Ощущение рода
Мужицкое счастье
Дом на взгорке
Поднявшись из-за стола, Тамара Владимировна выглянула в окно:
- «Хохлатки» прилетели.
- К снегу, должно быть, - предположил Дмитрий Валерианович.
- Славно у вас. Птицы, звери. И, главное, тишина, - сказал я.
- Тишина…, - многозначительно повторил хозяин дома. - Косолапый вчера наведался, оставил свои метки.
Некогда в Октябрьском было шестьдесят домов. Были школа, магазин, почта, клуб, фельдшерский пункт, сельсовет. Давно уже ничего этого нет. Когда осенью разъезжаются дачники, Арсеньевы остаются в своей деревне одни. Добирался я сюда, надо заметить, непросто. Раньше, до «демократии», на всех проселочных развилках стояли указатели, власть за это отвечала, теперь же, хотя деревни наши еще живы, они поисчезали, и мне осталось довольствоваться расспросами местных жителей.
- Арсеньев? Валерьяныч наш? - подобрев лицом, переспросил кольщик дров на окраине Витьбина и объяснил мне, где надо сворачивать.
- Дом его на взгорке налево, - охотно уточнила старушка в Красной Москве.
Как ни беспросветна жизнь современной русской провинции, в каждом, даже самом потаенном ее углу есть свои нравственные авторитеты. В ворошиловском «кусту» это он, Арсеньев. В недавнем прошлом директор аренды «Успенское» совхоза «Луговской», скотник, почтальон, а до этого - режиссер музыкальных театров, преподаватель ГИТИСа, ВГИКа - свой в доску человек в мире культурного бомонда. Сделай свой выбор Арсеньев в наши дни, когда Москва превратилась в некий Вавилон, где русским духом и не пахнет, никого бы это особо не удивило. Трудно жить русскому человеку там, где правят бал торгашество, разврат, чужая культура. Но уехал он из столицы 22 два года назад, когда она была вполне благопристойным городом.
Что же подтолкнуло его к этому шагу?
Баловень судьбы
- Родился я 2 июля 1944 года в Москве. Мой отец Валериан Сергеевич был известным в стране танцором, заслуженным артистом России. Кроме советского ордена «Знак Почета», он имел награды Югославии, Польши. Югославский орден ему вручал сам президент этой страны Тито. Работал отец, начиная с 20-х годов, в музыкальных театрах, балетах, ансамбле Игоря Моисеева. С Моисеевым они вместе учились в школе Большого театра. Мама Валентина Матвеевна Харитонова (Арсеньева) Матвеевна тоже была солисткой моисеевского ансамбля.
Танцоры принимали участие в кремлевских приемах. От родителей я слышал, что при утверждении программы очередного концерта Сталин говорил: «Подмосковная лирика» - обязательно. Остальное – по усмотрению». Этот номер отец танцевал с артисткой Анной Кобзевой. На одном из приемов вождь, подойдя к танцорам, поинтересовался: «Как дела?» Отец бодро ответил: «Хорошо, Иосиф Виссарионович». А Кобзева сказала: «Да мало хорошего, товарищ Сталин!» «А что такое?» - насторожился вождь. «У Валериана Сергеевича квартиры нет». Сталин ничего не ответил, будто бы пропустив слова Кобзевой мимо ушей. Но вскоре у родителей появилась квартира на Большой Калужской улице, позже она стала называться Ленинским проспектом. Вот что значит вовремя и в нужном месте сказать нужное слово. Мама с папой в один день, 26 января, родились, только он в 1905 году, а она на десять лет позже. Папа танцевал до шестидесяти. Прощальный вечер, я это хорошо помню, проходил в концертном зале Чайковского. А мама покинула ансамбль раньше, чем он. Причиной оказался я, а точнее - мое увлечение улицей. Мама мне говорила: «У тебя, Димка, две дороги в жизни. Либо станешь ты шпаной, либо - достойным человеком». Я очень хотел стать достойным человеком…
Благодаря родителям он получил то, чего были лишены многие его сверстники. Параллельно с обычной школой учился в музыкальной школе по классу фортепьяно, занимался в драматическом кружке при Академии наук. Окончив среднюю школу, решил поступить на актерское отделение высшего театрального училища имени М.С. Щепкина. «Натаскивал» Дмитрия для поступления старинный товарищ отца Андрей Александрович Гончаров, главный режиссер театра на Малой Бронной.
- В «Щепке» в ту пору обучалось много тех, кто ныне известен, знаменит. Моей однокурсницей была Инна Чурикова. Курсом выше учились Виталий Соломин, Олег Даль. Михаил Кононов. Преподавали нам потрясающие мэтры - Волков, Цыганков, другие. Это сейчас каждый из мэтров работает со своей группой, а тогда они держали за правило знать и студентов других групп. Подсказывали, приценивались…
Но человек предполагает, а Бог располагает.
- Я проучился три года. Наше училище задумали объединять с училищем имени Щукина и училищем МХАТа. Речь шла о создании театральной академии под крылом ГИТИСа. Узнав об этом, многие студенты Щепкинского училища начали разбегаться, устраивая личное будущее, кто как мог. Я вечерами подрабатывал в джаз-оркестре ресторана. Шел 63-й год, и у меня уже были жена, дочка. В джазе получалось неплохо. К тому же, и мама заявила: «Актер - это не профессия. Лучше стать тебе, Дима, музыкантом». Честно говоря, актером я и сам не очень-то себя чувствовал. Одним словом, к совету матери я прислушался, потому что он совпал с моим настроением. Профессор Прокофьев за немалые деньги подготовил меня для поступления в училище при консерватории, и я довольно легко поступил на дирижерско-хоровой факультет. Одновременно занимался по классу фортепьяно. Потом отсрочка от армии, которая у меня была в связи с рождением дочери, закончилась, и меня на два года «забрили» в солдаты. В Таманской дивизии я сразу же оказался в состав парадного оркестра. Играл на «тарелках», барабане. Культурой в дивизии ведал в то пору очень деятельный майор Гордеев. Он не давал нам продыху. Репетиции оркестра в Лужниках длились иногда по месяцу…
Вернулся Арсеньев на «гражданку», окрепнув мускулами и желанием стать музыкальным режиссером. С 4 курса музыкального училища при консерватории он, выдержав строгие экзамены, уходит в ГИТИС на факультет музыкальной режиссуры. Жизнь заставляет его снова подрабатывать. На этот раз машинистом сцены в Московском гастрольном театре. ГИТИС еще не был окончен, когда Арсеньев получил направление на полугодовую практику в Ленинград, в Кировский театр оперы и балета. Оттуда, с блестящей характеристикой, Арсеньев отправляется на постановочную практику ассистентом режиссера в Пермский академический театр оперы и балета. Театр только-только приступил к постановке оперы Бизе «Искатели жемчуга». Как на зло, режиссер Келлер заболел. Всю ответственную работу «повесили» на Арсеньева, и он подвел. Премьера прошла блестяще, и директор театра Савелий Григорьевич Ходес сказал:
- Дима, оставайся.
Арсеньев приглашение принял. Сразу нашлось дело.
- Прижалось 50-летие СССР. Для всех театров, независимо от их статуса, существовало правило - выпускать спектакли к важным в жизни государства датам. Мне поручили «обязаловку» под названием «Крушение» - армянский вариант «Любови Яровой». Музыку написал мало кому известный композитор Армянян. Отбрыкивался я изо всех сил. Понятное дело, мне хотелось ставить «Онегина», «Травиату»», «Кармен»… Но, в конце концов, вынужден был согласиться. А дальше случилось то, чего я никак не мог ожидать, но что в актерской и режиссерской жизни все же бывает. В одно утро я проснулся знаменитым…
«Обязаловка» Арсеньева неожиданно получила вторую премию по Союзу и, словно по мановению волшебной палочки, статьи о молодом режиссере стали появляться в «Советской культуре», «Театральной жизни», «Советской музыке», других изданиях. Савелий Ходес позвонил Дмитрию Валериановичу в Москву:
- Слушай, Келлеру восьмой десяток, да и нездоров он. Приезжай.
Приехал. Поставил оперу Вагнера «Лоэнгрин». Премьера прошла на высоте. Рецензии в прессе – положительные. Дмитрий Валерианович взялся за «Дона Карлоса» Верди. И тоже - полный успех, но…