АЛЬФА И ОМЕГА
VI
В таком невеселом настроении он зашел как-то к Волхову. Было тихо, накрапывал мелкий дождик, прилипшие к мокрому крыльцу листья блестели. Расположились на верандочке. Олег, понимая его состояние, был сочувственно немногословен.
- Не кручинься... - говорил он тихо, желая утешить и ободрить друга. – Благодари бога, что так обошлось. А вину искать… так мы в том только и неповинны, что родились.
Ланин, щурясь, разлил в чашки пиво, от которого монашествующий Олег еще не отказался.
- Послушай, - продолжал Волхов осторожно. – Ты не заходишь иногда в церковь?
Ланин поднял уныло и вопросительно бровь.
- Я имею в виду, не причащаешься? Сходи, это поможет… Я верно тебе говорю!
Тень усмешки проступила на губах Ланина.
- Причащают ведь вином?
- Да, кагор.
- А пиво не подошло бы?
- Ну, ты, Игорь...
- Христос сказал: сия чаша есть Новый завет в моей крови. И все.
- Какой ты буквалист! Понятно же, что вино.
Ланин, опустив глаза, поставил чашку на стол.
- Все это таинство, Олег, построено на букве. Раз-де сказал Иисус, что в чаше кровь, то и кровь. Раз назвал хлеб телом, то и тело.
- Конечно! Слово Христа истинно!
- Удивляюсь, как вы еще в храме молитесь, а не в лозе какой-нибудь, - усмехнулся Ланин.
- Да при чем лоза?
- Ну, как же. «Я есть истинная виноградная Лоза», сказал Иисус. Почему бы обряд поклонения лозе не установить? А еще сказал: «Я дверь овцам». А это как? Его-то овцы понимают, что к чему. Но сколько ж уперлось перед этой дверью, как бараны перед новыми воротами! И сами не входят, и хотящих войти не пускают…
Волхов с опустившимися углами губ уставился растерянно в свою кружку.
- Знаешь… - сказал Ланин, глядя отрешенно в окно. – Не хочется мне с тобой спорить.
- Так не спорь.
- И не буду. Просто покажу тебе одно место. Дай-ка Евангелие… Ты не задумывался, - спросил он громче, пока Волхов ходил за книгой, - как это Христос подал ученикам свои тело и кровь, сидя перед ними живой и невредимый? Прочти-ка, что он сказал народу в Капернауме. «Хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру... Я есмь хлеб жизни», - прочел он сам. – Этот хлеб что ж – натуральный? Да нет! Хлеб – это то, что питает. Это символ высшей божественной энергии, что понятно и ребенку. Но когда, развертывая свою метафору, Иисус стал говорить о ядении его плоти и питии крови, это уже шокировало, и многие ученики возроптали: «Какие странные слова! Кто может это слушать!» Возроптали бездуховные, не постигавшие духовного смысла его слов и понявшие их буквально, как будто речь шла о натуральных, вещественных плоти и крови. И тогда, смотри, - сунул он книгу Олегу под нос, - Иисус прямо разъясняет: «Дух животворит, плоть не пользует ни мало; слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь». Но они их уже не восприняли и с этого времени совсем отошли от него. Вот – читай!
- Да читал я, читал... – закивал с улыбкой Волхов.
- А если читал, почему ж не знаешь, что слова эти – «кровь и плоть» – означают «дух и жизнь», которые и есть кровь и плоть духовного человека? Духовного – ты понимаешь? Духовного! Но если рядом с живым Христом невозможно было лицемерить, оставаясь неразоблаченными, и бездуховные вынуждены были отойти, то после Христа они беспрепятственно придумали животворящую плоть и изобрели чудо пресуществления материи хлеба и вина в материю плоти и крови. Улавливаешь? – все более горячился Ланин. – Но, спрашивается, зачем? Зачем эта лишняя операция? Ведь Иисус прямо сказал: я есть хлеб жизни! И хлеб, преломленный им с учениками на вечере, это тот самый «хлеб живый, сшедший с небес», каким он представил им себя в Капернауме. Только здесь не одними уже словами, а и в виде натурального хлеба. Вдумайся! – простер он к молчавшему Волхову руку. – Одно только допущение пожирания человека человеком так дико, животно, безобразно, что уже одно это заставляло увидеть во всем иной – именно нематериальный, духовный смысл. Но нет! Как может увидеть слепой? И вот, те, не увидя, отошли от него, а эти придумали пресуществление...
Волхов, сильно смущенный, побледнев даже, закурил и, казалось, хотел прервать Ланина.
- Знаешь... ты раздражен немного, - заговорил он тихо и сбивчиво. – Я понимаю, такое несчастье... Лена в больнице...
- Да если бы Господь не прибавил больше ни единого слова, - продолжал, как будто не слыша его, Ланин, - то те, кому надо, и так всё понимают. Но он не оставил нас без разъяснений! Читай, вот здесь читай! – перелистнул он две страницы обратно. – «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его», сказал он ученикам. И потом: «Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною; сей-то есть хлеб, сшедший с небес...» Это ты понял? Как Христос питается и живет Отцом, так и питающийся Христом будет жить им, и жить вечно. И как питаться Отцом означает творить волю и совершить дело Отца, так и питаться Христом – этим «хлебом, сшедшим с небес», жертвенными его кровью и плотью, то есть – духом его и жизнью, - значит творить волю и совершить дело его. Помнить об этом всегда, неизменно обращаясь к завету беспредельной, до прободения плоти и пролития крови, любви и призвал Господь на последней вечере учеников. Таков и был обычай апостольской церкви. Хлеб и чаша Господни – это последнее и важнейшее напоминание, что именно исполнением, реальными делами, крестным подвигом жертвенной, до пролития крови и положения жизни, любви достигается жизнь вечная. Но, - Ланин широко развел руками, - каждому свое! Толпы плотоядных радуются, что с хлебом и вином причастия поедают плоть и кровь Спасителя. А духовные последователи его, творя волю его и свершая дело его, радуются крестному сораспятию своему со Христом… Вот причастие у земных и духовных! А ты мне какое предлагаешь?
- Одно не исключает другого… - помолчав, сказал тихо Волхов. Ланин усмехнулся.
- Ну, правильно! Разве апостолы ограничились вечерей и не прошли затем за Христом свой крестный путь? Разве не по крестным подвигам знаем мы и позднейших святых? Одно не исключило другого. Это званные, путь к богу подменив дорогой в храм, а подвиг сораспятия – ритуалом причастия, уверены, что уж всего достигли...
- Так ты отрицаешь благодать причастия? – удивился обескураженно Волхов.
- Нисколько. Дух дышит, где хочет! А тем более, где есть знаки мира высшего – крест, икона, чаша... Я о том, что шире надо смотреть, шире! Истинный видеть смысл! Ты сам же говорил: к причастию ломятся, чтоб получить. Только получить! А причаститься Христу, который весь – самоотдача, служение, жертва - значит, пожертвовать, послужить, отдать, и чем больше, тем лучше! А если можешь - и беспредельно!..
- Ты так самочинно все, Игорь, толкуешь...
- Между Христом и народом посредников не было! «Кто имеет уши слышать, да слышит!» И это всё! Только не всё, что им сказано, услышано. Возьми, - протянул он Евангелие. - Покажи, где и в чем я неправ!
- Да тебя разве переспоришь! – отмахнулся тот и встал. – Я удивляюсь. Умнейшие люди читали Евангелие две тысячи лет и ничего не заметили, а ты что-то там откопал...
- Я объясню, - улыбнулся терпеливо Ланин. – Читали верующие, чтобы утвердиться в вере. А неверующим это неинтересно. Вникать в Священное писание с абсолютным доверием к богу и быть при этом вне церкви - явление уникальное. И я такое вот явление. Я пришел к богу, минуя церковь, и свободен от ее условностей. Суть же проста и ясна! Есть бог и есть человек, идущий или не идущий к нему дорогой своей жизни. И в этом – все! Идущие к богу за Христом и составляют вкупе его церковь. А те, что не идут, а табунятся в разных оградах и загородках, - так это их дело. Каждому свое! Для них бог – объект культа, невозможный без церковных одеяний. Для меня бог – Сущий, абсолютная энергия бытия, начало и цель, приблизиться к которой можно только энергией же, целеустремленным действием, трудом и самопреодолением, а не языком!
- Значит, к богу без церкви? – качнулся с усмешкой сомнения Олег.
- Опять ты не понял! Да нет разницы, с церковью или без! Главное, подвигаешься или нет. Одно это!
- Но как подвигаться, если ты вне ее?
- Да жизнью, друг! Самой жизнью своей! Каждым своим поступком! Поступаешь по закону бога, духа, беспредельности, по заповедям Христовым – вот и подвигаешься. А нет, богатства да удовольствий ищешь, бездельничаешь да распутничаешь - и катишься вниз… Все элементарно! Вдумайся, что сказал Христос: Я есть путь, истина и жизнь. И все! А что эти земные нагородили сверх, так это на их совести.
Волхов, покуривавший перед открытой дверью, придавил окурок в консервной банке.
- Это рассуждения, Игорь… А если конкретно...
- А конкретно, говорю тебе, – жизнь! У церкви один на всё ответ: молитесь. Ходи в церковь и молись. Мою вот взять ситуацию, - что мне там, думаешь, скажут? Молись да свечку еще поставь…
- А что еще?
- Да я сам знаю, что раз так случилось, то так и надо было. Может, еще с прошлой жизни долг...
- Карма, что ли?
- Это у индусов карма. А у меня – закон сохранения энергии, он же закон равновесия. Возможно – да, прошлый долг... А может, и испытание. Я не знаю! Но раз дано нам это пережить, значит, такое переживание, такая энергетическая отдача и нужна была! Значит, в чем-то я недоработал и отдал меньше, чем надо… Понимаешь? И как вот в этой ситуации себя вести?
- И как?
- А так, я думаю, что не только принять все, как должное, но и отдать еще сверх... То есть, как Христос учил: ударили по щеке – подставь другую. Преступить предел свой – вот что надо!
- Но что же тут сверх, я не понимаю... – усмехнулся с недоумением Волхов. – Что ты еще отдашь?
- Да, случай редкий... исключительный, можно сказать, - пробормотал Ланин. – Так просто не удвоишь... Но ведь ясное же указание на недостаток, недоработку… и надо это восполнять!
- Так уже восполнили! Уже отдали!
- Да... Но это у ветхозаветных так: око за око. Равновесие, возможно, восстановлено, но и только... Коли ударили, то за что-то: кого-то сам я, наверно, обидел... Так вот, Христос сказал: не только не противься утрате, но сделай ее актом саморазвития, то есть увеличь свою отдачу вдвое. Как минимум вдвое! – Ланин встал и, потопав нервно по верандочке, снова сел. – Ведь не случись ничего, я и думал бы, что все нормально. Но нет!.. Ты видишь, меня носом ткнули: совсем, братец, не нормально!.. Я не знаю, Олег, что тут... я не знаю… Может, с младенцами как-то связано… да. А вот... Есть же у нас в городе дом младенца? Ну... и могу же я пожертвовать, сделать что-то для этих малышей? Нет разве? В любом случае это лучше, чем ничего, правда? Ведь так?
- Это неплохо, конечно...
- Так в чем дело? Вот и ответ!.. – Ланин воодушевленно вскочил и прошелся опять раз-другой. – Да, да... Завтра же и загляну!
- Интересно… - улыбнулся Волхов. – Чем тяжелее человеку, тем больше должен он помогать?
- Именно! Так и бывает! Только пострадавший может сострадать… В том и соль, чтоб не стенать, не сморкаться в тряпочку, а кому-то помочь! Понимаешь?.. Именно в несчастье-то и помочь!
- Да ты откуда это знаешь...
- Ах, Олег... в том и дело, что не знал! Но теперь-то знаю, знаю! И – извини! – я, наверно, пойду...
- Да не сейчас же ты пойдешь! – улыбнулся удивленный Волхов.
- Все равно... побежал я. Такое чувство, сам не понимаю... Как будто горит что-то, - он тронул рукой грудь, - и все будто опоздать боюсь... Пошел я, извини! – Он сунул Волхову руку, пожал, улыбнулся, вздохнул и, еще раз махнув ему, сбежал торопливо с крылечка.
«Как странно, - думал он, идя быстро к переезду. – А если б не зашел к Олегу и не поговорили, так бы все и маялся?»
Но не это было главное. Главное, исчезала тоскливая праздность жизни, давно уже им ощущавшаяся. И хоть тяжек и болезнен был толчок, его радовало, что сдвинулся, наконец, с мертвой точки, и жизнь пойдет теперь, может быть, по-другому.