Хранить вечно
От Клавдия Агриппе Марку привет.
Благодарю тебя, мой мальчик, за поздравления к десятилетию моего правления. Однако прошу тебя, не величай меня впредь Великим Императором и Отцом Отечества. Эти пышные титулы суть глупая трескотня и пустозвонство. Они были придуманы хитроумными придворными льстецами якобы для восхваления и превознесения доблестей и заслуг правителя. На самом же деле, служат лишь для одного – для неоправданного (но, разумеется, всегда столь желанного!) собственного возвеличивания. Мне они поэтому всегда были чужды и неприятны. Я всегда относился к моему положению исключительно как к почётной, но, в то же время, крайне ответственной должности, по благоволению богов возложенной на меня народом Ромы, а потому был и остаюсь лишь первым среди равных.
Ты интересуешься моим здоровьем и делами.
Увы, ни в первом, ни во втором случае похвастаться мне нечем.
С того дня, как умер Скрибоний Ларг, здоровье моё с каждым днём лишь ухудшается. Что поделаешь, годы берут своё. Старость, мой мальчик, скверная штука. Она подкрадывается незаметно, исподволь. Она, как стебель дикой лианы, сначала незаметно, безобидно обвивает ствол, а потом, набравшись сил и обнаглев, беспощадно сжимает, душит дерево в своих смертельных объятьях. Почти каждый месяц обнаруживаю у себя какую-нибудь новую болячку. Особенно же донимают боли в животе. Страдаю от них порой так, что невольно приходят мысли о холодном лезвии меча, способном в один миг прекратить все мучения. Мой добрый Скрибоний Ларг умел облегчать мои страдания. Нынешние же лекари все, как на подбор, либо шарлатаны, либо бездари, проку от них никакого, зато до звонких сестерциев они охочи, что кобели до текучей сучки. Поэтому и остаётся только одно: терпеть и страдать. Страдать и терпеть. Как прав был Овидий: не так мучительна смерть, как её ожидание!
Дел много, а сил всё меньше. Боюсь не закончить начатое.
Работы на акведуках всё время останавливаются: то перебои с кирпичом, то проблемы с рабами – лихорадка, особенно в зимнее время, выкашивает их сотнями.
В Порту тоже всё идёт не гладко. И хотя обустройство маяка наконец закончено, он торжественно освящён, и огонь на нём зажжён и виден, как и было рассчитано, за триста стадиев, готовой новую гавань назвать пока ещё нельзя – канал, что соединяет море с Тибром, не докопан. Зимние шторма подтопили его западный конец, и работы теперь можно будет возобновить не раньше, чем в марте-апреле, а стало быть, и закончить всю стройку раньше, чем к середине следующего года, не получится.
Что ближе всего к завершению, так это работы по осушению Фукинского озера. Там тоже, конечно, проблем хватает, но заправляет там всем теперь Кезон Флорид, а потому я могу быть спокоен – хватка у него железная, он собрал там тридцать тысяч рабов, и я готов биться об заклад, что каждого из них он заставляет работать как минимум за двоих. Так что, если на то будет воля богов, этим летом устроим на Фукинском озере прощальную навмахию. Надеюсь до этого события всё-таки дожить. Приезжай и ты, мой мальчик, проведай старика напоследок. Рассчитываю увидеть тебя в Роме ещё до Аполлинарий.
Ты жалуешься на глупость и жадность храмовых жрецов и иудейской знати. Прошу тебя, мой милый Марк, остерегайся этих людей. Их показная простота обманчива, и твой добросердечный и доверчивый отец имел несчастье в этом убедиться. Поэтому спуску им не давай. Но, как говорится, торопись медленно, старайся действовать хитро: уступая в малом, выигрывай в большом. Отдавая цыплёнка, забирай быка. Но, разумеется, и сам не жадничай. Мой покойный дядя, Кесарь Тиберий, имел великое множество недостатков, но уж в чём в чём, а в глупости упрекнуть его было нельзя – хитрющий был старик. Так вот, однажды, когда оба испанских пропретора попросили его разрешить им поднять в своих провинциях налоги, Тиберий ответил им так: хороший пастух стрижёт скот, а не сдирает с него шкуру. Клянусь Юпитером, будь моя воля, я бы приказал накалывать эти мудрые слова на правой руке каждого вновь назначаемого наместника.
Ты опять не ответил на мой вопрос о женитьбе, мой мальчик. Вряд ли это можно объяснить твоей рассеянностью и уж тем паче неуважением ко мне. Думаю, всё объясняют те слухи, что время от времени добираются до наших краёв из Палестины. А слухи эти таковы: молодой царь Иудейский беззастенчиво живёт со своей родной сестрой Береникой. Я далёк от мысли, мой мальчик, порицать тебя за безоглядную страсть – как известно, сердцу не прикажешь, но вопрос престолонаследия столь важен, что пускать его на самотёк или откладывать на потом не только опрометчиво, но и опасно. Поэтому мой тебе совет – женись. Ты спросишь: на ком? Отвечу. У каждого из парфянских царей есть дочери. Выбери самую красивую и женись на ней. Междинастические браки весьма полезны с точки зрения укрепления (и расширения!) границ. Отказа, думаю, не последует – дела в Парфии сейчас обстоят не лучшим образом, а за твоей спиной как-никак – Великая Рома! Да и сам ты жених завидный: молод, богат, красив. Женись, роди законного наследника и продолжай дальше наслаждаться жизнью. Тебе ещё не поздно ею наслаждаться – в отличие от твоего «дядюшки Клавдия», ты ещё полон сил.
Продолжаю на следующий день.
Сегодняшнее утро осквернилось дурным знамением: на рассвете над Капитолием появилась огромная стая воронов. Не менее часа они кружили над холмом, громко кричали, дрались, садились на крышу храма, а потом вдруг снялись с места и улетели за Тибр – так же неожиданно, как и появились. Все авгуры сошлись на том, что это очень плохой знак, однако в трактовках последствий разошлись. Одни сулят недород и голод, другие – большой пожар, третьи – восстание черни или рабов. Я же помалкиваю и лишь горько усмехаюсь про себя, помня, что в день смерти Божественного Августа на крыше его дома в Ноле видели ворона.
Так что, похоже, мой мальчик, дни мои действительно сочтены, и крылатый Танатос уже наточил свой меч и готовится пуститься в путь, дабы позаимствовать прядь волос у одного грузного одышливого старика, недобросовестного в молитвах и невоздержанного в удовольствиях
Утешаюсь лишь моим любимым Горатием Флакком: смертный путь проходят лишь однажды.
P.S. Передавай привет своей матушке. Пусть она, чистая душа, помолится за меня. Боги у нас с ней, конечно, разные, но мне почему-то кажется, что к просьбам праведников, кому бы те ни молились, боги прислушиваются намного охотней, и, кто знает, может, её бог замолвит за меня словечко перед нашими.