АЛЬФА И ОМЕГА

X

     Привыкнув в мастерской к одиночеству, Волхов с удовольствием оставался один и дома. В это утро, сидя перед телевизором, он раскинул руки, расслабился и затих. В ладонях возникло вдруг покалывание. Он встал, поднял руки к потолку и вновь ощутил покалывание, точно иголочками, в ладонях и пальцах. «Интересно, - подумал он, слегка заинтригованный. - Выше стала восприимчивость или мною занялись?»

      Он лег на диван навзничь, раскрыв ладони. В ушах усилился неясный вначале звон, опять пошло покалывание по рукам, пальцам ног, и вдруг мягкая тяжесть придавила ноги к дивану. Им овладели азарт и острое любопытство экспериментатора. Сев, он опустил руки на колени и расслабился, пытаясь очистить голову от мыслей. Все повторилось. Мягко чем-то охваченная, голова слегка запрокинулась. Невидимые волны накатывались и ослабевали, и в какой-то момент он почувствовал, что голова качается, как на сеансах экстрасенсов, чего никак от себя не ожидал.

      Это его воодушевило. Все время он стремился к неведомому миру, пытаясь к нему приобщиться. И многое, казалось, понял. Дома собралась уже целая библиотечка книг по экстрасенсорике, теософии, антропософии, восточным религиям, йоге. Он не просто читал, а переживал их, пытаясь применить к себе. Но знаний недоставало. Хотелось живой, непосредственной связи с запредельностью. Общение с людьми, такую связь имевшими, и участие в группе контакта не дали практического результата. «Картинки» и даже «призрак» были не в счет: они не от его способностей. А ему хотелось развить свои. Волхов слегка завидовал товарищам по группе, имевшим уже свои «каналы». И вдруг эта вот, нежданно свалившаяся на него энергия... Не поможет ли она?

   Упражнения с чакрами ему не нравились, и он переменил методику. Последним изобретением была медитация на крест. Вырезав из белого картона крест, он нарисовал на нем контур распятого человека с огненным сердцем в перекрестье. Укрепив перед собою, садился, всматривался в крест и, закрыв глаза, держал в воображении, ни на что не отвлекаясь. Но внимания часто недоставало, крест бледнел, его приходилось «достраивать». Иногда впадал даже в сонливость, при этом возникали посторонние представления и мысли. Раз, очнувшись от такого забытья, зафиксировал в себе слова: «Что-то произойдет. Но мы не могли об этом сообщить». Подумал удивленно, что это, возможно, и есть голос из «канала», но не принял всерьез.

  Ежедневно перед сном он исследовал новую энергию. Воздействие явно усиливалось. Лежа на спине, чувствовал уже не только покалывания, утяжеления рук и ног, но и давление на голову. Раз появилось впечатление полной отрешенности, почти невесомости в каком-то звенящем пространстве. Ощутив однажды упругие пожатия ладоней, сказал: «Ну, здрасте... Так нельзя ли и канал мне открыть?» Ответом стала огромная тяжесть на лбу меж бровей и мгновенное отключение сознания. «Это любопытно… - подумал он озадаченно. – Но нужна ведь и ясность». На другой вечер, вместе с волнами ходивших по рукам и ногам пожатий почувствовал вдруг неприятную, как от электричества, дрожь, а на носу и щеке – касание, как будто по ним провели пальцем. Он обеспокоился и решил спросить об этом на контакте.

            Ответ, полученный через Зою, что с ним работает не «Союз», а выходящий в астрал человек, встревожил Волхова не на шутку.

            - Но зачем? – спросил он, недоумевая.

         - Чтобы получить информацию о контакте группы и другие знания, - был ответ. – Но стремиться навстречу этому не стоит.

            - Но почему выбрали меня?

            - Сказать сложно... Но, сознайтесь, защиту вы ставите не часто?

            - Ставлю. Из семи цилиндров, недельную, - сказал он о защите, заимствованной из какой-то книжки.

            - О, недельную...

            - Но они пишут, что она очень сильная!

            - Это они так считают.

            Волхов страшно расстроился, его отношение к произошедшему разом переменилось. Было ужасно гадко, противно, что кто-то мог тайно являться и что-то с ним делать. Спать в этот раз он лег, свернувшись калачиком и сцепив колени руками. Но среди ночи проснулся, весь в поту, от сердцебиения, с ощущением сдавленной левой ладони. Вскочив, нашел отвертку и стал, как шпагой, тыкать и крестить вокруг себя, отгоняя  невидимую сущность.

     Утром поставил новую защиту, мысленно окружив себя тремя коконами вроде матрешки, и трижды в день обновлял ее. Но эффект был невелик. Опять ночью проснулся от тяжелого сердцебиения, в ушах стоял звон. Уйдя на кухню, полчаса сидел там, треща пьезозажигалкой: разряды, похоже, уменьшали и даже прекращали звон и давление. Но, едва лег, все началось снова…

     Волхов попытался прочесть «Отче наш», но слова сбивались и забывались, губы тряслись. Он вышел опять на кухню, потрещал, вспомнил и проговорил всю молитву и, улегшись, стал повторять ее в уме. С трудом, с борьбой, с преодолением начал говорить, наконец, свободно и плавно, воображая свой громовой, во всю комнату, голос, - и чуждая энергия отступала. Замолкнет – опять наплыв, молитва – очередное облегчение...

     Днем открыл новое средство: электробритва действовала сильней зажигалки. Найдя старую, страшно дребезжавшую, со стертыми щетками бритву, он повесил ее над головой, а вдобавок щелкал еще и зажигалкой. Но средство годилось, только когда был дома один.

      Не удовлетворенный, он отправился к Зотову, рассчитывая на совет или помощь. У того оказался и Федулов. Оба сидели за столом, заваленным раскрытыми книгами, чертежами, рамками, что-то оживленно обсуждая.

     - Да не бойся ты, - успокоил Зотов, выслушав взволнованный рассказ Волхова. – Ерунда! Ну да, что-то есть... Сядь-ка, сядь! – усадил он гостя напротив и, огладив круглую лысину, откинулся на стуле и закрыл глаза. – Ну, что... – громко сказал он через пару минут. – Два пера над аурой... темень сзади... И огромная когтистая лапа тянется...  уже уцепилась.

            Волхов содрогнулся.

        - Ну-ка, мы сейчас «Честному Кресту» прочтем! А ты повторяй про себя. Миш, давай! – сказал он Федулову и, открыв молитвослов, стал медленно, громко читать.

            Кудрявый Федулов сидел молча, закрыв глаза, и, видимо, повторял. Повторял и Волхов. Едва закончив, Зотов стал читать молитву второй раз. Испуганный и напряженный, Волхов чувствовал себя, как на врачебном стуле. Но вот Зотов опять прикрыл глаза и вдруг засмеялся.

            - Хватит! За тобой огромный крест, и так их пугнул! – он махнул куда-то рукой. – И след пропал!

            Волхов неуверенно улыбнулся.

            - Так что мне делать?

            - Что делать. Молитвы читай! Пресвятой Богородице – очень сильная молитва. Честному Кресту тоже. У тебя нету? Возьми вот с собой, выучи, - подал он молитвослов.

        Деятельный и решительный Зотов прибавил Волхову уверенности. Дома, выучив молитвы, он прочел несколько раз Честному Кресту, сам чувствуя сильнейшую ее энергетику, и спал ночь спокойно. Но в середине дня все началось опять, голову давило, и как он ни боролся, одну за другой читая молитвы, сил было недостаточно. Применить бритву с зажигалкой нельзя было, так как к дочке пришла подруга и, похоже, намеревалась остаться на ночь.

         И тут Волхову пришла счастливая мысль защитить голову экраном. Это было очень просто: подшить под парусиновую шапочку фольгу и заземлить ее проводом на батарею. Он нашел то и другое, и, едва начал подшивать, звон и давление прекратились, как будто те были в замешательстве и смотрели, что он такое придумал. Волхов повеселел: «знай наших!» – и стал даже напевать. Но едва закончил, все возобновилось, и он решил испытать устройство немедленно: прицепил провод к батарее и натянул шуршащую шапочку на голову. Внезапно жгучая, как от электрического разряда, боль прошила кожу головы, и он, рывком содрав свой «шлем», выбросил его под стол.

         Ночью его ждало еще большее испытание. Казалось, сверху падал тяжелый лучевой дождь, однотонный и непрерывный. Рядом спала жена, и предпринять ничего нельзя было, он только терпел. Уснуть было невозможно. Раньше давление находило волнами, теперь же не ослабевало ни на миг и, казалось, все усиливалось. Волхов зажмурился, сжался и лежал, боясь шелохнуться, с чугунной головой. До утра, думал он, этого не выдержать. «Что ж, пусть даже смерть... Господи, только бы не случилось ничего с ними! - подумал о жене и дочке. – Со мной – что угодно, но их – обереги, господи, и спаси!..» – шептал он горячо и беззвучно. Как забылся, не помнил. Очнулся около пяти, и - все то же, и еще сильней. Вдруг начало жечь, нестерпимо жечь сверху икру ноги, бедро, левый бок, голову. Не выдержав, он встал, вышел на кухню и, закрывшись, включил дребезжащую бритву...

        Утром, переждав кое-как, пока все разошлись, Волхов устроился у окна, включив через тройник две бритвы и воткнув в батарею босые ноги. Заниматься чем-либо было невозможно. Около полудня, найдя в буфете бутылку водки и сознавая, что это не выход, выпил все же, чтоб отвлечься, полстакана. Когда-то, взяв у Курских записи контактов, он надиктовал кое-что на кассету, в том числе и лекцию «Союза», где было как раз об этом: «что бы на вас ни навалилось, какое бы испытание ни пришло, выйдите из него достойно, найдя самый лучший, чистый выход». Водка, конечно же, не выход... 

     Ему захотелось послушать эту запись. Поставив кассету, он включил магнитофон, но его тут же застопорило: замоталась лента. Он разобрал кассету и поправил. Включив снова, услышал не слова, а писк и щебет, как будто скорость раза в два была выше. Проверил снова, вертел так и этак, - все то же. Разобрался, наконец, что дело не в кассете, а в магнитофоне. Поставил обратной стороной, где была музыка, - полный порядок! Несколько раз переворачивал кассету, результат тот же: музыка – нормально, лекция – не щебет уже, а безобразное прерывистое бормотанье от высоких до басовых тонов, как будто ленту дергали специально. Волхов решил, что так и есть: ему просто не дают прослушать запись. Почему? Может быть, хотят, чтобы он ушел из группы? И это бормотанье – намек, чтобы впредь не слушал «Союза»? Он был почти уверен. «Если это так, и я должен уйти из группы, - сказал он, обращаясь мысленно к тем, - то пусть запись лекции пойдет нормально»… Включил: абсолютно нормальная речь!

        «Что ж, - подумал он грустно, - раз так, я могу и уйти. - Но самое удивительное было не в магнитофоне. А в том, что сразу же, мгновенно прекратились всякое давление на голову и боль. Он сидел счастливый. – Раз так, - думал он, - я уйду. Если все дальше будет хорошо, я уйду. Может быть, у меня свой путь...»

    Волхову захотелось вздремнуть, он прилег. Проснулся с непривычным, совершенно удивительным ощущением чистой головы. Радуясь, прочел две выученные вчера молитвы. Еще одно приятное предстояло вечером: собрание группы и контакт. Он не думал сейчас, что намеревался и должен будет уйти, а радовался, что сможет обсудить все с товарищами.

<=

=>