся спиной к теплой стене, тяжело вздохнул последний раз и навеки уснул.
Вечером пришли сыновья с невестками подняли легкое тело отца и осторожно перенесли в хату. Прибежала с поповского двора Христина, спутница нелегкой жизни Федора Половчени. Ахнула, увидев мужа на столе, опустила седую голову и сказала тихонько: «Отмаялся, сердечный». Пришел младший сын расплакался. Христина ласково вытерла его слезы рушником, а сама стала греть воду.
Сыновья и невестки предложили свою помощь – Христина отказалась, не захотела делить ни с кем свою последнюю заботу о муже. Одна раздела, обмыла охладевшее тело и обрядила в чистое. Потом сидела всю ночь в притихшей хате. Вспоминала, кА она, молодая, красивая, убежала из родного дома к бойкому, известному на всю округу гармонисту Федьке Половчене. Хороший был Федя, добрый, веселый, работящий. Все хотел выбиться в люди. Сам обрабатывал поповское поле, уговорил и молодую жену прислуживать отцу Василию в доме. Думали, что поможет священник справить Половченям хозяйство. Правда помог купить корову. За это пришлось Половчене ставить на поповском дворе амбар этот амбар отнял здоровье Феденьки – надорвался Половченя. А теперь вот отмучился. Упокой, господи, душу раба твоего Федора.
Похороны состоялись на другой день. Молчала Христина. Молчали старшие сыновья, плакал только младший – Макар, неловко вытирая кулаками глаза. Невестки шикали на расшалившихся внуков. Чадил кадилом отец Василий. Медленно, в тишине шли с кладбища. Похороны в крестьянской большой семье – дело привычное.
Жизнь продолжалась, потянулись скорбные недели, занятые трудом. Христина с утра уходила на поповский двор, прихватив с собой младшего сына. В трудах проходили дни, тяжело без настоящего отдыха. Зато не оставалось времени для горя и слез.
Осенью Макара взяли на царскую службу, и осталась Христина одна. Приходила в опустевший дом, зажигала лампадку, становилась перед иконами на колени и молилась, выпрашивая здоровья свои детям, внукам, невесткам. Нередко здесь же и засыпала. Черствела душа Христины. Реже думалось о детях, внуках – они вспоминались по привычке за вечерней молитвой. О себе Христина уже и не помнила, поглощенная заботами о большом поповском хозяйстве. Оживилась она только с возращением Антона.