Мера добра
– Сойдёт, – констатировал он. – Третий сорт – не брак.
– Глеб Степанович... – Сырцов поставил свой стакан на край стола. – Хоть мне ничего в клубе по этому поводу и не говорили, и вообще, как я понял, они там свою деятельность не особо-то и скрывают, но... я вас прошу – вы о нашем разговоре... ну, всё, что я вам тут рассказал...
– Я понял, Олег, – сделал успокаивающий жест Веретенников. – Можете не волноваться... Собственно, вся эта информация интересует меня исключительно с узкопрофессиональной точки зрения... Теперь, значит, по нашему субботнему разговору... – он извлёк из кармана халата футляр с очками и уже знакомый Олегу блокнот и, раскрыв его, положил рядом с чашкой. – Времени я зря не терял и вот что... – надев очки, он быстро листал блокнот. – Вот что... мне... удалось раскопать... Вот! – он наконец нашёл нужную страницу. – Вашим тренером по акробатике был Григорьев. Вячеслав Александрович. Тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения... Между прочим, – чемпион и неоднократный призёр первенства России. Однако – не повезло – неудачное падение, травма позвоночника и – должность тренера... Сначала в юношеской сборной, а после нескольких серьёзных запоев – в вашей ДЮСШ... Умер он в двадцать шестом, то есть через пять лет после вашего ухода из спортшколы. От цирроза печени. Что интересно – на год пережив свою жену... – Веретенников перекинул листок. – Галину Ивановну, в девичестве – Школьникову... Рак мозга.
Он поднял глаза на Сырцова. Олег понял, что до белых пальцев сжимает стакан, и попытался расслабиться.
– Это всё?
– Нет, – Веретенников вновь перелистнул страницу. – Что касается вашего автоинспектора...
– Он не мой, – раздражённо сказал Олег.
– Да, конечно, – профессор мельком глянул на него поверх очков. – Сотрудник дорожно-постовой службы, старший сержант полиции Филиппенко Виктор Сергеевич, – зачитал он. – Двадцать пять лет. По службе характеризуется положительно. Ваш протокол об административном правонарушении – номер десять-сорок-ноль-восемь, от десятого марта сего года.
– Да, – сказал Олег, – Полинка десятого родилась.
Веретенников кивнул.
– Так вот. Шестнадцатого июня Вэ Эс Филиппенко погиб в результате дорожно-транспортного происшествия. На личном автомобиле «Лексус Ровер Рекс»... – он запнулся. – Кстати, откуда это, интересно, у двадцатипятилетнего сержанта «Лексус» последней модели?
– В лотерею выиграл, не иначе, – предположил Сырцов; он уже почти успокоился. – В «Угадайку».
Веретенников внимательно посмотрел на него.
– Послушайте, Олег. Мне кажется, что вы как-то... несколько неадекватно относитесь к сложившейся ситуации...
– Глеб Степанович! – перебил его Сырцов. – Я вообще чувствую себя как... в дурном сне... В чужой шкуре... – он подыскивал слова. – Этаким провинциальным актёром, весь сезон игравшим роль вселенского злодея и вдруг осознавшим, что это была не игра... что всё – всерьёз... – он помолчал. – Карающая десница с мокрыми штанами.
Профессор улыбнулся:
– У вас образное мышление...
Олег отмахнулся:
– Слишком образное... Ёлы-палы! Я ведь ещё три дня назад спокойно жил и ни о чём не подозревал! Пользовал своих больных, растил сына, и был по большому счёту вполне счастлив!.. И тут – на тебе! Спрашивается: на хрена козе баян?!.. Профессор, вы не подскажете – на хрена козе баян?
– Козлу, – улыбнувшись в чашку, поправил Веретенников.
– Что?.. А, ну да... Нет, козлу – как-то обидно звучит... – Олег тоже приложился к своему стакану. – Лучше так... На хрена суслику комбайн вертикального взлёта?.. Так лучше, профессор?
– Лучше, – согласился Веретенников. – Чтоб летать!
– В смысле?
– Суслику такой комбайн – чтоб летать, – терпеливо повторил профессор. – Олег, неужели вы ещё до сих пор не осознали свою уникальность?.. Вы с мамой своей поговорили?
– Пока нет, – машинально ответил Сырцов, он всё ещё переваривал слова Веретенникова. – Она мне дала... это... синюю папку.
– А-а... «Демьяна»?
– Да. Сказала: сперва прочитай – потом поговорим.
– Ну и что? – спросил профессор. – Прочитали?
– Ещё не всё, – признался Олег. – Не до конца. Не успел.
Веретенников поставил чашку на стол и некоторое время сидел, молча обводя пальцем зелёный квадратик на скатерти.
– Послушайте, Олег, – он поднял глаза, – Екатерина Юрьевна, конечно, написала всё это довольно реалистично. Я бы даже сказал – талантливо... Только вы учтите... вот что... Ваша матушка в своём изложении, уж не знаю, сознательно или как, но, в общем, несколько – как бы это сказать? – романтизировала, что ли, образ вашего отца... Её, конечно, понять можно. Но с другой стороны, я полагаю, что вы... достойны знать правду. Не так ли?..
Олег промолчал.
– Я, собственно, только о том, – торопливо продолжил профессор, – чтобы вы не воспринимали литературный сюжет как точную биографическую справку... Нет, Николай Демьяныч был вполне интересной, неординарной личностью, даже если не брать во внимание его абсолютно уникальные способности. Вот только... Как бы это... Ну вот, к примеру... Он никогда не ходил в море, не работал на сейнерах. Да, в Мурманске он был, но совсем по другой причине – он там отбывал срок. На поселении. Ему дали... Собственно, неважно... Да и таким уж бескорыстным бессребреником, как его изобразила в книге ваша матушка, он тоже никогда не был. За повторную серию опытов, например, он загнул нам такую сумму, что в институте все только ахнули... Собственно, во многом из-за этого исследования и были свёрнуты...
– Зачем вы мне всё это рассказываете?.. – наконец спросил Олег. – Что он вам сделал?
Веретенников запнулся. Олег вдруг заметил, насколько профессор плохо выглядит для своего возраста: тяжёлые вертикальные складки на дряблых – в венозную сеточку – щеках, рыхлые мешки под глазами; да и сами глаза – выцветшие до прозрачности, с тяжёлыми веками и мутноватыми белками, с притаившейся в углах у переносицы слабой старческой слезой.
– Олег, простите меня... – тихо сказал Веретенников. – Я не должен был... Простите... Всё дело, наверное, в том... что я... я очень любил вашу маму... Тогда. Давно... Я после этого... Нет, я был женат. Даже дважды. Только всё это... – он махнул рукой. – Как-то не сложилось... Вроде всё как у всех – семья, дети, дом... Только что-то... Что-то осталось там. Тогда... Простите!
Он порывисто встал и, протиснувшись мимо Олега, выскочил в коридор. Щёлкнула дверь. В умывальнике зашумела вода. Олег некоторое время сидел, прислушиваясь, потом мелкими глотками допил морс и поднялся из-за стола. В коридоре он подошёл к двери ванной комнаты.
– Глеб Степанович! Я, пожалуй, пойду!.. Спасибо за морс!
Дверь распахнулась. Профессор, вытирая полотенцем лицо, вышел в коридор. Он уже был спокоен.
– Олег, я ещё раз прошу у вас прощения... Да-да! – заметив протестующее движение Олега, повысил он голос. – Я вёл себя... недостойно. Поэтому я прошу прощения и надеюсь... – он близоруко посмотрел Олегу в глаза. – Что наш разговор останется сугубо между нами.
Сырцов согласно кивнул.