АЛЬФА И ОМЕГА
III
- Что так сияешь? – встал навстречу Ланину Волхов. – Как новый грош...
- Нету еще? – с сожалением сказал Ланин, хотевший, видимо, сообщить нечто для всех. – Представь, я нашел!
- Кошелек, что ли?
- Разобрался, наконец, с церковью, вот что!
- Во-на!.. – протянул Волхов разочарованно.
- Я сторонился, понимаешь, интуитивно... Видел какие-то изъяны, подмены, промахи… А дело не в частностях… а вообще в религии!
- Куда хватил! – улыбнулся иронически Волхов.
- Мы же не сиротами приходим в мир, - продолжал, игнорируя этот тон, Ланин. – Закон бога написан в душе, его несет духовная энергия, что вселяется в наше тело. Религия лишь явно и доступно выражает нормы, которые мы ощущаем инстинктивно, неясно, как безотчетное побуждение, как голос совести... Понимаешь?
- Что ж непонятного. Душа человеческая, сказано, христианка.
- Так вот, религиозные нормы привносятся извне и, вместе с разными способами сообщения и опосредования их, создаются определенные религиозные структуры. То есть в религии вместе с внутренней её сутью всегда есть сторона внешняя, формальная, структурная. И одни люди, стремясь внутренне к богу, находят в религии способ реализовать это стремление, называемое верой, и подвигаются по пути совершенствования. А другие, со слабым духовным инстинктом или вовсе без такового, сосредоточиваются как раз на внешней, формальной стороне и часто подменяют ею суть, искажая даже ориентиры… Ты понял?
Лебедев, войдя, остановился с улыбкой в дверях.
- Проходи, проходи! – дружески полуобняв, проводил его Волхов.
- И вот... – пожав Лебедеву руку, продолжал с воодушевлением Ланин, – и вот Христос, придя в этот мир, явил живую силу бога и крестный путь духа на земле, дав людям образец истинно духовного человека и духовной жизни! Но и христианство не избежало общей участи. И чем дальше, тем больше внешне-формальная, мирская сторона брала в нем верх, и теперь есть, что есть. И это неизбежно, пока наружная сторона сильна, пока бог и его законы воспринимаются людьми как что-то внешнее. Да и сами эти законы, выраженные иносказаниями и притчами, могут приниматься и не приниматься, толковаться так и этак...
- Тебя Священное писание теперь не устраивает? – сощурился насмешливо Волхов.
- Не только устраивает, но и очень помогло мне, - парировал спокойно Ланин. – Я о другом! Для человека, знающего законы точные, без разнотолков, и сознающего бога как свои начало и цель, а жизнь - как действительный путь к богу, такое ясное, твердое, убежденное знание уже настолько органично, что никакой нужды во внешней стороне нет! Просто нет! И многие созрели, чтобы принять все, как есть, без легенд и мифов!..
- Если богу это надо, он сделает и без нас… – возразил, подмигнув Виталию, Волхов.
- Можешь не сомневаться! Но за себя я сам отвечаю! И вот… Хоть и давно уж знаю, что дух – энергия беспредельности… что он - усилие и действие… - Ланин как-то сбился и потерял нить, – да… а всё болтаю... Пока носом не ткнули! Почему никто не скажет мне: ты, философ!.. сколько можно трепаться?
Лебедев с улыбкой потупился.
- А я как раз хотел сказать! - усмехнулся, опять мигнув ему, Волхов.
Постучав, в дверь заглянула Таня.
- Заходи, Танюш! – пригласил, подвигая ей стул, хозяин.
- У вас разговор такой интересный... - оправдывалась она, усаживаясь и краснея.
- Но принципиально нового, Игорь Павлович, вряд ли тут что... – с интересом взглянув на нее, заметил скромно Лебедев.
- Я разве о новом, Виталий? Истины эти даны две тысячи лет назад. И у заповедей, что говорились рыбакам и пастухам, самые простые, в виде притч, мотивировки. Но я хочу понять их энергетическую суть. И осознал, похоже, великую акцию, что совершил относительно человечества бог – абсолютный дух, и великую миссию, что исполнил Иисус Христос, низведя на землю огонь и свет духа. Он явил людям его живую беспредельность! Вслушайтесь: бес-предель-ность!.. Крайний предел, предел пределов для человека – смерть. И Иисус преодолел этот предел воскресением. Он как бы открыл людям дверь в бесконечность всебытия, пройдя на глазах у всех путь к ней, и сказал: «Я есть путь и истина и жизнь»! И постоянно при этом призывал всех к покаянию, к изменению жизни, к самопреодолению и самоотвержению…
- Покаяние – раскаяние в грехах, - возразил Волхов, – а не…
- Ты скажи еще, что исповедь церковная! – перебил насмешливо Ланин. – Не путай Ветхий и Новый завет! Богачу, захотевшему вечной жизни, Иисус напомнил заповеди: не убивай, не прелюбодействуй, не кради… Те, что запрещают всякое посягательство, присвоение и удерживают его энергию в равновесии. Сколько взял, столько отдал. Око за око, зуб за зуб… Но это ж никак не развертывает ее в беспредельность! Никак! Это, брат, прошлый уже день! «Еще одного недостает тебе, - сказал ему Иисус. – Все, что имеешь, продай и раздай нищим». И тот, опечалясь, отошел, потому что лишиться богатства было выше его сил. Тогда и сказал Иисус эти слова: удобней верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому в царство Небесное. Улавливаете? Если б довольно было Моисеева закона, то зачем и Христу приходить? Христос пришел, чтоб из ветхого человека создать духовного! Подвигнуть его на подвиг самоотвержения, на отрешение от своей массы, гравитации, эгоцентризма! Увы, богатый этого не смог. Предел этот оказался для него непреодолим. «Кто же может спастись?» – спросили изумленные ученики. «Невозможное человекам возможно Богу», - ответил Иисус. Это значит, что когда сам человек не решается или не способен на такой подвиг, а бог знает, что если ему помочь, он все ж справится и возрастет, то такому бог помогает. Богач не смог отказаться от имения добровольно. Но он без всякого усилия мог бы лишиться его из-за пожара, землетрясения, наводнения, нападения грабителей... Как, скажем, мгновенно лишился многочисленных стад, имений и детей своих многострадальный Иов, а вдобавок и сам поражен был жестокой проказой. И если б эти страшные утраты и болезнь он воспринял, как полный крах, конец, и проклял бога, то сам бы подписал себе приговор. Но бог знал, кого испытывал! Иов пережил, вытерпел, вынес все это как должное. «Бог дал, Бог взял», - говорил он только...
- Это где о нем? – спросил негромко Лебедев.
- В Библии, - сказал Волхов. – Я дам тебе.
- Когда я это читал, - продолжал Ланин тихо, - безжалостность всех этих бед, утрат, болезни меня просто потрясла. Ну, зачем уж, кажется, так, зачем богу такая крайность? А оказывается, затем, для того и крайность, что только дойдя до самого края, до предела, когда терпеть уж невозможно, а он все же превозмогает, преодолевает и невозможное, то этой вот победой и свидетельствует о беспредельности своей энергии, о силе своего духа. Ибо дух и есть энергия преодоления предела, энергия беспредельности!
- Претерпевающий до конца – тот спасется, - подтвердил и Волхов.
- Да... Самопреодоление следует тут за утратами и скорбями как терпение. Но оно налицо, оно-то и развертывает спираль духа… И без этого следование за Христом невозможно.
- Отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мной! – подтвердил опять Волхов.
Лебедев, глядя на носок туфли, покачал ногой.
- Но это же исключение, - проговорил он неуверенно. - Эти крайности аскетизма, умерщвления плоти...
- Но в крайностях, я повторяю, все дело! – воскликнул Ланин. – Когда человек доходит в самопреодолении до максимума, до предела - и переступает его усилием сверхпредельным, тогда только и обнаруживается, реализуется и возрастает его энергия беспредельности, то есть - духа! Мы же не удивляемся, когда вес на штанге или планку для прыжка атлет устанавливает на пределе? И тут то же самое! «На ристалище бегут все, - сказал апостол Павел, - но один получает награду. Так бегите, чтоб получить». А что священники нам говорят? Идите срединным путем, не уклоняясь в крайности... «Ни холоден, ни горяч» - сказал о таких Христос. «Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих»... В том и дело, что я о подлинной духовности, а не о видимости ее… Откройте Евангелие: не о полном, не о предельном ли самоотвержении говорит Христос на каждой странице? «Если не возненавидит кто отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, не может быть Моим учеником»! Куда больше?
- Да?.. В самом деле? – воскликнул изумленно и растерянно Лебедев.
- О, дети! – засмеялся, переглянувшись с Волховым, Ланин.
- Но... разве это обязательно? Оставлять семью, близких? – пробормотал, краснея, Лебедев. – Я не понимаю...
- Да кто ж тебя обязывает? Никто никого не обязывает! Просто не сможешь стать учеником Христа, только и всего. А почему ты решил, что должен быть им? Кто способен и должен, у того нет вопросов!
- Но возненавидеть родителей, детей... Ведь Христос – любовь... – смотрел вопросительно Лебедев.
- Да! Именно! И если ты на деле, а не на словах только любишь, то, может, и не пожалеешь пол-зарплаты, а то и одежонки какой на сиротский приют, а? Вот и станут смотреть дома косо, решив, что их ты любишь меньше. Это неизбежно! Семья – наше материальное продолжение: стараясь для себя, мы стараемся для нее. А встав на путь самоотвержения, ты поневоле ограничишь и семью, которая к этому не готова и, конечно, не захочет делить тебя с чужими. Выбор один: либо ты предпочтешь домашним духовный путь, либо оставишь этот путь ради семьи. Никто ни к чему не обязывается! Это просто неизбежность, факт духовной жизни. Понятно, если духовность твоя ограничится хождением в церковь да какой-то мелочью на свечки и милостыню, ты уживешься с семьей вполне мирно. Но мы же о действительной духовности, а не о суррогатах... – Ланин, улыбнувшись Лебедеву, встал и потрепал его по плечу. – Так-то, друг Виталий!
Лебедеву не захотелось почему-то играть тут роль студента, он переложил ногу на ногу и придумывал уже, чем возразить. Ланин, почувствовав это, остановился.
- Я потому так подробно... Эти слова Христа: отвергнись себя, возьми крест и следуй за мной – совершенная формула духовного иночества. Но у одних акцент на самоотвержении, и это - отшельники, монахи. У других на несении креста, - это страстотерпцы, мученики. У третьих на служении и любви к ближним, - это сестры и братья милосердия… Ничего другого не придумало человечество. И мы не придумаем! И если мы не пустые болтуны, а в самом деле имеем искру духа, она обязательно проявится в поступках, в изменении жизни, в таком вот духовном иночестве!.. Улавливаете?
Лебедев улыбнулся знакомому слову.
- Значит, тот же монастырь, Игорь Павлович, только без церкви? – пошутил он, глянув мельком на Таню.
- Инок – не обязательно, Виталий, монах. Это просто иной. Не такой, как все. Когда кругом обжираются, опиваются, распутничают, ищут удовольствий, а он живет в самоограничении, воздержании и чистоте – он инок. Когда все погрязли в никчемной болтовне, словесами и шумихой прикрывая низменную, эгоистическую свою сущность, а он неприметно, без шума и суеты помогает, чем может, слабым и нуждающимся, он инок. Это вовсе не церковное понятие! Инок – подлинно духовный в толпе бездуховных. Всякий, исполняющий в безбожном мире закон бога. Я хочу как раз сказать, что под напором этого мира христианство и уклонилось в монашество, и эта Иисусова формула исполняется не полностью, а чаще лишь в первой ее части… Духовность – энергия и действие беспредельности, поступки самоотвержения и любви. И монах действительно начинается с поступка. Все оставить, от всего отречься и уйти в монастырь – поступок очень сильный. Но монахи как бы и останавливаются на этой фазе самоотвержения. Отгородившись от мира и людей, они ограничены в служении и поневоле сводят его к молитве. Но разве ж Христос звал в монастыри? Он звал за собой на путь милосердного жертвенного служения! Которое подробнейше и разъясняет нам, чтоб не заблуждались, в чем действительная любовь к богу: «Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне...» О вероисповедании ли и молитвах говорит Господь? Нет, о делах, о милосердной деятельной любви! А у нас что? Чуть кто о боге, так непременно уж тут церковь, духовенство, догматы, вероисповедание - и пошло-поехало... А о самой сути, о евангельской жизни по заповедям, едва ли и вспомнят!
- Ну, это как водится… - поддакнул с улыбкой Лебедев.
- Да помилуйте! – вскричал Ланин. – Не раньше ли всех вер и религий бог создал человека и дал ему жизнь? Божье творение человек и дарованная ему для восхождения к создателю жизнь – вот ценности нерукотворные, несомненные! Бог – начало и цель, Христос – жизнь, истина и путь к Отцу. О чем еще речь? Отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Спасителем, служа богу и людям безоглядно, беспредельно… И уже слишком довольно! Истинное христианство, писал Брянчанинов, в исполнении евангельских заповедей, и где нет этого исполнения, там нет ни христианства, ни монашества, какова б ни была наружность!
Ланин, остановясь у окна, замолчал, на минуту стало тихо.
- А заварим-ка, ребятки, чайку! – объявил громко Волхов и поднялся.
- Это к чему я?.. – оглянулся вопросительно Ланин. – А, да… вот... Духовное иночество, я говорю, это поступок. Жизнь по заповедям любви. То поклонение «в духе и истине», которого ждет от человека бог. Тот путь, который проходит на земле духовная энергия и которым волен пойти каждый… Я еще называю его - духовное движение милосердия...
- Движение? – переспросил с интересом Лебедев.
- Да. Не церковь, не партия, не общество какое-нибудь... Движение!
- Но это что... организация такая? – допытывался Лебедев.
- Не имеет значения! И в одиночку можно и вместе… Какая нужна организация, чтоб обогреть кого-то, помочь? Хотя вместе, понятно, можно больше… да и общение, взаимоподдержка… Потому всё тут – и одиночки, и группы, и целые общины, братства…
- Так это есть уже, Игорь Павлович? – допрашивал настойчиво Виталий.
- Да, есть. Но так мало и скудно, что почти нет. И вот это странно! Не потому ли, что это трудней монашества? Что говорить легче, чем делать? Не знаю… Но это в самом деле не шутка! И как не враз можно стать монахом, так же и духовным иноком… Олег вот знает…
- Да… - улыбнулся, позвякивая чашками, Волхов. – Можно трудником сначала поработать... До пострижения все в послушниках ходят. А совершенные схиму принимают, это уже высший чин...
- Вот, и тут тоже ступени! – подхватил с воодушевлением Ланин. – Первая – просто помощь, благотворительность, обычные общества милосердия. И в них - кто хочет… Человек уясняет там, насколько готов к самоотдаче. Это ступень помощников. Следующая – волонтеры. Эти уходят или уезжают уже из дому, чтоб трудиться бескорыстно ради других. Тут и одиночки, понятно, и группы, отряды, дружины волонтеров… Еще не иноки духовные, а кандидаты… Пока они не готовы оставить семьи, это переходная ступень. А для многих и последняя. Но мало ли у нас кандидатов, не ставших докторами? Это ничуть не умаляет их заслуг!
- И такое уже есть, Игорь Павлович! - вставил Лебедев. – В Москве, я слышал, молодежный центр такой – волонтеров... Старикам помогают…
- Так это замечательно! Мы, стало быть, не с потолка берем, а предлагаем, что назрело и востребовано… Это прекрасно! Мы лишь раскрываем духовную природу сострадательного движения сердца и предлагаем тем, кто способен и готов, не останавливаться, а подниматься выше… Так вот следующая – ступень братцев и сестриц милосердия. Эти, преодолев уже эгоцентризм гомосов, оставляют, как и монахи, дома ради безраздельного служения людям. Объединяются в сестричества и братства милосердия… и в этом тоже, как видите, ничего нового, обители такие есть. Только мало очень...
- Почему тогда - сестрицы... братцы? – спросили в один голос Олег и Виталий.
- Да чтоб отличать духовных от медицинских и церковных!.. – засмеялся Ланин. – Ну, и последняя ступень – странники. Это иноки духовные, не привязанные уже ни к чему. Они, по сути, бездомны. Но, в отличие от паломников, миссионеров и просто бродяг, это странники милосердия. Они ищут послужить, и где б ни появились, помогают конкретно делом. Как семена духовные, разлетаются они по земле, примером самоотвержения, огнем милосердной любви зажигая все новые огоньки реального добра и подлинной духовности… И это всё! А все вместе – духовное движение милосердия…
- Я понял, Игорь Павлович! Ваше иночество – синтез аскетизма и альтруизма! – догадался, блестя возбужденно глазами, студент. – Да?
- Именно! Причем соединение неразрывное, одно из другого вытекает!
- Тогда это... как это... альтраскизм! – объявил Лебедев радостно.
- Ах, Виталий, всё слова... – поморщился Ланин. – Не надо слов! Дело и только дело!
- Ты думаешь, так и ринутся в это движение? – усмехнулся, наливая в чашки, Волхов.
- Да нет. Ринуться – нет, это же не крестный ход. Это труд и жертва, пот и кровь служения. Но есть же монастыри, и не пустуют. Почему б не быть и движению? Это не ново, и примеры есть замечательные! Мы лишь подчеркиваем духовность, больше того – органичность такого пути для человека. Наконец, это именно то, к чему призывал Христос!
- Ты не читал разве, - прищурился Олег, - сколько времени и сил тратят подвижники, только чтобы очиститься?
- Я ими восхищаюсь. Но не надо абсолютизировать! Разве это единственный способ очищения? Можно терпеливо очищать свой сосуд от жира животности песком самоотвержения, а можно наполнить его кипятком деятельной любви, и он растопит и смоет весь жир! Можно долго ловить и давить в шерсти греховных блох, а можно, бросившись в огонь жертвенной любви, сжечь саму эту шерсть вместе с ее блохами! Я не говорю, что любовь очищает автоматически, нет! Но за делами служения не до греховных помыслов. Милосердие не отменяет подвига самоотвержения, - оно способствует ему!
- Да, это ведь можно совместить… - рассуждал, покачивая на отлете чашку, Лебедев.
- Не в том соль, Виталий! А в том, чтоб духовный закон стал нормой жизни, буквально каждого шага! Я до боли сердечной могу сострадать беспризорнику на вокзале, а конфеты мимо него нести своему ребенку. Прекрасными чувствами и намерениями, сказано, вымощена дорога в ад. Без поступка никакой духовности нет. Просто нет! Кто-то с утра до вечера взывает к богу, воображая себя духовным от головы до пят, а малограмотная какая-нибудь тетка ходит в это время за больной соседкой, кормя и вынося за ней судно. Так вот, духовней как раз она, а не этот богомолец!.. – Ланин, взяв чашку, отхлебнул горячего чая.
- Игорь Павлович, - сказал Лебедев раздумчиво. – Так что ж… вся ваша грандиозная теория свелась вот к этому?
- Да, Виталий! Как ни удивительно, все сводится к таким вот простым, элементарным вещам! Все искуснейшие умственные построения, не ведущие к конкретному действию, - уловки ущербного бездельника гомоса… Мы приведены в мир, чтобы совершить энергетическое восхождение, чтоб стать лучше и выше, чем были. И вот уже битых три часа молотим тут попусту языком... А сколько бы можно сделать за это время доброго! Хоть маленького, но реального добра!..
Возникло неловкое, стыдливое молчание.
- Так что мы сидим? – спросил, ставя чашку с недопитым чаем, Лебедев. – Так давайте!
- Вот! Слово не мальчика, но мужа! – крикнул, стукнув рядом свою, Ланин. – Так и давайте! Я не шучу!
Все оживились и заговорили, придумывая, что бы такое и как можно сделать.
- Да не что можно, а мы что можем! – охладил общий пыл Волхов.
- Да хоть что... – фантазировал, вспоминая свою летнюю практику, Лебедев. – Кирпичи носить, раствор месить, дрова колоть...
- Это идея! – ухватился вдруг Волхов. – На дрова как раз сезон. За линией тут уголь да дрова... Да, Таня?
- Только с весны обычно заготавливают... – сказала, краснея, Таня. Это была ее первая за все время фраза, хотя взглядом, выражением лица и глаз она, казалось, живо участвовала в общем разговоре.
- Ну, это кто как... У кого и не завезены еще.
На том и договорились: собраться наутро с топорами у вокзала.