АЛЬФА И ОМЕГА
II
Войдя через незапертую почему-то калитку во дворик, Ланин с удивлением увидел Лебедева, стоявшего у крыльца напротив сидевшей на лавочке Тани. Виталий повернулся с оживлением навстречу.
- Я так и думал, что вы придете… - сказал он смущенно.
- Угадал. Здравствуй, Танюша.
Они вошли в холодную мастерскую Волхова. Все тут было, как раньше: картины, подрамники, холсты в углу, банки и раздавленные тюбики, стопки книг, линялая занавеска перед топчаном, – но на всем уже лежала печальная печать сиротства.
- Я сейчас затоплю, - сказала Таня, застучав к двери костылем, но Виталий ее опередил.
- Да сядь ты, сядь… Я сам!
Удержав ее за рукав, он выбежал за дровами. Ланин заметил, что без него они как-то сблизились, почти сдружились.
Сергей остановился перед большой, сиявшей во всю стену и сразу бросившейся ему в глаза картиной с распятием и, потирая тихо кисти рук, смотрел напряженно на лики Иисуса.
- Это «Вознесение Иисуса», - пояснил, подойдя к нему, Ланин. – За распятым Христом – тоже он, только невидимый... и как бы обнимает всех... - Ланин понимал, как скудна его речь, но не пытался объяснить лучше, потому что Сергею, чувствовал, и этого много. – А это вот, - обратил он его внимание на картину рядом, - это Богородица, над ней тоже Христос... – Помолчав немного, он вздохнул над собой и отступил.
Сергей, посмотрев и на эту картину, вернулся к «Вознесению». Виталий принес дров и растапливал печь. Похоже, он рад был этому занятию и старался делать все толково, по-хозяйски. Таня сидела на табуретке и кротко смотрела на него.
- Таня, - сказал ей раздумчиво Ланин. – Танюш... Вы, наверно, опять сдадите эту половину. Так эти картины... я о «Вознесении» и «Новорождении» говорю... Эти две картины пусть у вас останутся. У тебя, Таня.
- Но как же...
- Ну, как. Заберите пока к себе и пусть рядом с портретом твоим стоят. А не хотите в дом – в кладовку.
- Да и с подрамников можно снять, - посоветовал Лебедев.
- Можно и снять.
- Но как же я... – взволнованно и смущенно начала Таня.
- Он не для семьи их писал… Там они пропадут. Про остальные я скажу, пускай забирают. А эти две – вам с Виталием на хранение. Он одобрил бы, не сомневайтесь...
- А вы бы сами, Игорь Павлович, - нашелся Лебедев. – Заберите вы, а то нам... неудобно как-то.
Ланин усмехнулся.
- Удобно. А мне как раз не пулучается... – Он взглянул мельком на Сергея, все стоявшего перед «Вознесением», и ему показалось, что тот плачет. Чтобы не привлекать к нему внимания, он тотчас отвернулся и заговорил громко с Виталием.
Сергей не понял пояснений Ланина, да и плохо их слышал. Он просто смотрел, как смотрит на яркую вещь ребенок, и сами собой в больную душу втекали впечатления. Как бледно, измождено, измучено это лицо, облитое влагой страдания, как жестоко впились в худые руки гвозди с сочащейся и запекшейся вокруг кровью! Это голое тело и особенно гвозди тотчас напомнили ему растерзанное тело и окровавленные глаза дочери, и нестерпимая боль проколола опять ему сердце. Прижав к груди руку, он торопливо перевел взгляд, и увидел выше другое лицо. О, какой волной милосердного сострадания к его горю, какой любовью осияли, опахнули эти глаза, как бережно объяли эти руки... Волна нежности, хлынувшая в его сжавшееся, почти замершее от боли сердце, была так сильна, что он не выдержал и, закрыв лицо ладонями, задрожал в тихом плаче. Он долго стоял так, незаметно утираясь, порывисто вздыхая и постепенно успокаиваясь…
Ланин в это время говорил с Лебедевым о матери Терезе.
- Я слышал о ней… - сказал Виталий. – Это где-то в Индии?
- Ты знаешь их девиз? «Сердце богу, руки людям». Замечательно! Четыре слова, а в них все христианство. Где бедствие – там и они...
- Вы хотите сказать, и в «духовном движении» то же?
- Не совсем то же, нет. - Ланин вздохнул. – Это может быть частью... Даже и неизбежно, но – частью. А слышал ты о миноритах, францисканцах?
Лебедев застенчиво улыбнулся.
- Это нищие монахи, странники. Появились в Италии веков восемь назад. Прекрасная идея, замечательное движение, настоящие аскеты! Но зачем они жили подаянием?
- Они же нищие, - подала робкий голосок Таня.
- Да, но добровольно нищие! Можно ничего не иметь, но жить не милостыней, а своими руками. Трудиться, служить. И другим еще помогать! И из-за этого вот - из-за других, которым все отдаешь - и быть нищим… Когда Иисус сказал богатому: «продай имение, разадай нищим и следуй за Мной», тот ведь тоже мог стать неимущим, нищим даже… Но разве для того, чтоб милостыню потом просить? Разве подаяние собирать звал его Иисус? Нет! Он звал служить, другим помогать! Вот слить бы эту мобильность и нищету миноритов со служением людям, как у матери Терезы… о! лучшего и представить нельзя! Идеал для духовного подвижника!
- Так в этом, Игорь Павлович, и суть движения? – спросил опять Лебедев, подсовывая в печь дрова.
- Не надо, Виталий, упрощать! Не надо привязываться к формам! Это одна из форм. Может, и из лучших, но - одна… Возможно, явится что-то, чего мы даже не предполагаем… Не в том дело! Духовное движение милосердия – вариант немонашеского подвижничества. Один из способов служения. А путей в жизни множество! И свой путь, свой подвиг совершенствования и восхождения к богу человек может пройти в любых условиях… в любых! Ведет к нему не одна религия, но всякая жизнь, прожитая по его закону… по закону духа и беспредельности. То есть – в самопреодолении, в самоотвержении и любви... понимаешь?
- Я понимаю, - сказал Лебедев. – Но в наше время материализма...
- Просто озверелого материализма!
- Да, во время озверелого такого материализма… – и вдруг такой максимализм аскетизма и альтруизма... Это же нереально, Игорь Павлович!
Ланин, видя его замешательство, улыбнулся.
- Но я не рассчитываю, Виталий, сроков. Мне дана жизнь, я пришел в этой жизни к этим выводам - и я должен это сделать. Это мой личный выбор… личный! А что до общества... Чем гуще тьма, тем ярче должен быть свет, так? Не тягомоть словес и помаваний, а действие… Только реальное действие самоотвержения и безоглядной любви способно противостать и нейтрализовать зло… Ты говоришь: нереально. Нереально и беспомощно как раз все остальное… А что до того, многих ли увлечет? Так разве наша это забота? Если пришло время и так богу угодно - да, увлечет!..
Таня смотрела на Ланина блестящими глазами, как смотрела раньше на Волхова. Виталий сидел на корточках, уставясь на огонь, и, казалось, не блики пламени, а живая мысль вспыхивала в его глазах.
- Но это, - сказал он, - как-то чуждо русской традиции... Церкви, монастыри, даже секты всякие – да. А такое движение...
- Когда Христос с учениками ходил меж иудеев, это тоже было противно традиции. Духовность вообще противна миру гомосов! Но ты укажи мне другую нацию, более устремленную в беспредельность, более готовую к самоотвержению и столь в этом безоглядную, чем мы... А?
- Так в этом, по-вашему, и проявится русская духовность?
- Вита-алий! – протянул Ланин укоризненно. – Да разве это я сказал? Сколько людей – столько путей! Я настаиваю на двух только вещах. Дух – энергия беспредельности. Неважно, в какую она форму выльется, какой путь кто выберет, но это - путь самопреодоления, самоотдачи, совершенствования… И второе. Жизнь нам дается, чтоб мы взошли на следующую ступеньку. Не подняться, а тем более опуститься – преступление и перед собой и перед богом. И потому – огромная, величайшая ответственность за свою жизнь!
Ланин говорил с Лебедевым, как он говорил тут когда-то с Волховым, забыв, что перед ним не старый друг, много переживший и тонко чувствовавший, а неопытный и увлекающийся молодой человек. Уловив в его глазах растерянность, он понял это и остановился. Таня, склонив головку, задумчиво смотрела на отблески огня на полу.
Сергей в это время молча стоял перед «Новорождением». Ему и здесь не ясен был смысл, в глаза бросались лишь яркие пятна, и таким пятном на картине был младенец в радужном сверкающем шаре. Нежное детское тельце, пухлые ручки и безмятежная радостная улыбка так живо напомнили маленькую Лилю, что он снова не сдержался, глаза налились слезами. Картины не успокаивали, нет: на что бы ни смотрел, все напоминало о ней, и он, потупясь, стал вслушиваться, о чем говорили в комнате. Речь шла о каком-то предприятии, на которое, похоже, им чего-то не хватало… Он подошел ближе и, поглядывая на пеструю картину в углу, прислушался, что говорил Ланин. Потеряв интерес к своей работе, поскольку ничего уже не надо ему было, он допускал, что мог в чем-то еще участвовать и кому-то быть полезным.
- Если вам не хватает, Игорь... - сказал он тихо, приблизясь к Ланину, - так я могу дать, сколько надо…
Ланин с Лебедевым удивленно переглянулись.
- Нет, нет, ничего не нужно! - сказал поспешно Ланин. – Ничего. Но если ты хочешь помочь… если есть такая возможность... То неплохо, это, Сергей, можно... – Ланин переглянулся опять с Лебедевым, в глазах которого задрожала слабая улыбка. У Ланина было ощущение, что он говорит с больным, у которого возникла вдруг странная прихоть; больше того, он понимал, что эта неожиданная щедрость – проявление сильного горя, не более. Но если другие родственники, его Лена в том числе, стали бы отговаривать от опрометчивого поступка, то он ему обрадовался. Когда Иисус предложил богачу раздать свое имение, тот, увы, так не сделал. А этому и не говорил никто, но так потряс его бог своей десницей, отняв любимую дочь, что и имение, и деньги уже ничто, и он готов от них избавиться… Поистине, невозможное человекам возможно богу!
- Завтра я уточню все и позвоню тебе, - сказал он Сергею с ласковой улыбкой, имея в виду уже знакомый дом младенца.
- Я пойду, пожалуй... – Сергей, потирая влажные ладони, отступил и кивнул им. – Позвонишь потом, ладно?
Ланин не стал его удерживать.
- Как ему тяжело, - сказала Таня, проводив Сергея жалостливым взглядом. – Как это все больно...
С уходом Сергея отступила невольная сосредоточенность на его горе, и все трое ощутили вдруг пронзительное отсутствие того, чьим настроением, дыханием, молитвами наполнена была эта комната. Трудно, почти невозможно было представить, что Олега, с которым всего неделю назад они разговаривали за этим столом, строя далеко идущие планы, уже нет. Внезапная смерть его острым плугом прошла через их жизни, став невидимым рубежом, и так ясно вдруг стало, что все – не шутка, а жизнь и смерть… Даже больше: жизнь или смерть, и делалось это сейчас... здесь и сейчас.
Несколькими днями раньше, встретясь мимоходом с Локтевым и перекинувшись парой сухих фраз, Ланин понял, что замять или спустить все на тормозах не удастся, назревает тяжелое разбирательство. Неожиданная гибель друга разрешила все сомнения: он тоже уйдет. И немедленно…
По дороге домой он осторожно намекнул об этом Лебедеву. Тот был поражен, обескуражен, подавлен.
- И куда вы теперь, Игорь Павлович? – спросил он огорченно.
- Не знаю, Виталий… Какая разница? В принципе ясно ведь, куда и зачем.
- А мы? Только начали что-то – и вот...
- Да что же меняется, друг мой? – улыбнулся Ланин. – Ничего. Твое – оно в тебе.
- А нельзя... нельзя ли, Игорь Павлович, и мне с вами?.. – с блеском отчаянной решимости спросил Лебедев.
- О, мой милый! – рассмеялся Ланин и потрепал Виталия по плечу. – Я же говорю: сам не знаю, где окажусь… И потом, ты учебу, что ли, бросишь?
- Да что учеба... Мне это неинтересно, я и сам хотел...
- Нет, паренек. Такой ответственности я на себя не взял бы. Если и бросишь, то без меня. Твоя жизнь – твои решения… – Ланин хмыкнул и покачал с улыбкой головой. – И потом, институт – это же уникальнейшие возможности! Сотни, тысячи молодых людей, и среди них наверняка уж десяток-другой потенциально духовных, чистых, самоотверженных… Так работайте! Или не знаешь, что делать? Очень просто можно подняться до волонтерства… очень! Были когда-то студенческие отряды...
- Я знаю…
- Нет, не стройотряды, а отряды безвозмездного труда. Ну, и создайте такой вот... отряд волонтеров милосердия. Это ж замечательно! А ты – уходить. Я - другое дело, тут ситуация критическая...
- Ситуация только? – взглянул растерянно Лебедев. – А я думал... Ну, думал, вы хотите уже и движение это...
- Это и в характере движения, дружок… Но вольются в него те, кто сам подходит для такого движения… понимаешь? Все сугубо избирательно... Я ведь потому на этом акцентирую, что это мне, Игорю Ланину, это и естественно и нужно… Мне лично! И ситуация подталкивает: действуй давай, действуй! Так же, возможно, придут и другие… Те, кому это надо. Дело как раз в ситуациях, в которых каждый делает свой выбор. Я сделал такой вот… Причем не в потолок глядя, а подведен к нему всем своим развитием. А у тебя пока только порыв, ты поживи-ка...
- Но как много... как о многом, Игорь Павлович, надо бы поговорить! И не я один, а и ребята… Мы в общежитие хотели вас пригласить…
- Вечер вопросов и ответов? – улыбнулся Ланин.
- Да, вроде того. Все же знают, что вас там зажимают… А если уходите, тем более! Так как нам… собраться?
- Ну, почему ж... можно, - согласился Ланин.
- Тогда я скажу всем!