Мотовозик до Жукопы
17.09.
Чем сильнее тяга к творчеству, тем сильнее какая-то дьявольщина в голове (с патетикой: Лик Зверя). Я открываю в себе не ведомые мне ранее глубины. И они мрачны: что-то холодное, злое и ядовитое. Дьявол ли шутки шутит, Бог ли испытывает? Но чувствую себя разбитым и утомлённым. Ничто не помогает.
18.09.
Нет банальных истин, есть поверхностные, банальные взгляды на эти истины. Надо учиться быть собою. Не нужно чужих глаз, чужих ушей, чужого языка. Есть свои глаза, уши и язык. Если и хромать, то на своих двоих, если ползать – на своём брюхе, своими руками. Если умереть – своею смертью.
26.09.
После школы. На остановке жду автобус.
Среди пришедших с базара пёстро разодетых торговок, тоже ждущих среди своих баулов автобус, на изломанной скамейке сидит неопределённого возраста мужчина. На голове грязный, повязанный под столь же грязную шапочку, платок. Засаленные, с комьями грязи и ещё чего-то неопределённого, не раз, видимо, штопаные штаны (трудно сказать – брюки), накинутый почти на голое тело (майка в сеточке больших и малых дыр) клетчатый грязный пиджак. Но это замечается как-то вскользь. Взгляд выхватывает почти сразу же грязную, взлохмаченную, но красивую, с проседью, бороду, зеленоватые, с сумасшедшинкой, и поразительно живые глаза над нею, и более всего – босые ноги (это в конце сентября-то!), жилистые, поколовшиеся, не реагирующие на холод.
Почти все, ждущие автобус, украдкой, со стыдливой улыбкой, быстро пробегали по узким длинным ступням глазами и отворачивались. Впрочем, мужчина – ещё далеко не старик – не чувствовал себя неуютно. Он с регулярностью маятника поднимал наполненный почти до краёв аперитивом стакан и опускал его, чтобы наполнить снова. Вместо опустевшей бутылки (что происходило очень быстро) из вытертой грязной авоськи доставалась другая.
Он был очень открыт всем, приятно, по-приятельски улыбался, предлагая с ним выпить, разговорчив и необидчив на резкие и едкие замечания торговок. Но скамья пустела. Все отходили прочь.
И он мало-помалу остался один на один со своим стаканом, что-то бормоча в бороду и загадочно улыбаясь.
Пришёл автобус. Я уехал.
22.10.
Недели две назад в Торжок приезжал поэт Дементьев – друг, как говорят, жителей Твери и области, большой друг и земляк.
Я с большим удовольствием пошёл в 5-ю школу (почему не в ГДК?!), где была организована встреча с ним, но с ещё большим удовольствием (это я понял позже) остался бы дома. Его стихи не были моими и раньше: хорошо сделанные, выверенные, с точными, редко богатыми, рифмами и прозрачной мелодикой, они не удивляли, а поэтому оставляли равнодушным. Он слушался и слышался только в песнях на его стихи; музыка, как это ни странно, обогащала стих, расширяла диапазон его звучания и значения. Но это был уже не совсем Дементьев. Я хотел услышать что-то новое. Но стихи были старые, знакомые, «заезженные». Птички – галочки, ветки – палочки, да модный – в струю – Иерусалим. Скучно. Тем более стихов-то как раз до смешного мало, к случаю. И это – поэт!
Цель его приезда из Москвы в область – не поэтические вечера для земляков – почти 2/3 выступления он агитировал голосовать за него (поэт изъявил желание баллотироваться – от слова «болото», что ли, созвучно, по крайней мере – в Думу; странно: Сахарова не слышали, а его услышат?!). Впечатление неприятное, когда художник собирается публично заниматься политикой – явление весьма редкое и часто плачевное, в первую очередь для самого художника. Исключение – разве что великий Гёте. А так: ни Богу Богово, ни кесарю кесарево. К тому ж человек он лукавый: В.В. Миронов вспомнил, как когда-то Дементьев его – земляка – плечом почти вытолкнул из редакции «Юности». В педучилище, где тоже выступал Дементьев, В. В. задал ему вопрос о совмещении политики и поэзии – повторилась, только в более изящном, аристократически утончённом виде, старая история.
А женщины-учителя исступлённо взывали к нему: «Почему?!» «Когда же придёт день?»
Боже мой! К кому: к поэту или к политику взывать? Разве не видно, что у него своя думка. Что это – мундир. Мундир, и больше ничего: поэт давно умер, остался стихотворец. Да и был ли он, поэт?
30.10.
Твой мир внутри тебя. Ничто внешнее не должно тебя касаться.
Твори себя сам, и тогда душа твоя обретёт плоть, и ты оставишь свой след на песке.
Всё это, дружок, хорошо и верно. Но здесь – начало цинизма. А это дорога в никуда. Из любопытства можно пойти и по ней. Но стоит ли овчинка выделки? Жаль времени и сил.
Как избежать цинизма? Ведь не поняв себя – не понять мира. Прислушиваясь к себе, прислушиваешься к миру. Что-то в этих противоречиях очень глубинно и трагически заострено. Но они должны быть разрешены, или, в противном случае, жизнь лишена смысла.
22.12.
Быть понятным и быть понятым – не одно и то же.