На картах не значится
Было в Орловке и своё особенное, эксклюзивное атмосферное явление – «снежные иглы».
Вот представьте себе картину: ясное зимнее утро. Говоря словами классика: «мороз и солнце...» Тишина. Безветрие. Чистое, ослепительно-синее небо. И вот с этого синего, совершенно безоблачного неба начинают медленно падать, искрясь и переливаясь всеми цветами радуги в свете яркого, но холодного зимнего солнца, маленькие снежные иголочки. Они падают медленно, кружась в замысловатом танце, опускаются на землю, на предметы, на людей, и кажется, что ухо улавливает разлитый в неподвижном воздухе, тонкий – на пределе слышимости – нежный хрустальный звон.
Вообще-то, «ледяные иглы» – явление в метеорологии хоть и не слишком частое, но вполне известное. Они достаточно хорошо изучены и подробно и всесторонне описаны, и, не подпадая ни под одну из метеорологических классификаций, гордо – в единственном числе – представляют собой разряд «неклассифицированных осадков». Существует даже специальный символ, значок, которым обозначают в метеорологических бюллетенях это атмосферное явление. Но орловские «снежные иглы» были совершенно особенными. Они очень сильно, можно даже сказать – радикально, отличались от всего того, что написано на эту тему в умных «метеошных» книжках.
Во-первых, это размеры. Действительно, достаточно заглянуть в любой справочник по метеорологии, чтобы прочитать, что «ледяные иглы» имеют совершенно микроскопический масштаб, то есть их длина колеблется от сотых долей миллиметра до одного миллиметра максимум. Недаром их ещё называют ледяной или алмазной пылью. Орловские «снежные иглы» были в этом отношении просто гигантами – они имели размеры от пяти-шести миллиметров до одного и даже до полутора сантиметров в длину.
Во-вторых, они действительно были снежными, а не ледяными. Я бы даже сказал – нежно-снежными. Они не кололи щёки, как «ледяные иглы». Они были хрупки. Их невозможно было взять пальцами. Они рассыпались в снежную пыль от обыкновенного прикосновения, от падения на твёрдый предмет, хотя, по большому счёту, совершенно невозможно было назвать падением это парение, это невесомое кружение, этот волшебный воздушный танец. «Снежная игла» оставалась целой, только когда она опускалась на что-то очень мягкое – например, на снег или на меховой воротник. И вот тогда её можно было рассмотреть более детально. Вблизи она напоминала маленькое изящное белое веретено. К своей средине «веретено» постепенно утолщалось, достигая на «экваторе» у самых крупных экземпляров диаметра порядка одного миллиметра. В этом случае на его поверхности даже виднелись какие-то мельчайшие поры, в нём угадывалась какая-то тонкая внутренняя структура, но невооружённым взглядом, конечно, ничего уже нельзя было более подробно разглядеть. Так что орловские «снежные иглы», безусловно, представляют собой нераскрытую тайну, метеорологическую загадку, и явление это ещё ждёт своего вдумчивого, кропотливого исследователя.
А летом в орловском небе господствовала дымка. Конечно, были дни, когда, как зимой, воздух был совершенно прозрачен, и горизонтальная видимость ограничивалась, как говорится, только кривизной земного шара. Но такие дни были исключительной редкостью. Гораздо чаще белёсое «нечто» заволакивало всё вокруг, и лётчикам в полёте было очень неуютно: вроде и небо чистое над головой, и земля внизу просматривается, а взгляду зацепиться совершенно не за что – горизонта нет. В моей лётной книжке – а это, между прочим, официальный документ! – есть запись от второго сентября 88-го года, наглядно иллюстрирующая степень орловской «дымчатости». В тот день я получал допуск и вылетал самостоятельно при так называемом «первом минимуме погоды». В графе «метеоусловия на посадке» фиолетовыми чернилами на уже пожелтевшей от времени бумаге начертано: 0 –– 1,5. То есть: количество баллов облачности – ноль; видимость на посадке – полтора километра, – погода, что там говорить, очень редкая, я бы даже сказал, уникальная.
А видимость на посадке в полтора километра означает, между прочим, то, что лётчик мог увидеть посадочную полосу (а точнее, – посадочные прожектора, выставленные «по-дневному», то есть направленные в лоб садящемуся самолёту) примерно за 15 секунд до касания колёсами бетона.
Континентальный климат подразумевает также и достаточно большой суточный ход температуры. В Орловке он не был таким уж запредельным, как, к примеру, в пустыне Гоби, но двадцати градусов порой достигал. Это касалось как зимы, так и лета. Но если зимой разница между минус пятнадцатью и минус тридцатью пятью не так ощутима, поскольку ты и так весь с ног до головы в мехах, то летом разница между плюс тридцатью днём и плюс десятью ночью чувствуется гораздо сильнее. Поэтому, выезжая летом на полёты во вторую смену, мы, невзирая на полдневную жару, тащили с собой свои кожаные куртки, по опыту зная, что ночью они – ой, как пригодятся!
Как уже, наверное, заметил вдумчивый читатель, автор, описывая орловский климат, постоянно упоминает лишь два времени года – зиму и лето. «А где же весна? – резонно спросит он, этот самый вдумчивый читатель. – А как же осень? Их что же, вообще не было?».
Да были, были, не волнуйтесь. И весна была, и осень. Правда, справедливости ради надо сказать, что были эти времена года весьма скоротечными и, я бы сказал, несколько невразумительными, что ли. Ни затяжных дождей, ни промозглых ветров, ни паводков, ни бесконечных переходов температуры с плюса на минус и обратно, короче, ничего из того богатого «меню» погодных катаклизмов, которыми так щедро «потчует» европейского жителя осень и весна, в Орловке не было и в помине. А скоротечность этих времён года была таковой, что некоторые невнимательные жители Орловки, особенно из числа военнослужащих – вечно занятых своими служебными делами, и в особенности из числа тех военнослужащих, которым в этот день выпало стоять в наряде, так вот, некоторые невнимательные граждане могли эти времена года и вовсе не заметить. То есть заступил в наряд зимой, а сменился с наряда уже летом. Или, наоборот: заступил на дежурство летом – в ботинках и в фуражечке, а сменщик приехал тебя менять уже в зимней шапке и в унтах. Но это, конечно, всё, как говорится, шутки юмора. На самом же деле, и весна, и осень укладывались в Орловке в несколько недель, максимум в месяц.
Осень обычно начиналась где-то в середине сентября. Начиналась она небольшим похолоданием и, главное, дождём. После летней спекоты дождь воспринимался как манна небесная. Все, не задействованные на службе, сразу хватали корзины и мчались в лес – собирать грибы, ибо по опыту знали, что сезон дождей, а значит и грибной сезон, короток, и надо успеть за это время запастись лесными дарами. Дожди через неделю-другую сменялись снегопадами, грязь на дорогах резко замерзала, и к середине октября в Орловке устанавливались уже вполне зимние погоды.
Что же касается весны, то она в Орловке начиналась стремительно – во второй половине апреля. Мгновенно исчезал снег, начинало пригревать солнышко. В затишных местах, на припёках, тут же пробивалась изумрудная щетинка молодой травы. Народ после затяжной зимы скидывал с себя опостылевшие меха и расслаблялся. На традиционном субботнике 22 апреля многие, орудуя шанцевым инструментом, даже раздевались по пояс, пугая неокрепшее весеннее солнышко своими бледными авитаминозными телами. Новые гарнизонные жители, встречающие в Орловке первую весну, вспоминая свои «европейские» навыки, радостно щебетали, разбивая возле подъездов клумбы и высаживая на них разнообразные, привезённые с собой цветы. Старожилы, глядя на это дело, хитро улыбались, но новичков не отговаривали – они сами когда-то были такими же доверчивыми и наивными. Субботник заканчивался, и все удовлетворённо расходились по домам. Дело было сделано: «подснежники» убраны, свежевскопанные клумбы чернели, высаженные цветочки кланялись заходящему солнцу. Весенняя идиллия длилась ещё несколько дней, а потом... Потом опять возвращались холода, ударяли морозы, цветочки благополучно загибались, и их почерневшие трупики гуманно прикрывал свежевыпавший снег. На первое мая желающие ещё могли покататься в лесу на лыжах. На День Победы гарнизон на праздничном построении зяб в шинелях. А потом начиналась настоящая весна, солнце, засучив рукава, принималось за работу всерьёз, и в конце мая мы, спасаясь от жары, уже дружно купались в ближайшем к гарнизону водоёме – небольшой запруде с поэтическим названием «Рыгаловка».