На картах не значится
Говоря о населении Дальнего Востока, нельзя, конечно, не упомянуть ещё о двух категориях местных граждан: это – зэки и военнослужащие. Служивый люд, по сути, был первым, кто пришёл на дальневосточные земли. Ну а, как водится, вслед за крепостями в новых диких краях неизбежно появились и остроги. Всё шло своим чередом: служивые служили, острожники сидели; причём бывало порой – и в истории нашей страны это не такая уж большая редкость – что через какой-то промежуток времени они менялись друг с другом местами. Особенно многочисленными эти две категории граждан стали, безусловно, в советское время, в 30-50-е годы, когда, с одной стороны, спешно укреплялась обороноспособность дальневосточных рубежей Советского Союза, а с другой, – руками зэков поднималась дальневосточная промышленность.
В мою бытность на Дальнем Востоке распространённой шуткой по этому поводу было утверждение, что местное население состоит на 30 % из бывших и нынешних военных, на 30 % из бывших и нынешних зэков, а остальные – это члены их семей. Мне думается, что доля шутки в этой шутке экспоненциально приближалась к нулю. Впрочем, это, в основном, касалось городского населения.
Вот, пожалуй, и всё, что можно сказать о дальневосточном населении вообще и о жителях Орловки в частности.
Стоп! Забыл! Как же это я так?! Забыл ещё про одну категорию граждан! Нет-нет, эта категория не только требует особого упоминания о себе, она, безусловно, достойна отдельной главы в повествовании.
Итак, уважаемый читатель, твоему вниманию предоставляется небольшой рассказ...
О ЗОЛОТОМ ФОНДЕ СОВЕТСКОЙ АРМИИ
Речь, как вы уже, наверное, догадались, пойдёт не о «золоте партии» и не о знаменитых колымских самородках, а о людях. А точнее, о замечательных представителях Вооружённых Сил, именуемых прапорщиками.
Прапорщики в Советской Армии были совершенно особенной кастой. Если оглянуться назад с высот нынешних времён, становится понятным, что прапорщики были первой ласточкой современной военной контрактной системы. В отличие от офицера, прапорщик уже тогда, «в те времена укромные, теперь почти былинные...», при поступлении на службу подписывал контракт, в котором, в частности, оговаривалось его, прапорщика, дальнейшее место службы. Надо ли после этого говорить, что всех орловских прапорщиков можно было сосчитать на пальцах двух рук. Редкий это был вид в Орловке. Исчезающий. И недаром в отношении этих замечательных людей закрепилось в орловском гарнизоне уважительно-придыхательное наименование: «золотой фонд Советской Армии».
Все прапорщики, или, как мы их ещё называли на старый лад, хорунжие, в Орловке были, что называется, из местных. То есть как раз из того «человеческого материала», о котором я столь подробно говорил в предыдущей главе. «Материал» этот, как вы заметили, был своеобразный, к трудовым подвигам не шибко склонный, но деваться командованию гарнизона было некуда, людей катастрофически не хватало: о чём уж там говорить, если на должность механика самолёта ставили даже военнослужащих срочной службы. А срочная служба, если кто не знает, – это такие специальные люди, у которых туловище является лишь разъёмом для присоединения рук к заднице. Их не то что к сверхзвуковому истребителю, их к обычной телеге и то можно подпускать только с определёнными оговорками и только под строгим присмотром, держа наготове включённый «матюгальник» и трёхметровую раздвижную мухобойку.
В предыдущей главе я ничего не написал о срочной службе и сделал это вполне сознательно. Дело в том, что, во-первых, «срочники» не являлись более или менее постоянными жителями Орловки – пребывание каждого из них на орловской земле, ввиду неизбежной демобилизации, было всегда скоротечным. Недаром же даже термин специальный имелся для их наименования в официальных бумагах: «переменный состав». А во-вторых, для нас «срочники», или как мы их между собой называли – «зольдатены», были не собранием многочисленных отдельных индивидуумов, а представлялись, скорее, неким природным явлением, сродни погоде, ибо было это явление так же, как и погода, стихийно-непредсказуемо и так же чревато многочисленными и разнообразными неприятностями. Вся солдатская масса виделась нам одним многоруко-многоногим, но, увы, безголовым, аморфным организмом. Возни с этим организмом было много, хлопот он доставлял огромное количество, толку же от него не было никакого.
Дело в том, что солдат-срочников в полки истребительной авиации всегда присылали по остаточному принципу. И действительно: в атаку им не ходить, с парашютом не прыгать, караульную службу не нести. К самолётам их, как я уже говорил, тоже в здравом уме никто никогда не подпустит. Даже раствор месить и кирпич класть, как в строительных батальонах, им в истребительном полку было не суждено. Использовался переменный состав в истребительных полках исключительно на уборке территории, при выполнении разнообразных земляных работ или в крайнем случае на работах, не требующих никакой специальной квалификации – типа «подай-принеси». Так что срочная служба нашего полка состояла, в основном, из смуглолицых сынов степей и гор, с трудом понимающих русскую речь. Создавалось порой такое впечатление, что в армию их забирали внезапно, подловив где-то на тайной тропе, по которой они спускались из своих горных аулов за спичками и солью. Потому-то в глазах их и был постоянный испуг, а на лицах навсегда застыло выражение непреходящего изумления. Передвигались они обычно небольшими отарами, от начальственного окрика не ускорялись, а, наоборот, впадали в ступор. Поручать им какую-либо работу было совершенно бесполезно, поскольку эти «дети солнца» твёрдо и навсегда усвоили для себя простое и где-то даже мудрое правило: лучше один раз не сделать, чем потом семь раз переделывать.
Тем не менее о срочной службе надо было заботиться. Надо было постоянно следить, чтобы наш «зольдатен», этот славный защитник Отечества, не дай бог, куда-нибудь не вщемился, ничего себе не повредил, чтоб не тянул в рот всякую гадость и вовремя ложился спать, причём, желательно, в отведённом для этого месте. Для выполнения этой тяжёлой и неблагодарной работы, кроме штатных командиров и начальников, из числа офицеров постоянно назначались так называемые «ответственные», которые руководили работами, сопровождали солдат в столовую и даже ночевали в солдатской казарме. Переменный состав, в свою очередь, проявлял недюжинную смекалку и удивительную изобретательность, чтобы, посрамив бдительность командиров и «ответственных», слинять в «самоход», сожрать (а чаще выпить) какую-нибудь дрянь или, забравшись туда, куда нормальному человеку забираться никогда в голову не придёт, повредить себе каким-либо нетривиальным способом конечность, а ещё лучше – две. Страшно было даже подумать подпустить это шкодливое безголовое существо к сложнейшей авиационной технике. О чём тут говорить, если даже автомат, закреплённый за каждым солдатом по штатному боевому расписанию, этому солдату в руки давали (незаряженным!) только один единственный раз за всю его армейскую жизнь – во время принятия присяги.