День ненастья
– Чё ты спрашиваешь? Чё ты спрашиваешь?! Тебе ж сказали – прибыть, так ты прибудь! Спрашивает он! Собирай вещички и уё...вай! А то ща приду – ты у меня по лестнице кверху жопой лететь будешь, говно терять! – приведённый образ, видимо, понравился говорившему, потому что он принялся вдруг хрипло хохотать, захлёбываясь и пробулькивая.
Кукины щёки вспыхнули, как от пощёчины, он наконец смог кое-как вздохнуть и почувствовал, что шагает куда-то в ледяную пропасть:
– А не пошёл бы ты на х..?! – тихо, но отчётливо сказал он в трубку.
– Чё?!! Чё ты сказал?!! – взвился до визга голос.
– То, что слышал! – отрезал Кука и бросил трубку на аппарат. Сердце колотилось в горле. Дышать было нечем. Уши и щёки горели. В голове была полнейшая каша...
Он ещё не успел прийти в себя, как по стене снаружи что-то шваркнуло. Кука повернул голову, прислушиваясь. По стене опять шваркнуло, а потом кто-то отчётливо постучал: «дын-дын-дын» и ещё раз: «дын-дын-дын». Кука почувствовал, что вновь покрывается ледяными пупырышками. Стучать в ЭТУ стену не могли никак. Квартира у Куки была угловая, на последнем этаже старинной «сталинской» четырёхэтажки, и стена, в которую сейчас кто-то упорно стучал, была глухой. Кука очень живо представил себе её снаружи – абсолютно глухую стену из старого, изъеденного временем, тёмно-бордового, почти коричневого кирпича, от крыши до уровня второго этажа закрытую агрессивно-красным рекламным щитом одной из телефонных компаний.
Кука вдруг подумал, что возьмись он кричать – никто бы его не услышал: две других квартиры на его этаже скупил какой-то нувориш и затеял в них ремонт, из-за финансового кризиса ставший долгостроем – во всяком случае, рабочих в этих квартирах Кука не видел уже с полгода. А этажом ниже, под ним, жил очень известный бард, как сказала Алёнка – классик жанра, перед которым она почти что благоговела; это соседство было, пожалуй, единственным пунктиком, по поводу которого Аленка ему завидовала. Классик всю зиму исправно жил дома, писал, видимо, свои песни, а на лето исчезал: фестивали, концерты, да и кто их там знает, этих бардов – какие у них летние дела. Кука бардовскую песню знал слабо, мерещились ему при этом слове бородатые свитерастые мужики с гитарами в узловатых руках; во всяком случае, представить себе свою хрупкую Алёнку в лесу, среди палаток, комаров и пропахших костром мудроликих песенных романтиков он решительно не мог. Алёнка по этому поводу потешалась над ним и даже пыталась подсовывать ему какие-то диски с записями «мудроликих», но дальше этого дело не пошло.
По стене опять пошуршали, потом вновь раздался отчётливый стук. Кука попытался представить себе человека, висящего за стеной (на чём? на верёвке? на рекламном щите?) на уровне «сталинского» четвёртого, а по сути – пятого этажа и колотящего (чем? молотком? бейсбольной битой?) в глухую кирпичную кладку, но воображение не срабатывало.
Он как раз размышлял над тем – что ему в данном случае следует предпринять, и следует ли предпринимать что-либо вообще, когда позвонили в дверь. Некоторое время Кука прикидывал – стоит ли вообще подходить к двери, но звонок повторился уже более настойчиво, а потом в дверь тоже застучали.
Подойдя к двери, Кука заглянул в глазок: на лестничной площадке топтались трое – все в форменной одежде: двое – в зелёной военной, один – в стальной милицейской; бросалось в глаза обилие значков, блях, кокард и нашивок. Кука вздохнул и открыл дверь.
В двух шагах от двери стоял статный, высоченный, какой-то весь лощёный армейский майор. Кука обратил внимание, что звёзды на погонах у него шитые, как это по армейской моде принято у штабистов или у работников комендатур. За спиной у майора располагались: чуть правее – армейский же сержант амбалистого вида с красной повязкой «ПАТРУЛЬ» на левом (со стороны Куки – правом) рукаве, а чуть левее – местный участковый по фамилии-кличке Суглоб – пожилой капитан, с которым Кука был коротко знаком и даже однажды пил пиво в местной «рыгаловке» с кичливым названием «Амбассадор». Кука выжидательно потупился.
– Ну что, Станислав Сергеевич, – без обиняков начал майор, – нарушаем? (Кука всем телом изобразил внимание и раскаяние). Что ж вы повестки-то игнорируете? Непорядок...
– Взять? – вяло поинтересовался из-за плеча майора сержант.
– Подождите, Коряко, – поморщился майор, – всё бы вам «брать». Станислав Сергеевич сейчас оденется, возьмёт всё, что полагается, и мы – быстренько-быстренько – поедем, куда следует. Начало сборов отложили на два часа – погода, сами понимаете, так что ничего криминального пока не произошло... Да, Станислав Сергеевич? Поедем? – майор был исполнен доброжелательности и снисходительного юмора облечённого властью человека.
– Э-э... Несомненно, – Кука потоптался, – я сейчас… Буквально пять минут, а то – видите, – он развёл руками, как бы приглашая полюбоваться на свои голые ноги, – я несколько это... дезабилье. А вы бы прошли!.. Корней Михайлович! – обратился Кука к участковому. – Может чайку, горяченького, с дороги-то? Чайку!.. Погодка-то действительно – жуть, промокли небось...
Кука осёкся. Мелкая занозка, исподволь коловшая его с того самого момента, когда он распахнул дверь, вонзилась ему в сердце – «гости» были абсолютно сухи. Они не могли остаться сухими, даже если подъехали к самому дому на машине – въезд во двор был перекопан ещё с апреля, и им, так или иначе, пришлось бы пройти под проливным дождём метров семьдесят, а то и все сто, огибая дом. Уберечь от такого проливного дождя да при таком ветре не смогли бы ни зонт, ни плащ – тем более, что ни того, ни другого ни у одного из посетителей не наблюдалось, но на кителе майора не было ни одного мокрого пятнышка, а его форменные брюки своими кинжальными стрелками вообще являли собой чудо виртуоза-гладильщика. И тут же, как на фотобумаге, стали проявляться и другие несообразности – и абсолютно отсутствующий, немигающий взгляд участкового, и явно гражданские, хотя и латунные, пуговицы на кителе у майора, и вновь выплывшая из-за плеча майора рожа Коряки, как две капли воды похожая на майорскую. Заметил Кука и то, что из-под отточенных форштевней майорских брюк не выглядывают носки туфель. Вообще никакой обуви под брюками у майора видно не было – оливковый материал брюк стоял прямо на полу, а точнее – как бы вырастал из серого бетона лестничной площадки. Кука почувствовал, как зашевелились волосы у него на загривке – как будто кто-то невидимый тихонько подул ему в затылок.
Кука медлил. Жуткая догадка начала грызть ему мозг. Мысли бешено заскакали. Тем не менее внешне Кука изо всех сил пытался проявлять полное спокойствие и радушие гостеприимного хозяина. Получалось, видимо, плохо...
– Что-то не так? – прищурив глаза, но всё ещё вежливо поинтересовался майор.
– Э-э... А документики у вас есть?.. На документики ваши можно взглянуть? – Кука как бы невзначай взялся взмокшей ладонью за ручку двери.
– Документики? – майор был явно озадачен. – Какие документики?
– Ваши. Удостоверение или что там у вас?.. – при слове «удостоверение» участковый как будто очнулся и, повернув голову, внимательно посмотрел на майора.
– Удостоверение?.. – лоск сыпался с майора как сахарная пудра с пасхального кулича. – Какое удостоверение?
Майор было оглянулся на Коряку, но тот, втянув голову в плечи, стремительно уменьшался в размерах.
– Ах, удостоверение... – майор принял для себя какое-то решение. – Сейчас... – и майор шагнул к двери.
И тут Кука, уже готовый к такому обороту событий, рванув, резко захлопнул дверь и, навалившись на неё всем телом, крутанул барашек замка – раз и второй – и щёлкнул предохранителем, и накинул дверную цепочку, попав в прорезь лишь со второго раза...
Вопреки Кукиным ожиданиям, в дверь никто не ломился и не стучал. Кука осторожно заглянул в глазок – на площадке никого не было. Тщетно он пытался, упёршись лбом в горячий дерматин и обозревая пустую лестничную площадку, придумать рациональное объяснение всему случившемуся, равно как и более или менее приличный план дальнейших действий. Ясно было только одно – квартиру теперь нельзя было покидать ни под каким предлогом...
Вернувшись в комнату, Кука первым делом воткнул телефонную вилку в гнездо. Телефон немедленно зазвонил. Помедлив, Кука снял трубку.
– Алё!.. Алё!.. Стас! Это ты?! – Алёнкин голос доносился как будто с другой планеты. – Стас! Это ты?! Не молчи, Стас!..
– Это я, Алёнка! – заорал он в трубку. – Алёнка, ты где?!
– Стас, это я! Ты как, Стас?! Тебе плохо?! Мне приехать?! Не молчи, Стас!..
Это была его Алёнка. Только один человек в мире называл его Стасом. В детстве его звали Стасиком. Имя ему не нравилось. Было в нём что-то скользкое, что-то тараканье, из-за этого имени он психовал и даже дрался, и когда в первом классе к нему приклеилась кличка «Кука», он только обрадовался. С тех пор Кукой звали его все – одноклассники, друзья, подруги, студенты в группе, сослуживцы в армии, коллеги по работе и даже его прямой начальник «бой-баба» Жанка-Волжанка – Севрюгина Жанна Михайловна, заведующая отделом модульных элементов, прозванная «Волжанкой» то ли за то, что перебралась в Питер откуда-то из-под Самары, то ли за приобретённую к сорока годам потрёпанную, хронически больную «Волгу», которую постоянно чинили всем отделом, да так и не могли окончательно починить.