Публицистика
КОМПЛЕКС ВИНЫ
Как щедрый, некорыстолюбивый человек он любил дарить свои работы, но было и другое: во время его загулов некоторые «коллекционеры» за бесценок, за бутылку водки или просто так прибирали к рукам его картины, зная подлинную их цену. Затем они оседали в частных коллекциях в Москве и других крупных городах, «уезжали» за границу. И не просто так оседали и «уезжали», а принося солидные дивиденды тем, кто ловко пользовался Володиной (и не только Володиной) слабостью. Некоторые сделали на этом состояние…
После того как, заболев, ушел с должности Геннадий Клюшин, положение Владимира стало незавидным. «В Твери он числился на должности разнорабочего Худфонда с мизерной зарплатой», - пишет Елена Грачева. Дмитриева выселяют из Дома художника и запрещают в нем появляться. Как-то знакомая художница удручила меня новостью:
- Беда, Володька пропил мольберт…
Могли бы окружающие его коллеги сделать так, чтобы все было по-иному. Не знаю… Возможно, кого-то потаенно раздражала высочайшая популярность Дмитриева. Но все-таки ему самому не хватало воли удержать себя «на привязи». Тем не менее, он продолжает бороться за себя. Начинает часто бывать в храмах, рисовать их, но, прежде чем взяться за карандаш и кисть, становился на колени и просил у Бога прощения за свои грехи. С чего началось покаяние? Один из близких друзей Владимира рассказывал:
- Думаю, сыграла роль преждевременная смерть его наставницы Соловской. Когда ее не стало, Володя, наверное, понял, насколько был несправедлив по отношению к ней в последнее время. Уж за нее-то он просил у Бога прощения, я знаю это точно…
- Комплекс вины у него был, как и у всякого совестливого человека, - поведала другая почитательница таланта Дмитриева. - Мы однажды приехали в храм Дмитрия Саровского в Бибирево Западнодвинского района. Я снимала телекамерой, Володя рисовал. Посмотрела на его рисунки и поразилась, насколько точно передал он детали внутреннего убранства храма. А потом заехала к нему домой, он исступленно колет возле дома дрова. «Привожу себя в порядок, - говорит. - Вот, смотри - готовый сюжет, - показывает на склоненное к дому дерево, над которым повисло тяжелое облако. - Вижу, а рисовать не могу. Рука кисть не держит»…
Иногда он заходил ко мне домой…Вспоминается лето 2004-го. Теплый июльский день. Вижу в переулке знакомую фигуру - Володя Дмитриев с каким-то свертком. Оставив огородное занятие, выхожу за калитку.
- Возьми, что понравится, - развернув на колене сверток, Володя начинает перебирать многочисленные листы со своими карандашными набросками.
- Не возьму! – отказываюсь я, замечая, что он нетрезв.
- Возьми! – ухватив меня за рукав рубахи, настойчиво упрашивает Володя.
Не без колебаний я отбираю всего лишь один рисунок - на нем голое дерево с одиноко сидящей на ветке птицей. Что-то в этой птице есть такое…
- С завода меня уволили, - жалуется Дмитриев. - В Тверь собираюсь. Новую жизнь начну, - он разворачивается и шаркающей, неуверенной походкой идет к Советской улице.
Это была наша последняя встреча…
Последние полгода своей жизни Владимир Михайлович провел в основном в родном гнезде.
Надежда Фадеевна рассказывала:
- Приходит как-то выпивши, сел на крыльцо, обхватил голову руками и застонал, как зверь раненый… Говорю: «Может, зря с Калинина ты уехал, сынок?». «Наверное, зря, мама», - соглашается со мной. Он как меж двух огней и жил - то Андреполь, то Калинин - Тверь, по-теперешнему… А потом Бологое у него появилось… Заявил: «Не расстраивайся за меня, буду возить картины на продажу в Тверь». Было у него там, кажется, двое каких то знакомых, которые покупали ему сначала холсты и краски, а потом забирали его работы. Когда, в конце апреля 2005 года, уезжал из Андреаполя автобусом, сказал: «Сегодня же вечером вернусь», но не вернулся. Прошел день, другой, истекла неделя. Мы забеспокоились. Дочке моей Наташе понадобилось быть в Твери с отчетом, там она узнала от Галины, жены его, что Володя не живой. Галина показала кладбище, где он захоронен. Кто и когда хоронил, неизвестно. Лишь на табличке значились имя и фамилия сыночка моего и дата смерти - 3 мая 2005 года. Наташа договорилась, чтобы можно было забрать его домой. Здесь его и похоронили, как подобает. Каждый день вспоминаю его, плачу.
«ГЕНИИ НЕУДОБНЫ В ЖИЗНИ…»
После гибели Владимира Дмитриева, оказавшись в Твери, я навестил своих друзей-художников в мастерских на Серебряной улице. За чаем только и говорили что о нем. Позже появится о Дмитриеве тонюсенькая, тиражом всего в 100 экземпляров, книжечка «Послесловие к жизни», где автор-составитель Татьяна Михайлова приводит воспоминания о Владимире. Вот некоторые извлечения из них:
Сергей Зыбин, член Союза художников:
«Володя все время жил в Твери, в Андреаполе, то есть человек он был нестоличный, а работы у него не были провинциальными - и по уровню, и по его таланту живописца. Всегда ощущалась какая-то классичность, глубина колорита, тонкость его живописная, особое мастерство. Он любую работу делал, полностью отдаваясь процессу творчества. Он не мог работать вполсилы, всегда работал на пятерку, даже если маленький этюд писал. Вся его внутренняя энергия мобилизовалась в этот момент, и он всегда ее выплескивал».
Игорь Бучнев, член Союза художников:
«В мастерской на улице Радищева, где он много лет творчески работал, создавал свои серебряные симфонии - уникальные, живописные, - все было подчинено творчеству. Художник, придя к нему, мог подпитаться и по-человечески, и творчески магией искусства, того, как человек может простые стены превратить в лабораторию, в которой все разумно, все красиво: чашка, кружка какая-нибудь, оловянная ложка, яблоко антоновское, бегония. Мне всегда нравились у него цветы, они жили какой-то своей жизнью, помогая художнику, позируя ему».