АЛЬФА И ОМЕГА
VIII
Поляков, энергичный сухощавый мужчина с высокими залысинами, перебиравший у шкафа папки, повернулся навстречу Ланину и, щурясь от зажатой в губах сигареты, пожал ему руку.
- Извини, Владимир Николаевич, - Ланин, достав платок, отер с ладоней мел. – Формулы писал.
- Прибавочной стоимости?
- По физике. У меня же естествознание.
- Ах, да... – Поляков улыбнулся одними глазами и весело взглянул куда-то под потолок. – Доиграем? Ход мой был. – Он осторожно снял со шкафа и поставил на стол доску с шахматными фигурами. – Так, тэ-эк... понятно... А мы вот конем вас! – Он сделал ход и, будто все уже рассчитал, занялся снова папками. – Сегодня в шесть собрание в актовом. Придешь?
- Угу... собрание, - сказал, сосредоточенно обдумывая, Ланин. – Какое собрание?
- Комитет наш проводит. И о сборе подписей речь пойдет.
Поляков, в прошлом заведовавший кафедрой, был человек убеждений и даже в пору разброда оставался партийным активистом. Состоя в разных комитетах и комиссиях, он вникал, казалось, во все и время от времени публиковал в местной прессе аналитические, весьма острые статьи. Некоторые, печатавшиеся в городской газете, проходили по отделу Лены. Ланин, когда-то занимавшиийся промышленностью, тоже был фигурой заметной, Поляков давно хотел привлечь его к делу, и теперь, сойдясь с ним на кафедре, считал это лишь вопросом времени.
- Так придешь? – спросил он, склонясь опять над доской и водя над нею прокуренным желтым пальцем.
- Не думаю, - сказал Ланин. - Нет.
- Почему? Ты разве...
- Видишь ли. – Ланин покрутил в пальцах снятую пешку. – Я ведь индифферентен к политике.
- Обществоведу, философу – и не интересоваться...
- Именно.
- По меньшей мере странно, - заметил Поляков, внимательно, с усмешкой, взглянув на противника. – Ладно бы - лет тридцать назад. Но когда решаются судьбы...
- Это вы-то решаете? – вскинул смеющиеся глаза Ланин.
- Все мы.
- Ну, большинство решает в этой возне собственные проблемы. А кто и искренен, так суета эта ничего не дает. Ничего ровно! – Ланин поднял и крепко, со стуком, переставил слона.
- Извини. В семнадцатом тоже кому-то казалось: суета. А ведь на деле...
- О-ой! – пристукнул Ланин по столу. – Владимир Николаевич! Ну, что ж ты, как унтер-офицерская вдова, сам себя... – Встретясь с округлившимися глазами Полякова, он рассмеялся. – Пшик ведь вышел, а? А вы куда помельче деятели...
Задетый Поляков, порозовев, неодобрительно сложил губы.
- Ну, зачем же все в кучу, – проговорил он, щурясь на доску. – Так с водой и ребенка...
- А вот это - не надо! – выставил Ланин ладонь. – Я, в отличие от вас, не валю все на вождей. Социализм рухнул не по вине машиниста, и уж тем более стрелочника. Просто собран был негодный состав! - Блеснув насмешливо из-под бровей, он отошел от стола, забыв на минуту, что играет. – Собран из старого лома!..
- Это что-то новенькое! – хмыкнул Поляков, глаза его загорелись превосходством убежденного марксиста.
- Если бы новенькое! А то негодное старье! Совершенно истертые колесные пары! Дымились уже на выходе из депо!
Поляков весело, добродушно рассмеялся.
- Я ценю, конечно, образ... сравнение интересное. Только мы...
- Да при чем образ! Я же не слог тебе демонстрирую, - обиделся Ланин. – Я то именно и хочу сказать: только по видимости рухнул социализм, поскольку и флаги, и транспаранты, и орали все – «в коммуне остановка»! А под откос загремели из-за колес, из-за материализма, на который поставили вагоны. Да!.. Крах социализма в России – это всемирно-историческое поражение материализма, и я удивляюсь, как этого не видят! Это же ясно, как день!
- Не надо перегибать, Игорь Павлович… – Поляков, поняв всю анекдотичность возражений Ланина, разом успокоился. – Я и спорить не стану, настолько это смехотворно.
- Твое дело! – фыркнул Ланин. – Это же не я наступаю на старые грабли. Я как раз не хочу наступить, потому и не бегаю на ваши тусовки!
Поляков, наклонясь над доской, минуту-другую раздумывал, щурясь и пуская дым. Столь горячее пикирование не входило в его планы, и это надо было поправить.
- Ну, положим, - сказал он спокойно и рассудительно. – Но ведь на материализме стоит все здание цивилизации. Разве не материалистичен до мозга костей капитализм?
- Конечно! Но у них старый материализм здравого смысла. Они не ставят сверхзадач. А коммунисты обосновали свои цели теорией, так называемым научным коммунизмом. Это же их кредо: бытие – материя, человек – животное!
- Ну, не животное...
- Именно так: общественное животное! Материальное существо, коему надо есть, пить, одеваться, и ради этих благ надо совершить революцию и построить новую жизнь!
- Но в чем вопрос? Так и есть. Логично, научно, обоснованно!
Ланин, сделав губы трубкой, с улыбкою опустил глаза, развел руки и вздохнул.
- Ну, что тут скажешь... Длинный это разговор. В двух словах если... Научности в этой философии – ни на грош. Я готов разобрать каждый пункт и показать: ни на копейку! Научный коммунизм – просто словоблудие. Разговор о человеке, а рассматривают товарные отношения, где человек – товар, вещь… Маркс написал одну научную работу – «Капитал». Но при чем тут коммунизм? Он теоретик капитализма. И коммунизм его и капитализм – одного поля ягоды – поля материализма. Одной повязаны веревкой – собственности! Правый конец – частная, левый – общая. И вот перетягивают: туда-сюда, туда-сюда… И всего лишь! И только! А вы – судьбы страны, будущность России... Да бросьте! Не о том же речь!
- Согласен, не о том! – подхватил, загораясь, Поляков. – Зачем упрощать? Речь о ценностях общечеловеческих, о равенстве и братстве… Вот что на нашем знамени!
- На знамени – да… Но выпало из рук знамя - и что осталось? Скотство! Братья – это дети одной матери или одного отца. Так было и есть. Первобытный род времен матриархата - братья кровные. В религиозных общинах – братья духовные, дети единого отца - бога. А откуда взяться вашему братству? Кто или что породит этих братьев? Маркс с его животными понятиями о человеке думал, что их родит гигантское чрево общественной собственности. И что же? Это чрево всеобщего потребления оказалось мертвородящим и произвело лишь массу таких же ненасытных животов! Да еще запущенный выкидыш русского социализма! Какое братство? Полно, Владимир Николаевич! Не лгите себе и людям!.. – Ланин остановился и отер рукой разгоревшееся лицо.
- Так ты что хочешь доказать? – так же горячо, размахивая перед ним сигаретой, кричал Поляков. – Что капитализм, к которому мы опять развернулись, лучше?
- Я – ровно ничего. Это ты хочешь доказать, что будущее непременно за коммунизмом, потому что таков ход истории. А я говорю: нет, и история это подтвердила. Она, главное, показала, что всеобщее братство невозможно на почве материализма. Абсолютно! Наши революции, перестройки, реформы – это же зоотехния, скотоводство, привязное либо выгульное содержание - не более того!..
Поляков, презрительно скривясь, махнул на Ланина рукой и, забыв, что партия не окончена, отошел к своему шкафу.
- Это, дорогой, несерьезно! История – непрерывный прогресс цивилизации. Научно-технические достижения колоссальны! Ты что, отрицаешь прогресс?
- Зачем же, нет. Была стая – стало стадо. Прогресс! Ютились в юртах, ели пятерней, перемещались трусцой. Теперь – коттеджи и офисы, рестораны и супермаркеты, лимузины и самолеты. Прогресс колоссальный! А внутри – те ж животные...
- А искусство? А культура?
- О да! То ревели так просто, теперь – через микрофоны и диски… То царапали кремнем по скале, а терперь – кино, телевидение, интернет… Все ново абсолютно! Кроме одного: внутри – те же животные! А то и похлеще еще!
Поляков опять отмахнулся, потом засмеялся. И вдруг захохотал, отирая покрасневшие глаза.
- Извини, я не над тобой, – сказал он сквозь смех. – Я над собой смеюсь. Как я сразу не понял и из кожи лезу... Ты же идеалист! А это, брат, неизлечимо.
Теперь засмеялся Ланин, и тоже от души.
- Упаси бог, Владимир Николаевич! И то и другое мне глубоко противно. Я не шучу! И материализм с его плодовитой материей, которая, как распутная баба, вечно брюхата, а не знает, от кого... И идеализм с его выхолощенной идеей – этот бессильный, бесплодный кастрат, что все объемлет, но ничего не может... Ни то, ни другое!
- Но позволь, позволь! – вскричал Поляков, выбираясь из клубов дыма. – Как преподавать, как говорить с ребятами, если ты сам...
- А я и не говорю! Мой курс, ты знаешь - философские основы естествознания, - улыбнулся, разгоняя дым, Ланин.
- А-а, науки...
- Да, точные науки! Не пустые бредни, не блуд ума, а максимальное приближение к реальности. К действительности, как она есть! Ты думал, равнодушие мое к политике – это и вообще равнодушие? Да нет! Но мне скучна и ни к чему эта пустопорожняя суета. Россия – особенная страна с особенной судьбой. Это не мессианство, как у верующих или коммунистов, нет! Я сужу по историческим фактам. Россия через такое прошла, что это не может кануть бесследно. Семьдесят лет большевизма и его крах – великий урок, данный нам и – через нас – всему человечеству. И я удивлен, что он до сих пор не осмыслен! Талдычут о плюсах и минусах экономик, о государственном и социальном устройствах и не видят, что рухнули сами опоры, устои!.. У нас уникальная, раз на тысячу лет, ситуация. И вроде бы поняли… Зашумели о русском пути, о национальной идее. Да не надо ничего придумывать! Напридумывали уже – дальше некуда! А трезво, непредвзято, отбросив бредни и скинув шоры, посмотреть на самих себя! Одна правда и ничего, кроме правды! И все станет ясно само собой. Не надо придумывать России ее путь! Он откроется сам, как только мы дойдем до правды. А ты что предлагаешь? Те же самые тусовки и ту ж болтовню?
- Это нормальная общественная жизнь! – парировал Поляков. - Так было и так будет!
- Да! – усмехнулся Ланин. – Се ля ви! И это тоже правда жизни… И одни стараются ее увидеть и открыть, другие – замутить и скрыть. И это, наверное, главный выбор: пойдем путем правды или дорогой лжи!
- Что ж... По крайней мере, откровенно, - заметил с язвительной усмешкой Поляков, воткнув и с силою давя в пепельнице окурок. – Ты - правдолюбец, продирающийся к истине, а мы все, занятые обществом и политикой, - лжецы, правду эту извращающие...
- Ну, всё! – поморщился Ланин. – Да на личности-то зачем?
- Сам же говоришь: ваши комитеты и собрания. А ты...
- Владимир Николаевич! Я бы счастлив быть таким правдолюбцем. Увы!.. Да разве мало ищущих и делающих правду и в самой политике? Давай не будем о личностях!
Интерес Полякова к незаконченной партии совершенно пропал, он с грохотом опрокинул доску и стал складывать фигуры в коробку. Разговор с Ланиным потерял для него всякий смысл.