«Два лишь голоса: твой и мой…»
Теперь так. Тогда мы решили уехать. Почему? Потому что если немцы войдут, мы отрезаны от лесов - тогда чем же жить? Поэтому мы поехали в глубь России. Вглубь. Поехали в Псковскую губернию. В Псковскую губернию, в местечко Андреаполь. Его больше не существует. Немцы этого как-то не потерпели, абсолютно разрушили. Недалеко от Великих Лук, недалеко от города Торопец, есть такой город. Был. Там… это принадлежало компании моего отца. Вся эта деревушка. Там была станция, железнодорожная станция и десять домов. Там сидели разные приказчики, и там были русские солдаты, и там были русские полицейские. Были русские офицера, которые прятались, и были немецкие, скорее немцы прятались от русских. Были русские офицера, которые ждали, чтобы их посылали на фронт. Мы там осели месяцев на девять-десять. Моей матери они читали Куприна, по вечерам, в зеленых абажурных лампах.
Я ходил… Там был старый помещик, его имя было Кушелев. Он уже разорился, пил и разорился, но был огромный парк, можно было ходить по парку, собирать грибы, собирать ягоды, все там было.
- Простите, кто читал Куприна маме?
- Офицера, русские офицеры, которые ждали отправки на фронт.
- Мама красивая была?
- Да. Довольно красивая… Мы там жили месяцев шесть-семь абсолютно идиллической жизнью, по-тургеневски. В основном, вся жизнь на станции была: много веселых людей, приказчики, их дочери, их сестры. Главное место встречи всех - это была станция. «Вы были сегодня на станции?» Поезд приезжал: может быть, новые люди будут, может быть, интересные люди будут. Это был социальный центр города Андреаполя. Андреаполь - потому что имя Кушелева было Андрей. Все Кушелевы были Андреи, Андреи Андреевичи.
- А это самые главные Кушелевы и были? Павловские еще и допавловские, вы не знаете?
- Да, да, кажется в этом роде, в этом роде…»
Как выяснилось, фамилия Берлиных на землях Верхнего Подвинья была в начале XIXвека хорошо известна. Ее упоминает в книге «Терновый венец России» известный русский историк О. Платонов. «В конце XIXвека еврейские капиталисты стремительно скупают западнорусские земли, - пишет он, называя цифру в 350 тысяч десятин русской земли, ранее принадлежавшей таким дворянским родам, как Бутгардты, Воеводские, Челищевы, Баумгартены, Скрыдловы, Энгельгардты, Рачинские, Кушелевы, Нащокины, Угриновичи, Озеровы, Станиславские, Сипягины, Лесли, Нелидовы, Кольчицкие, Ганецкие, Горяиновы, Гедеоновы, Мещерские. Восемь представителей еврейских купцов Берлинов, - отмечает О. Платонов, - купили 57 тыс. десятин земли. Так, торопецкий 1-й гильдии купец Шая Берков Берлин имел 17 именй. Из них 8, простиравшихся до 5250 дес., в одном округе Залман Берлин купил 19234 дес.
Торопецкий 1-й гильдии купец Бейнус Салманов Берлин приобрел 9 имений общей площадью 11932 дес.
Торопецкий 1-й гильдии купец Лейба Залманов Берлин завладел 6 имениями в 10309 дес.
Наконец, купеческий сын Берка Залманов Берлин захватил имение в 1891 дес».
Старожилы Андреаполя помнят старичков Берлиных. Эта супружеская чета в тихой бедности доживала свой век в двухэтажном доме напротив теперешнего здания почты. Не исключено, глава семьи приходился купцам Берлиным родственником. Видимо, состоял с ними в родстве и дед Исайи Берлина, его тоже звали Исайя, - крупный лесопромышленник, бизнес, которого перешел к усыновленному им в свое время будущему отцу Исайи. Вернемся, однако, к сюжетной линии книги «Берлин-Ахматова».
Сэр и СССР
Анатолий Найман обстоятельно рассказывает о встрече, точнее о встречах (их было две) сотрудника британского МИДа Исайи Берлина и Анны Ахматовой осенью 1945 года в Ленинграде, о воздействии, какое 36-летний Исайя оказал на 56-летнюю поэтессу. Оно оказалось настолько сильным, что сам факт их бесед оброс со временем недостоверными деталями. «В 1962-м Ахматова, - отмечает автор, - взяла эпиграфом к стихотворению «Последняя роза» строчку «Вы напишите о нас наискосок» некоего И.Б. Читатели достаточно интеллигентные, но не глубоко осведомленные о вкусах поэтессы, решили, что это откуда-то из Ивана Бунина. Однако все те, до кого история 1945 года дошла хотя бы в искаженном виде, приписали эту почти интимно трогательную и уверенную фразу Исайе Берлину. (О двадцатидвухлетнем Иосифе Бродском, чья и была строка, тогда знали только его друзья). Сильнее всего способствовали такой догадке стихи Ахматовой, обращенные к этому человеку…». Впрочем, повествование гораздо шире линии «Берлин-Ахматова». Не будучи профессиональным литературоведом, не берусь исследовать мотивы, побудившие автора к тому, что среди персонажей появляется другой Исайя Берлин, который, как выясняется, потом уже не Исайя, а Савва Дружинин, никуда не эмигрировавший в детстве, удостоенный в СССР высоких государственных наград. Или серб Драго, приглашающий Наймана выслушать свой рассказ о приключениях бывшего сталиниста, а также некоторые другие герои книги. Можно лишь предположить, что это, как теперь принято говорить, вариативные линии жизни. Что вот так могла бы сложиться и жизнь самого Исайи, если бы она не сложилась так, как сложилась…
В любом случае невозможно не соотнести тему встреч Исайи Берлина и Анны Ахматовой с происходящими в ту пору событиями в мире и стране. Более того, в целях лучшего осмысления главной линии книги, это необходимо. Запад не смирился с тем, что СССР вышел из войны еще более сильным, чем прежде. В США устранен Рузвельт, которого тайные мира сего представили основным виновником невыгодной для Запада послевоенной расстановки сил. Черчилль, дабы избежать участи американского коллеги, дает санкцию на разработку операции «Немыслимое» (Unthinkable), конечная цель которой нападение совместными англо-американскими силами на СССР уже 1 июля 1945 года. Для устрашения русских и против русских Америкой испытана атомная бомба. 6 марта 1946 года Черчилль произносит в Фултоне свою знаменитую речь. Таким образом, Стране Советов фактически объявлена холодная война, перед нею опущен «железный занавес». В этих условиях Советский Союз предпринимает свои шаги. Форсируются работы по созданию ядерного оружия, усиливается идеологическая работа. 14 августа 1946 года ЦКП (б) принимает постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград», где публикуются Ахматова и Зощенко. В нем, в частности, сказано: «ЦК отмечает, что особенно плохо ведется журнал «Ленинград», который постоянно предоставлял свои страницы для пошлых и клеветнических выступлений Зощенко, для пустых и аполитичных стихотворений Ахматовой». Ахматова названа в постановлении «типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии». Нетрудно согласиться с теми, кто полагает, что этим постановлением Ахматова вычеркивалась из советской литературы.