Крысолов

   Получая твои письма о судьбе родной сестры твоей, Ингеборги, милостью Божьей королеве Франции, мужем её, Пилиппом Августом, королём франков, наущением дьявольским беспричинно отринутой и жалкий удел свой в узилище мрачном влачащей, скорблю вместе с тобой, любезный брат, и слёзы лью непрестанно. Все наставления и просьбы мои, что я шлю чуть ли не еженедельно, жить с женой своей в согласии, в соответствии с заповедями Христовыми, Пилипп Август, король франков, во внимание не принимает и в блуде с дочерью герцога Меранумского, Агнес, зачав уже в союзе том богопротивном ребёнка, жить продолжает.

   Посему, скрепя сердце и вооружившись молитвой, я, дабы дела греховные Пилиппа Августа, короля франков, во спасение души его и другим грешникам в назидание, со всей решительностью пресечь, направил во Францию, в Дивио, моему легату кардиналу Петру Капуану послание, которым облёк его полномочиями созыва Церковного собора, призванного Пилиппа Августа, короля франков, отлучению от лона Святой Церкви подвергнуть. Полагаю, что мера сия, сколь суровая по своей сути, столь и необходимая, а скорее всего, и единственно возможная для спасения грешной души агнца заблудшего, силу действенную возымеет и слугу Божьего Пилиппа Августа, короля франков, раскаяться в содеянном и, греховный союз свой с Агнес, дочерью герцога Меранумского, расторгнув, к законной жене своей Ингеборге вернуться заставит. Также тем же посланием я дал кардиналу Петру Капуану полномочия, в случае упорствования Пилиппа Августа, короля франков, в своих заблуждениях греховных, на земли его и на подданых его полный интердиктум наложить.

   Также извещаю тебя, любезный брат, что завтра я намереваюсь отправить всем верным Христа в Саксонии и Вестфалии послание с призывом, отринув сладость и негу уютной жизни у очага домашнего, хлеб чёрствый дальней и трудной дороги вкусить, отправившись с именем Христовым на устах в земли языческие Ливонские, дабы светом славного Христова Евангелия, который во мраке воссиять огонь веры истинной заставил, всем, подверженным заблуждениям, которые в неправедности, гневом Бога с небес против неблагочестия языческого истину святую открыть. Новым епископом Ливонским, сей поход священный возглавить призванным, назначен, как ты уже, наверное, знаешь, Альберт Буксхёведский, каноник из Бремена, племянник архиепископа Хартвига. Человек он в подобных делах малоопытный и я, дабы усилия воинов Христовых по приведению в истинную веру варваров, во мраке неведения живущих, прахом не пошли, как, к сожалению великому нашему, до сей поры водилось, направил к нему брата Теодерика из Торейды с полномочиями основания нового рыцарского Ордена на приведённых в Христову веру землях Ливонских. Магистром нового Ордена я планирую назначить Венно Рорбахского – славного рыцаря и верного слугу Божьего. Тебя же, досточтимый брат мой, прошу о всяческом посильном содействии начинанию великому, призванному свет истины Христовой в земли языческие принести. Также прошу тебя снестись с дядей твоим, князем полотийским Вольдемаром, дабы последний, являясь сувереном земель Ливонских, устремлениям возложившим на себя знамение креста препятствий не чинил, ибо, хоть сам он и принадлежит церкви Константинопольской, братом нам в едином Христе является и понимание иметь должен, что назначенный нами поход священный, живущим во мраке неверия варварам свет Христова Евангелия несущий, есть дело богоугодное, и всякому доброму христианину надлежит тому делу посильную помощь оказывать. Что же касается дани, что князь Вольдемар берёт с земель своих, по обеим берегам Дуины до самого моря Балтийского простирающимся, то, прошу тебя, со всей убедительностью донеси до него, любезный брат, что воины Христовы тому помех никаких чинить не намерены, ибо строжайше в том наставлены, а намерены брать с обращённых язычников лишь обычную церковную десятину.

   Отдельно извещаю тебя, возлюбленный брат мой, что земли Эстонские, в которых ты имеешь свой интерес и которые ты, насколько нам известно, желаешь к своим владениям присоединить, в устремления нового священного похода входить не будут, в чём мною брату Теодерику, а через него и Венно Рорбахскому, указания самые строгие даны.

   За сим прощаюсь и усердно молюсь, чтобы Святой Петр охранял тебя, твоё королевство, всех близких твоих и всё имущество твоё своим посредничеством у Бога и владению этим королевством во всяческом мире, почёте и славе вплоть до конца жизни твоей способствовал; когда же путь твой земной завершится, чтобы вымолил он для тебя пред Царём Небесным для души твоей покой и славу вечную.

   Дано в Латеране, IIII Ноны Октября, второй индиктион, год Воплощения Христова MCXCIX.

 

    Камерарий нашёл папу в дворцовом саду. Понтифекс, заложив руки за спину, неспешно прохаживался по одной из боковых дорожек между роняющими последние лепестки высокими розовыми кустами.

   – А, Риккардо! – заметив брата, обрадовался Иннокентий. – Наконец-то! Тебя стало трудно дозваться. Пропадаешь вечно неизвестно где.

   Камерарий виновато развёл руками.

   – Прости, Лотарио. Дела. В Ти́воли мотался.

   Понтифекс задрал брови.

   – Зачем?

   – Э-э... – Риккардо заметно смутился. – Камень искал. На четвёртую башню не хватает.

   Иннокентий усмехнулся.

   – Нашёл?

   – Нашёл. Заказал. Привезут.

   Какое-то время понтифекс внимательно смотрел на брата.

   – Ну ладно. Дело, в общем-то, твоё. И деньги твои... Я тебя, собственно, зачем позвал... – Иннокентий повернулся и вновь неторопливо двинулся по дорожке; камерарий, незаметно выдохнув, последовал за ним. – Я слышал, твой Иоханнес из Па́риса вернулся.

   – Да, вернулся, – поспешно согласился Риккардо. – Третьего дня. Повзрослел, солидным стал. Кабы меня первым не окликнул, я б и не узнал его, пожалуй. Бородку клинышком отпустил, усы. И ходит так плавно, ровно расплескать себя боится. Раньше всё, помнится, бегом бегал.

   – А с умом как? Умом-то повзрослел? На пользу учёба пошла?

   Камерарий пожал плечами.

   – Да вроде... Говорит-то он много. И говорит всё вроде правильно. Да как-то всё... – он посопел, подыскивая слова. – По читаному как-то. Не от себя вроде. Ровно не сам говорит, а с листа читает.

   – Ри́тор, значит, толковый был, – одобрительно заключил понтифекс. – От учителя многое зависит. Хороший профессор и ум схо́лару даёт и речь правит, чтоб под стать уму была.

   – Ну да, ну да, – торопливо закивал Риккардо. – Я ж и говорю, повзрослел парень. И ста́тью, и умом взял.

   – Куда ты его теперь определить думаешь?

  – Так куда ж его теперь, приход ему теперь нужен. Вот хотел тебя просить, чтоб поспособствовал. Чтоб где-нибудь поближе к дому.

   – Поближе к дому, говоришь... – Иннокентий остановился и, прищурившись, посмотрел на брата. – А что, если как раз наоборот? Что если я дам твоему Иоханнесу важное поручение? Вдали от дома. Рано, я полагаю, ему ещё дома сидеть. Насидится ещё. Пусть мальчик попробует себя в деле.

   – Вдали от дома? – растерялся камерарий. – Как же, ведь и недели ещё дома не побыл!.. Ну да, ну да, понимаю. В деле попробовать. Ну да... А куда его? Куда поручение-то?

   Понтифекс задумчиво огладил свою бородку.

   – В Германию. В Бру́нсвикум.

   – В Германию?! Господи, воля твоя!.. Брунсвикум. Это что же... К королю Отто, что ли?

   – Верно. К нему.

   Риккардо во все глаза смотрел на Иннокентия.

– В Брунсвикум... К Отто... Отчего же к Отто? Говорят, король Отто нынче в Германии не в чести. Что вроде как и не король он вовсе. Пилиппа Суэбского вся германская знать императором видит.

   – Вся да не вся... – усмехнулся понтифекс. – Саксо́ния, Вестфа́лия на стороне короля Отто. К тому же не следует забывать, что Отто помолвлен с дочерью Хенрика, герцога брабантского и лотарингского, а значит, всецело может рассчитывать и на его поддержку... Ну и не следует сбрасывать со счетов дядю Отто, короля английского Иоханнеса. Он, как и его предшественник, присной памяти король Рикард Львиное Сердце, благоволит своему племяннику и всячески помогает ему.

   – Насколько я знаю, королю Иоханнесу сейчас не до распрей германских дуксов, – возразил камерарий. – Он сам сейчас по уши в войне с королём франков Пилиппом Августом.

   – О! – показательно удивился Иннокентий. – Ты, оказывается, даже слышал о войне британцев с французами! А я, признаться, думал, что тебя ничего, кроме строительства твоего нового дома, не интересует... Ладно-ладно, не обижайся, шучу... Ну так вот, король Иоханнес сейчас действительно увяз в войне за Норма́ннию. И дела его там действительно не так хороши. Но у меня есть все основания полагать, что вскоре всё переменится. Что королю франков Пилиппу Августу скоро станет не до войны... – понтифекс помолчал, а потом приставил палец к груди брата. – Я намерен отлучить Пилиппа от церкви. А если это не возымеет должного эффекта, наложить полный интердиктум на все его земли.

   – Ух ты!.. – распахнул глаза Риккардо. – Круто ты с ним. Прям как папа У́рбан с Пилиппом Первым век назад.

   – Папа Урбан ограничился тогда личным отлучением, – возразил Иннокентий. – Я же намерен ещё и наложить интердиктум на земли короля.

   – Да-а... – протянул камерарий. – Круто. Крутенько. Не завидую я королю Пилиппу Августу... Пожалуй, после такого ему и впрямь расхочется воевать. Да и кто из его вассалов пойдёт после этого за ним?

   – Ну вот и я про то же... – понтифекс повернулся и вновь зашагал по дорожке. – И обрати внимание, дорогой брат, этим интердиктумом я одновременно бью по обоим Пилиппам – и по французскому, и по германскому. Первый, отлучённый от церкви, будет вынужден сосредоточиться на своих внутренних проблемах; второй – в случае необходимости, не сможет получить поддержку от первого.

   – Ну да, ну да... – задумчиво кивая, согласился камерарий и, спохватившись, догнал папу. – То есть ты решил в Германии сделать ставку на короля Отто? Отчего ж на него? Чем тебе Пилипп Суэбский не угодил?

   Иннокентий хмыкнул.

   – Как, скажи, как я могу делать ставку на короля Пилиппа, который, во всём подражая своему старшему брату Хенрику, превозносит светскую власть над церковной?! Который, даже ещё не примерив императорскую корону, уже заявляет свои претензии на исконные земли Святого Престола, именует себя герцогом Тусции и Кампании и утверждает, что власть его простирается вплоть до ворот Ромы?! Или даже до Трастевере... Нет, мой дорогой братец, я буду делать ставку на Отто Брунсвикумского, который не только сам предан церкви, но и происходит от набожных предков с обеих сторон. Я дам ему то, чего он желает сейчас больше всего на свете, а именно – императорскую корону. Но взамен... Взамен я потребую от него безусловного подчинения Святой Церкви и её Великому Понтифексу. То есть мне лично. Я заставлю его подтвердить церковные права на все земли Наследия Святого Петра. Я заставлю его отказаться от притязаний на Сицилию... Полагаю, он со всем согласится... В общем, у него, по большому счёту, сейчас просто нет другого выхода... Ну и попутно... Попутно я попрошу короля Отто об одной маленькой услуге. Я попрошу его поспособствовать организации священного похода в Ливонские земли. Полагаю, что он и тут не станет упорствовать. Как же не помочь Святой Церкви в столь богоугодном деле?!

   Риккардо восхищённо потряс головой.

   – Ты неподражаем, Лотарио! Ты, как всегда, бьёшь одним шаром несколько шаров своих соперников.

   Иннокентий поморщился.

   – Я, дорогой Риккардо, предпочитаю, в отличие от тебя, играть не в шары, где большого ума не требуется, а в шахматы. И да, я люблю сложные комбинации, когда движением одной фигуры решаются сразу несколько задач.

   Камерарий спохватился.

   – А Иоханнес-то мой! Иоханнесу-то какое задание будет? Какой фигурой ты его нарядишь?

   – Твоему сыну, Риккардо, отводится во всей этой комбинации очень серьёзная роль, – Иннокентий искоса взглянул на брата. – Он должен будет доставить королю Отто моё устное послание. Послание, в котором я, собственно, и изложу мою позицию и условия, при которых Отто сможет получить императорскую корону.

   – Ого! – почесал затылок камерарий. – Это задача, пожалуй, не для пешки, а для серьёзной фигуры. Скажи, а отчего ты не хочешь отправить с этим посланием кого-нибудь из своих кардиналов? Иоханнес ведь, по сути, ещё дитя, – он усмехнулся. – Хоть и бороду на три унции отпустил. А что как не справится?

   – Видишь ли... – понтифекс выставил перед собой руку, как будто взвешивая что-то на ладони. – Кардинал – слишком приметная фигура. Вряд ли проезд папского посольства через южногерманские земли останется незамеченным людьми Пилиппа Суэбского. Я же намереваюсь послать в Брунсвикум обычного герольда, коих по всей Европе путешествует великое множество и на которых никто никогда не обращает никакого внимания. А твой Иоханнес поедет в его свите, простым субдиаконом... – он помолчал. – Простым субдиаконом с очень непростым поручением... Ну а справится он или не справится с этим поручением – отдельный вопрос. И ты, как его отец, должен дать мне сейчас на этот вопрос исчерпывающий ответ.

   – Да, конечно! – энергично закивал Рикардо. – Конечно!.. Но... – он замялся. – Но, сам понимаешь, я ведь стопроцентной гарантии дать не смогу. Я, конечно, отец, но... Я ведь... Он ведь там будет совсем один... Я, конечно, поговорю с ним и всячески наставлю. Но...

   – Вот и поговори, – Иннокентий остановился и, развернувшись к брату всем корпусом, пристально посмотрел ему прямо в глаза. – Поговори. Так сказать, по-семейному. По-отечески... И, кстати, не забудь при этом упомянуть, что от успеха его миссии будет зависеть не только судьба императорской короны, но и судьба одной небольшой, но очень привлекательной базилики на площади Уста Истины.

   – Ты... Ты имеешь в виду церковь Святой Марии Козме́дины?

   – Да, Риккардо. Я имею в виду именно эту церковь и приписанную к ней титулярную диаконию. И если твой Иоханнес успешно справится с порученным ему заданием, клянусь тебе, я позабочусь о том, чтобы льняная митра кардинала-дьякона этой церкви опустилась именно на его голову.

   – Лотарио!.. – задохнулся камерарий. – Лотарио, ты!.. – Риккардо аж затрясся от возбуждения. – Да я!.. Да я его так настропалю! Я так его настрою!.. – глаза его опасно выкатились, лицо побагровело.

   – Вот-вот, – насмешливо глядя на брата, подытожил Иннокентий, – настропали его как следует. Чтоб впереди герольда в Брунсвикум скакал. Чтоб даже помыслить не мог порученное задание не выполнить. Сегодняшнего вечера тебе на это хватит?.. Ну вот. А завтра, прямо с утра, ты его ко мне пришли. Я с ним тоже побеседую... – он усмехнулся, но лицо его при этом осталось строгим. – По душам с ним поговорю. По-родственному...

 

   Иннокентий, епископ, слуга слуг Божьих, всем верным Христа в Саксонии и Вестфалии привет и апостольское благословение.

   Поскольку тщательный разбор закона церковного не допускает, чтобы сопротивляющиеся были бы к крещению принуждены, то Престол Апостольский, который есть матерь всех, верующим всем по собственному почину защиту свою обеспечивать разрешает и указанием спасительным всех верных к обороне самих себя призывает; конечно же, если недавно обращённым в помощи для защиты было отказано, то они либо к первоначальным заблуждениям вскоре вернутся, либо, по крайней мере, в том, что поверили, раскаются. И, конечно, мы одобряем, что, когда блаженной памяти Майнхард, епископ Ливонский, прибыл в Ливонскую провинцию, словом Божьим расставляя сети проповеди своей для ловли среди народов варварских, которые славу, Богу должную, разным животным неразумным, деревьям, зеленью покрытым, водам прозрачным, травам цветущим и духам нечистым с невежеством упорным воздают, он с соизволения Господа того добился, что многих, от своих заблуждений отговорённых, к признанию истины склонил и вновь рождённых водою крещения святого в учении спасительном наставил. Однако враждебный человек, который, аки лев рыкающий вокруг ходит, ища, кого бы съесть, завидуя их крещению, равно как и спасению, язычников из областей прилегающих, желающих с лица земли их стереть и память об имени христианском из тех краёв извести, внушением враждебным против них поднял. В таком случае не следует в вину нашей небрежности ставить, как если те, кто уже поверили, были вынуждены назад уйти, но не обратили кого-либо в веру нашу, и если те, кто уже её принял, беззащитными перед набегами язычников остались.

   Посему мы вас всех призываем и настоятельно советуем, и для спасения душ ваших от грехов засчитываем, ежели вы во имя Господа сильно и мужественно поднимите войско для защиты тех христиан, которые в землях Ливонских обитают, однако ж не против тех язычников, которые вокруг Ливонской церкви проживают и вместе с христианами договоры заключили и не нарушили их. Мы также разрешаем всем тем в землях ваших, кто дал обет посетить места святые, в силу сложившихся обстоятельств, вместо выполнения этого обета, для защиты Ливонской церкви и ради величия имени Христова, в земли Ливонские отправиться. Всех же тех, кто для защиты Ливонской церкви и христиан, побуждаемый любовью божественной, в страны сии двинется, мы принимаем под защиту нашу и под защиту Блаженного Петра и благодатью апостольской защиты их наделяем.

   Дано в Латеране, III Ноны Октября, второй индиктион, год Воплощения Христова MCXCIX.

 

   Колокол церкви Святого Петра гулко ударил полдень. Густой звон пронёсся над широкой, мощёной тёсанным камнем площадью, легко перемахнул через заросшие плющом, могучие стены аббатства, прокатился над черепичными городскими крышами, соскользнул с них в близлежащие поля и, постепенно затихая, замер у голубоватой кромки дальнего леса.

   Колокольня располагалась над входом в церковь, поэтому внутри самой базилики звон прозвучал особенно громко. Звук ударил в подпотолочные окна и заметался под высокими сводами нефа, сопровождаемый беспорядочным хлопаньем крыльев сорвавшихся с места, перепуганных голубей.

   Белое птичье пёрышко, затейливо кружась, мягко опустилось на меховую накидку-омю́с кардинала Петра Капу́ана. Папский легат щелчком сбросил его на пол и, поднявшись с застеленной толстым ковром деревянной скамьи, оглядел зал. Кворум был налицо: Генерал цистерцианского Ордена кардинал Гу́идо Паре́, архиепископ Се́нонумский Петр, епископ Виенны А́йнард Мо́йранский, многочисленные епископы, приоры, аббаты, главы монастырских конгрегаций – все были тут и все смотрели на него в нетерпеливом ожидании. Отсутствовал, правда, архиепископ А́ушский Бе́рнард Се́дирак и несколько епископов из южных епархий королевского домена, но на общую картину представительства всецерковного консилиума это уже повлиять не могло. Зато присутствовал во всей своей красе Глава Королевского совета, пэр Франции, архиепископ Ремо́румский кардинал Гиллельм Шампанский – дядя короля Пилиппа Второго Августа: старый, но всё ещё весьма крепкий, грузный, брылястый, со сросшимися над переносицей густыми седыми бровями. Отстаивая интересы короля, он дал настоящий бой Петру Капуану на прошлом Церковном соборе в Ди́вио и, судя по насупленному виду и грозно выдвинутой вперёд челюсти, намеревался попортить крови папскому легату и сегодня.

   – Миссери!.. – в зале было холодно, и первое слово вылетело из уст кардинала лёгким облачком пара. – Миссери! Господь наш Всемогущий дал нам новый день и этот кров, дабы мы смогли собраться и, возблагодарив Его за милость, решить наши земные дела, которые суть суета и перед лицом Господа нашего не важнее копошения червей в навозной куче, однако для нас они есть каждодневный труд и обязанность... Я благодарю вас за то, что вы, проделав длинный путь, прибыли сюда, чтобы добросовестно исполнить свой долг, долг доброго христианина и долг верного слуги Божьего... Миссери! Повод, по которому мы здесь собрались, вам хорошо известен.  Повод этот сколь неблаговиден, столь и прискорбен, и наш папа, Святейший Отец Иннокентий, опечален им без меры... Прелюбодеяние!.. – кардинал выбросил вверх палец. – Седьмая заповедь Господа Христа нашего нарушена дерзко и открыто! Нарушена умышленно и многократно! И, что самое прискорбное, нарушена не грязным простолюдином или возомнившим о себе пополаном и даже не каким-нибудь выскочкой из мелкой знати, ослепшим от внезапного богатства и вседозволенности. Это было бы хоть неприемлемо, но объяснимо. Но нет! Заповедь нарушена тем, кто по своему титулу и положению обязан быть примером для многих и многих. Тем, кто по своему титулу и положению обязан не только строго соблюдать заповеди Божии, но и требовать их неукоснительного исполнения от других. Коронованный правитель и помазанник Божий стал прелюбодеем! – голос кардинала взлетел и зазвенел под сводами зала. – Коронованный правитель и помазанник Божий отверг Божью заповедь! Причём отверг её осознано, я бы даже сказал – вызывающе. Имя этого правителя – король Пилипп Август!.. Миссери! Чуть больше месяца назад мы уже собирались в Дивио по этому печальному поводу.  Вы все помните, что тогда происходило и какое непростое решение нам пришлось тогда принять. Мы отлучили от церкви её светскую опору. Мы отлучили от церкви помазанника Божьего! Мы справедливо полагали... мы надеялись,

<=                 =>