АЛЬФА И ОМЕГА
II
Раздевшись в преподавательском гардеробе, Ланин столкнулся с резво взбегавшим по лестнице Лебедевым и, здороваясь, удивился его напыщенности.
- Как дела? – спросил он, с улыбкой вглядываясь.
- Прекрасно! – отвечал, блеснув глазами, студент.
«Каким молодцом!» – подумал философ.
Лебедев в самом деле чувствовал себя молодцом. Происходившая в нем работа самопеределки достигла ступени, когда требовался уже практический результат. Со всем жаром молодого максимализма он уже две недели убивал в себе самолюбие. «Сколько я потерял из-за этого пустого, надуманного страха за мое драгоценное «я»! – думал он с презрением и горечью. – Сколько красоты, любви, жизни прошло мимо! Мне гадко мое прошлое, мне гадка моя ложь!..»
Решив, что действие и личность, как сила и слабость, исключают друг друга, он стал думать о себе: «я – действие, и ничего кроме действия!» И все вдруг стало ясно и легко, и, торопясь в институт, он крепко, уверенно топтал весеннюю грязь, блистая на прохожих твердыми глазами. «Я иду! – думал он. – Я весь - движение, и нет ничего кроме движения. Я – одно сплошное движение! А вот малый идет и смотрит, и хочет оскорбить меня наглым взглядом. Но меня – нет! Я и хотел бы, может, обидеться, но меня – нет! Меня-личности нет, вот в чем дело! Я – одно сильное, твердое, необходимое действие. Все – проехал!» – послал он вслед малому. Возбужденный, подгоняемый новыми ощущениями и в самом деле чувствуя необыкновенные смелость и решительность, он взглядывал в глаза встречным так бесстрашно, что многие потуплялись.
В вестибюль он вошел со звонком. У двух гардеробов, как обычно, торопливо двигались очереди из десятка-двух опоздавших, с топотом бросавшихся снизу к парадной лестнице. Поздоровавшись и разойдясь с Ланиным, он тоже побежал, но вдруг ему пришло в голову, что торопиться из страха опоздать не к лицу сильному деятелю. Он остановился, распрямил грудь и, помахивая дипломатом, пошел твердым шагом человека, знающего, что он делает. Мимо, гулко бухая по опустевшему коридору, пронеслись, как на стометровке, два студента с прыгавшими на головах волосами, и вид их доставил Лебедеву большое удовольствие. Завернув за угол, он увидел идущего к ним декана, но не бросился, по обыкновению, обгонять, а так же уверенно, в десяти шагах, прошел за ним к двери и следом вступил в аудиторию.
- Разрешите? – обратился он к Садову, уже раскрывавшему на кафедре папку.
- Пожалуйста, выйдите, - сказал вежливо декан.
Лебедев покраснел, глупо ухмыльнулся и, оглянувшись на аудиторию, незнакомо смотревшую на него множеством знакомых лиц, задом ретировался в коридор. Несколько обескураженный, поскольку Садов на экзамене был строг, но лекции читал хорошо, и все ходили, он на минуту усомнился в силе, давшей противоположный результат.
«И отлично! – успокоил он себя. – Употребим же время с пользой!» И тем же энергичным решительным шагом, точно одного только и желал, чтобы быть выдворенным, пошел в читальный зал.
Проходя мимо актового, он заглянул в приоткрытую дверь и, никого не увидя, вошел. На сцене стояло фортепиано, он вспомнил, как Кудряков заходил поиграть на нем, и решил, что тоже хочет поиграть.
«Я хочу играть – и я иду и играю, - сказал он себе, поднимаясь уверенно на сцену и садясь за инструмент. – И нет меня, а есть одна игра!»
Играть он не умел и начал подбирать что-то на слух – сначала тихо, потом громче, и, наконец, так осмелел и разошелся, что весь огромный пустой зал наполнился гулкими, беспорядочными звуками. «Что ж такого, я играю! Меня и нет вовсе, а только моя игра. Я – сплошная игра!»
Дверь скрипнула, и заглянувшая в зал техничка вопросительно и строго посмотрела на него. Лебедев приготовился ответить достойно, но женщина, ничего не сказав, вышла, и он продолжал свои упражнения до звонка. «И в этом весь секрет! - рассуждал он. – Подумай я о себе, я бы смутился, и она поняла бы, что я тут случайно. А она видит, что человек играет, и даже нет человека, а одна игра, - и ей некому и нечего сказать...» Он хотел было продолжить и во время перерыва, но даже с новой его решительностью это показалось уж слишком. Закрыв со стуком крышку, Лебедев вышел.
Взяв в читалке несколько номеров «Музыкальной жизни», он присел за столик и, кивнув сидевшему через два ряда Жохову с технологического, углубился в чтение. Жохов иногда поглядывал на него, и взгляд этот беспокоил. Лебедев хотел не обращать внимания, но все время чувствовал его и невольно смотрел в противоположную сторону.
«Нехорошо, - думал он. – Это та же реакция… А все оттого, что никак не избавлюсь от «я», которое знает и помнит Жохова. Моя личность – это и мое прошлое. Поэтому – отрубить и прошлое. Забыть, кто я был, как новорожденный… Я – только действие, только здесь и сейчас!»
В таких размышлениях он провел час, и это показалось так хорошо, что он не пошел и на следующую лекцию. Неожиданно в читальный зал вошел Садов. Краска бросилась Лебедеву в лицо. Он хотел перестать, но краснел все больше, пока не стал алым, как помидор. Склонив голову и прикрыв рукой лицо, он сидел так довольно долго, бессмысленно глядя на раскрытую страницу. Садов, не обратив на него никакого внимания, скоро ушел, унеся с собой несколько книг.
«Нет, это ужасно, ужасно! – переживал Лебедев, медленно отходя, утирая лицо и оглядываясь. Не успел он успокоиться, как увидел Ланина, что-то спрашивавшего тоже у библиотекаря, и опять ему стало не по себе, хотя уже по другой причине. Ланин, заметив Лебедева, поднял брови и через несколько минут с улыбкою подошел.
- О! – удивился он стопке его журналов.
- А... это так, - пробормотал смущенно студент. Ланин, присев, перелистнул несколько страниц.
- Есть успехи? – спросил он. – Я не об этом, разумеется.
Лебедев улыбнулся и без всяких вступлений и дипломатии выложил Ланину все об уничтожении личности и удивительном самоощущении «я – действие».
- Ну... в целом верно, - согласился Ланин. – Но способ нереален. Можно ли устранить что-либо словами: «этого нет»? Только практикой! И почему речь о личности? Рядом с самолюбием - себялюбие, эгоизм. А в целом - самосохранение гомоса, телесная и душевная его самость. И ты тут, братец, не первопроходец. Есть целая наука и богатейший опыт преодоления самости!
- Какой, где? – загорелся Лебедев.
- У подвижников. Называется - смирение. Без него и речи нет о духовности. Помнишь, я чертил вам круг со стрелками внутрь? Это и есть самость, гравитация самости. И ее невозможно преодолеть иначе, как силой, но противоположной, направленной вовне. Сила же не появляется сама, она вырабатывается… Ну вот, к примеру, оклеветали тебя, оскорбили, унизили. Но ты не хорохоришься, а говоришь: так и надо. И сам идешь нарочно туда, где ни за что обругают, и смотришь, по нутру это или нет. И когда уже никакая брань, обида, несправедливость не возмущают, а за все благодарен, потому что духу твоему это только на пользу, - тогда, похоже, ты на правильном пути…
- Но это трудно!..
- А ты думал! Люди боятся утрат и страданий, потому что это болезненно и, им кажется, ослабляет их… Болезненно – да, но никак не ослабляет! Отдача - вольная или невольная – это выход за наши пределы, а значит и - расширение, развитие энергии. Это я о действии! – значительно взглянул он на Лебедева. – Можно целыми днями ходить, говоря себе: «я – действие!» Ну да, действие! А какое, зачем, для чего?
Лебедев, покраснев, сделал жест возражения.
- Вот смотри, - не обратив на это внимания, сказал Ланин, быстро марая на листке корявую, как рисуют дети, спиральку. – Вот твоя энергия. Ты думал, она циркулем или под лекало делается? Нет! Каждый ее участочек – результат энерговзаимодействий. За день совершил ты, положим, три серьезных поступка, но разных: кому-то в чем-то помог, другому пожалел чего-то, третьему нагрубил, но потом извинился. Потому и пойдет у тебя эта линия так и сяк, верно? А теперь посмотрим на виток! У него три параметра. Первый - направление энергии: к центру она устремлена или вовне. Затем – угол, крутизна. Наконец, сама конфигурация траектории со всеми ее зигзагами. И этой вот геометрии соответствуют духовно-энергетические твои характеристики. Если от центра – самоотдача, любовь к другим, альтруизм, к центру – самосохранение, самолюбие, эгоизм. Крутизна витка – это ускорение, показатель силы духа или, наоборот, его слабости. Наконец, конфигурация траектории – это конкретный выбор в жизненных ситуациях, твой поведенческий разум…
- Интересно! – воскликнул возбужденно Лебедев.
- И заметь! – тотчас воскликнул и Ланин. – Эта энергетическая спираль заключает весь опыт твоего саморазвития, он в ней записан!
На них стали обращать внимание, даже библиотекарь посмотрела неодобрительно.
- Давай-ка, чтоб нас не выставили, выйдем... – предложил Ланин, поймав из-за стойки укоризненный взгляд.
Они тихо, на цыпочках, вышли в коридор и удалились, смело уже разговаривая, к заставленному щитами окну.
- Ты говоришь: действие… Прекрасно! – простер пред собой руку Ланин. – Но ты упустил все его характеристики! Направление, цель - это главный выбор: присваиваешь или отдаешь, закрепляешь свой предел или преодолеваешь. Да и остальные… Идешь, положим, по улице, вдруг - пожар. Можно мимо пройти. Можно поглазеть. Можно помочь воду таскать, бревна откатывать. Можно в дом броситься, где кто-то, говорят, остался. Всё – действия, но какие разные! – Ланин, замолчав, достал сигареты. – Не куришь? Молодец. – Он затянулся и, разгоняя рукой дым, улыбнулся. – О пожаре вот заговорил и вспомнил… Сынишка меня надоумил. Ехали как-то мимо свалки, он увидел ржавые кузова и говорит: ой, машин сколько ломатых! Все, все ломается!.. Я подумал: а действительно. Как ни прочны сталь, бетон, - все ломается, рушится, ржавеет… все абсолютно! Пирамиды египетские – и те не вечны. И есть ли что в мире незыблемо-прочное, нерушимое? Есть? – взглянул он на Лебедева. Тот улыбнулся, раздумывая. – Ну конечно! Как ни странно, самое неуловимое, неощутимое, текучее и есть самое прочное и незыблемое. Да - энергия, дух! И не в смысле неуничтожимости, нет. Есть такое выражение - «твердыня духа». И это в буквальном смысле твердыня. Лежит на столе юла, толкни пальцем – покатится. Но поставь ее и раскрути. На одной точке стоит, а попробуй сдвинь с места! А? Что ж удерживает ее так - столбом? Только центробежная сила. Вот образ духовной энергии! Внешне она неощутима, поскольку всесторонна и уравновешена. Внутренне же может быть огромна, колоссальна. Такой вот внутренний стержень, незыблемый духовный столп – в каждом настоящем подвижнике. Ты слышал ведь о святых? Вот где твердыня духа! Христос так и говорил: скала, камень. Так и назвал первого своего апостола – камень, Петр. Знаешь?
- Так, кой-что…
- Я раньше тоже не придавал значения. А когда разобрался, тут столько смысла! Просто – весь смысл. Мы как-нибудь поговорим...
Звонок и шум возвестили о перемене.
- А ты, собственно, почему не на лекции? – удивился Ланин. – Нет, нет, меня сюда не впутывай! Давай, друг, - разбежались!
И они со смехом разошлись.