Хранить вечно
Легионер хмыкнул.
– Декан Хост Лике́нс, Двенадцатый «Молниеносный» легион, – представился он. – Подбери меч, прим, и, ради всех богов, объясни мне, что здесь происходит?
– Что здесь происходит?.. – переспросил Кефа уже по-арамейски, поднимая меч и вкладывая его в ножны. – Здесь происходит... нападение на романского гражданина. Вот эти вот люди, – Кефа указал на нападавших, – пытались меня убить.
– Ни в коем случае! – вскричал сотник, делая рукой отталкивающий жест. – Ни в коем случае! Это... это какая-то ошибка!
– Да?! – страшно удивился Кефа. – Ошибка?! А этот добрый раб, – он указал на лежащего в траве Малха, – он, наверно, просто играл со мной? Или он своей дубиной хотел поправить мне причёску?
Хост бесцеремонно отобрал у сотника факел и осветил неподвижное тело.
– Ничего себе!.. – оценил он размеры поверженного. – Фу! Кровищи-то сколько!.. Это ты его так? Убит?
– Нет, – Кефа небрежно махнул рукой, – Должен быть живой. По загривку получил. Мышц много, а мозгов, понимаешь, мало... Мы в Нумидии таких сотнями валили.
Легионер уважительно посмотрел на Кефу.
– Это ошибка, уважаемый! – заторопился хозяин поверженного раба, просительно протягивая руки к командиру отряда романцев. – Я – сотник Храмовой стражи Аса́ф бар-Эльазар. Мы пришли сюда совсем за другим человеком! Мы пришли арестовать преступника. А этот... этот почтенный препятствует правосудию!
– Ого! – сказал Хост. – Встречное обвинение. Это серьёзно, – он повернулся к Кефе. – Есть что сказать?
– Есть, – хмыкнул Кефа. – Вы пришли и, ни слова не говоря, напали на меня. О каком человеке вы говорите?
– Кстати, да, – кивнул Хост, поворачиваясь теперь к сотнику. – О каком?
– О Йешу бар-Йосэфе из Ха-Галиля, – торжественно доложил тот. – Подлежит аресту и представлению на суд Великого Санхедрина.
– Кто здесь Йешу бар-Йосэф? – обернулся декан. – Есть такой?!
– Я! – рабби шагнул из густой тени деревьев на освещённую лунным светом поляну. – Я Йешу бар-Йосэф из Ха-Галиля.
– Рабби! Господи, рабби! – из-за щитов легионеров выскочил Йехуда и бросился навстречу Йешу, деревянный ящик смешно подпрыгивал на его заду. – Ты жив! Жив! Слава Богу!
Йешу ласково поцеловал его, но тут же непреклонно отодвинул в сторону.
– Я готов предстать перед судом Великого Санхедрина! – глядя в глаза сотнику, твёрдо сказал он. – Я один. Эти люди, – он указал на своих товарищей, – ни при чём.
– Ну! – Хост кивнул Асафу бар-Эльазару на Йешу. – Чего стоишь?! Забирай!
Сотник подал знак, и двое из его людей, подскочив к Йешу, умело заломили ему руки за спину и связали их толстой верёвкой.
– Декан! – повернулся к Хосту Кефа. – У меня есть серьёзные опасения, что эта банда не доведёт арестованного до суда живым.
– А мне-то какое дело?! – удивился тот. – Он еврей?.. Ну вот! Пусть евреи сами разбираются между собой. Меня касается только то, что затрагивает интересы Великой Романской империи... Эй, ты! – окликнул он сотника. – У тебя есть претензии к гражданину Ромы?
– Нет-нет! – торопливо замотал головой Асаф бар-Эльазар. – Никаких претензий! Что ты! Ошибка вышла! Ошибка!
– Но он же, кажется, покалечил твоего раба?! – настаивал декан.
– Это вовсе не мой раб, – затряс сотник головой. – Это раб почтенного Ханана бар-Сета. Но я готов засвидетельствовать перед почтенным Хананом, что здесь действительно была самооборона, – слащаво улыбаясь, добавил сотник. – Вышло недоразумение. Просто недоразумение... Никаких претензий к почтенному гражданину.
– Ну, нет, так нет... – пожал плечами Хост. – А у тебя, – обратился он к Кефе, – есть претензии к этим людям?
– Нет, – процедил сквозь зубы Кефа. – Какие могут быть претензии у солдата к шакалам?
– Хорошо сказано, – одобрил декан. – Ну, раз претензий ни у кого нет... Вы! – ткнул он мечом в сторону сотника. – Забирайте своего арестанта и катитесь к себе в... Катитесь, короче... А вы, – он повернулся к Кефе и его товарищам, – можете быть свободными. И впредь старайтесь избегать подобных... недоразумений.
Довольный собой, он вложил меч в ножны и повернулся к своим людям:
– Уходим!.. В колонну по два!
Кефа тронул его за плечо и для убедительности опять перешёл на романский.
– Хост, может, вы всё-таки сопроводите арестованного? Хотя бы до города?
– Пустое, прим, – отмахнулся от него декан. – Эти бараны так напуганы, что ничего не посмеют с ним сделать. Не переживай.
– Дозволь, тогда я сопровожу его?
– А вот это – пожалуйста, – улыбнулся Хост Ликенс. – Этого я тебе запретить никак не могу...
– Прошу прощения, господин, – раздался над ухом тихий вкрадчивый голос. – Но господин сам просил его разбудить.
Пилат вздрогнул и открыл глаза. О, боги! Что за жизнь?! Отдохнуть ведь по-человечески не дадут! Самый жестокий хозяин и тот после обеда хотя бы полчаса не трогает своих рабов. А тут... Только ведь глаза завёл!..
– Что я там тебя просил?!.. – ворчливо начал он, но тут до него дошло. Пилат рывком сел и опустил ноги с кровати. – Что?! Почта?!
– Да, господин.
Пилат потёр лицо ладонью.
– Какое сегодня число?
– Семнадцатое нисана, господин.
– Дурак! Я тебя спрашиваю, какое у нас число?
– Шесть дней до апрельских календ.
– Получается... на три дня раньше обычного? Нет?
– Северный ветер, господин... Попутный.
Да, северный ветер. За все пять лет, что Пилат провёл в Палестине, это был первый такой холодный март. В огромном дворце Хордоса некуда было спрятаться от пронизывающих ледяных сквозняков. По ночам не спасало даже толстое верблюжье одеяло. Смешно сказать, вчера ночью пришлось двух рабынь для согрева в постель взять. И всё равно ведь не помогло – Аукелла, толстая дура, к утру стащила всё одеяло на себя...
Пилат нашарил ногами сандалии, и слуга тут же опустился на колени, чтобы их зашнуровать. По ногам ощутимо тянуло холодом, и пальцы у слуги тоже были холодными. Пилат поёжился.
– Почту – в кабинет, – отрывисто приказал он.
– Слушаюсь.
– Туда же – большую жаровню.
– Слушаюсь, – слуга, почтительно склонившись, уже стоял рядом.
– Горячего вина и... – Пилат на мгновенье задумался. – И какую-нибудь шкуру – под стол, в ноги.
– Будет сделано, господин.
Слуга исчез.
Пилат, кряхтя, поднялся, прошлёпал в угол комнаты, задрав край тоги, помочился в кувшин... Почта! Долгожданная почта! Четыре месяца без почты! Что там в Роме? Как себя чувствует кесарь Тиберий? Что нового у Сеяна?.. Сеян... Сеян... Пилат почувствовал, как у него от нетерпения засосало под ложечкой. Он одёрнул тогу, потом, подойдя к столу, прополоскал рот лимонной водой и, сплюнув её прямо на пол, торопливо направился в кабинет.
Почты было много: две объёмные плетёные корзины со свитками и большой бронзовый ящик, весь обмазанный воском с многочисленными оттисками круглой сенатской печати.
– Открой, – приказал Пилат слуге, указывая на ящик.
Тот кликнул помощника, и они вдвоём споро очистили ящик от воска. После чего сдвинули запоры и, взяв за углы, с натугой сняли тяжёлую крышку и отложили её в сторону.
– Свободны, – отослал рабов Пилат.
Те, низко кланяясь, вышли.
Пилат подошёл к ящику и принялся изучать его содержимое: керы, керы – диптихи, триптихи, толстые полиптихи, с печатями и без, деревянные, слоновой кости, даже одна серебряная (Интересно, от кого это?.. Геми́ний Фла́вий – ну, разумеется!); пергаментные свитки, увенчанные красной императорской печатью; кожаные мешочки, туго набитые монетами с привязанной к каждому мешочку деревянной адресной биркой; снова керы. Наконец среди множества разноцветных деревянных обложек мелькнула пара знакомых. Пилат извлёк керу из ящика и внимательно осмотрел её. Самая обыкновенная кера: дубовый диптих, бронзовые кольца, чёрный воск. На витом шёлковом шнуре – личная печать Лукия Э́лия Сеяна: с изображением корабля, перевозящего солнце. Причём печать поставлена достаточно небрежно – так, чтобы в керу можно было заглянуть. Да и пожалуйста, на здоровье – что может скрывать от императора преданный ему всем сердцем префект претория? Кстати, равно как и преданный ему всем сердцем префект Иудеи? Ничего крамольного! Простая вежливая переписка. Как водится между товарищами по службе, лёгкий дружеский трёп ни о чём.
Пилат прошёл к столу, сел, сломал печать и раскрыл керу. Быстро пробежал глазами по написанным текучим косым почерком строкам. Разумеется. Пустое. Трёп, он и есть трёп.
Пилат поднял голову и прислушался. Тихо. Он взял лежащий на столе нож и принялся аккуратно, ди́гит за дигитом, счищать с табличек покрывающий их воск. Под воском обнаружились крупные буквы, нанесённые чёрными чернилами прямо на дерево обложки. Вскоре стало возможным прочитать всю тайную записку:
«Друг! Сроки определились. Будь безусловно готов к майским календам. Скорее всего, начну на Лемурии. Хорошая новость: Испания с нами! Дело за тобой. Жду от тебя известий не позднее апрельских ид. Связь по-прежнему держи через О. Р. Удачи! Обнимаю»
Пилат почувствовал, что у него полыхают щёки. Началось! Началось! Наконец-то! Сердце гулко толкалось в рёбра. Неужели, получится?! Неужели, столько лет ожидания не напрасны?!.. Но сроки! Сроки! Времени совсем нет!
Пилат ещё раз перечитал письмо, потом аккуратно сгрёб ножом со стола прямо на раскрытую керу восковую стружку и, поднявшись из-за стола, подошёл к большой, пышущей теплом, жаровне. Мгновение помедлив, он бросил керу на угли. Кера вспыхнула сразу. Проворный синий дымок потянулся к высокому подпотолочному окну.
Сроки... Сроки... Времени совсем мало. И денег тоже мало. Денег – этих маленьких золотых и серебряных кружочков с надменным профилем императора. Твёрдых блестящих кружочков, которым не страшны ни огонь, ни вода. На которые не налипает грязь, и с которых так легко смывается кровь. Маленьких бездушных кусочков металла, быстро делающих людей очень похожими на себя...
Деньги... Деньги... Где же взять деньги?!..
Пилат взял с подставки маленькую кочергу и принялся шевелить корчащуюся на углях керу.
Ну что ж, пожалуй, придётся резко поменять тактику. Придётся от тактики длительной осады перейти к стремительному штурму. Кстати, Божественный Август очень любил внезапно менять тактику. Может быть, именно поэтому он и преуспел и в своих военных кампаниях, и в жизни...
Кера догорела. Пилат пошевелил пышущие жаром угли, поставил на место кочергу и вернулся за стол.
– Юлий! – негромко позвал он.
В соседней комнате произошло движение, и в кабинет шагнул начальник личной охраны Юлий Репорта.
– Префект?
– Вот что, Юлий... – Пилат побарабанил пальцами по поверхности стола. – Доставь мне сюда Ханана. Сейчас. Немедленно. Но только тихо. Без помпы. Чтоб об этом визите знали только ты, я и Ханан. Понял?
– Будет сделано, префект, – кивнул Юлий Репорта.
Пилат помедлил.