РОСА ВОДОЛЕЯ
VII
Она увидела себя со стороны. Это было впервые. Она знала, как выглядит и какой видят ее другие, но увидеть себя вот так – прямо перед собой, вживую, лицом к лицу – было странно, почти невозможно. Неужели это ее душа, выйдя из тела, смотрит на него, удивляясь и не веря? Но нет, вот же тело, она явственно его ощущает, и пред ней, стало быть, видение, фантом, – но как все ясно, живо, почти вещественно! Как, главное, понятны и близки эти энергии, состояние чувственной полноты и тайного страдания, силы и бессилия, волнения и внутренней борьбы, которая чем дальше, тем сильней… Ее удивило, как может она это чувствовать, но только на миг: как же не чувствовать себя? Вот они – ее жемчужные стремительные циклоны, прочесывающие шершавую кожу и косматую шерсть джунглей, вот гигантский спрут торнадо с циклопическими глазами смерчей, накрывший треть материка, а там, подальше, цунами длинной серебряной волной смывает густую грязь с узкого побережья… Всё так, всё так… Но как огромны и плотны вокруг грозовые, зловеще вспыхивающие эгрегоры, – она не думала, что ситуация так серьезна. Как болезненно-остры язвы и рваные раны, учиняемые тут и там двуногими, – как могла она это допустить? А их все больше, – огромные площади вспучены струпьями взрывов, стада смрадных железных бронтозавров, сея огнь и смерть, носятся, как безумные, и убийственное напряжение жутко нагнетено в атмосфере. Вдруг ослепительные зарницы, одна за другой, озаряют три континента, гигантские желто-серые грибы вспухают над ними, доставая стратосферы, заволакивая все сизо-бурой мутью, и колоссальная, в четверть океана, воронка поглощает вместе с водой часть материка. И тут мучительная, дикая, не сравнимая ни с чем боль потрясает ее: гранитные хребты разламываются, литосферные плиты, вздыбясь, крошатся, и чудовищный взрыв на миллионы миль – в клубах пыли, пепла и пара – разбрасывает слепящие протуберанцы магмы, оплавленные глыбы гор и рваные, беспорядочно вращающиеся осколки прекрасной когда-то планеты… Ей показалось, весь беспредельный космос содрогнулся и потемнел вокруг огненной вспышки взрыва, и невиданный вихрь устремился со всех сторон к месту трагедии, точно тысячи душ неслись сюда, чтобы разделить ее скорбь. А навстречу, как искры, уносились от разверстой бездны несметные полчища душ погибших, и на месте, где только что видела она себя, царили хаос и смерть…
Она ощутила внезапную слабость и тревожное чувство опасности, даже страха, и тяжкий порывистый вздох ураганной волной, срывая крыши, ломая деревья и вспучивая воды заливов, пронесся над ночной ее стороной, перед которой стояла страшная картина. Что это было? Что значило это видение, которое, несомненно, ей зачем-то показано? Ее будущее? Оно ужасно… Все планеты рано или поздно умирают, превращаясь в холодные, безжизненные, распадающиеся постепенно глыбы. Космические взрывы, буквально их раскалывающие, довольно редки, – неужели это грозит именно ей? Но если это будущее, почему картина так реальна, точно это произошло в самом деле? Она видела не образы, – она ощутила весь ужас подлинной трагедии, страдание миллионов и миллиардов смертей, и этого не могло быть в голограмме. Что же тогда?
Она обращала вопрос не к себе, – она не знала ответа, – но к показавшим ей это Высшим, хотя не была уверена, что получит ответ. Но он пришел, как уже случалось, просто и почти мгновенно: полное недоумение сменилось вдруг ясным пониманием. Однако поразило оно не меньше, чем сама катастрофа.
Да, это не голограмма, а действительный взрыв планеты. Но не ее, а двойника, – второй такой же Земли, существовавшей в другой звездной системе. Двойник был создан Высшими, когда они убедились, что начальное человечество уже с первых шагов дает искажения программы, и нужна страховка. Дублера Земли создали после первой человеческой расы со сдвижкой времени на двести лет вперед, – по сути, как Землю будущего. И вот – ее уже нет… Ядерная война уничтожила не только все живое, но и саму планету. Цивилизация, идентичная человечеству, погибла полностью. Ядерная война и полная гибель – ее собственное будущее через двести лет. Спасти могут лишь немедленные радикальные перемены, для чего и показан ей финал, к которому приведут нынешняя ситуация и установившаяся на планете тенденция развития.
Просто информация. Ничего еще не случилось. Но она потрясена, как будто пережила собственную смерть, и не скоро оправляется от удара. Двести лет – почти ничто. Но сколько надо успеть!.. Не однажды она перестраивалась и менялась, и предстоящее обновление возбуждает и подстегивает. Вот откуда это напряжение, эти приливы, эти будоражащие напористые струи, – это знаки: пора, пора! Она живо чувствует, давно уже чувствует их настойчивые порывы. Как дрожат в ней натянутые до предела струны! Сколь сокрушительна и неудержима мощь стихий, давно ждущих дела: надо указать только цель. О, она изменится… Но изменится ли жалкое бестолковое человечество, ухватившее, как атланты, ношу неподъемную? Ведь именно оно включит цепную реакцию всеобщей гибели. Оно ее и достойно. И пусть бы кануло, как атланты, – она бы еще помогла. Но ситуация, увы, иная. Эти обсели и изгадили все материки, и убрать всех сразу невозможно. Постарается, но едва ли. Да и не чудовище же она… Однако смертников, способных всё уничтожить, устранит без колебаний.
Она переводит дух, остро ощущая свое могучее дородное тело и сгустившиеся, пульсирующие в мягких лонах человеческие энергии. Как радовали когда-то их живость, яркость, свежесть, – где они теперь? Слабо курящийся тлен косности, завихрения распада и тяжесть густых бордово-фиолетовых тонов – энергий самости, разъединения, вражды. Или – после этого предупреждения – она слишком пристрастна? Нет, знала все и раньше, но теперь, ощутив смертельную опасность, лишилась иллюзий. Они неисправимы. Да и поздно исправлять. Без ее вмешательства, во всяком случае, не изменится ничего.
Она стягивает, скручивает над океаном мощный циклон и, двинув на материк, устремляет с юга знойную волну ветров. Эта жалкая тепличная поросль, закосневшая в лености и неге, забыла о потрясениях. И вот северные ее реки, взбухая от ливней, превращаются в мутные моря и заливают их города, поля, дороги. От небывалой жары и засухи на юге начинаются пожары, горят леса, посевы, деревни. Теперь им не до распрей и оружия: энергетический спектр меняется за несколько дней. Почему ж она так осторожничала? Для чего берегла это племя самоубийц? Всё, кончено. Кончена спокойная жизнь! Ей дан карт-бланш, и она заставит их забыть об их искусственных огнях и взрывах, обжигая лавами и пожарами, круша ураганами и землетрясениями, смывая ливнями и потопами…
Как очистительна мощь стихий! Как свежи и обильны энергии выброшенных из заскорузлых нор, потрясенных, охваченных небывалыми переживаниями существ, сколь разнообразны и новы открывающиеся возможности! И это только начало. Озноб возбуждения от зарождающейся в глубинах обширной – от полюса до полюса – волны обновления продирает ее, как в далекой молодости, – она заждалась этих радостных, волнующих перемен. Преображение невозможно без глобальных потрясений, катаклизмов, катастроф, – это огромное беспокойство и труд, но они того стоят. А теперь – пока не минует критический срок – они станут и способом существования. С продуманными формами и системой, а пока… Пока плотный тяжелый циклон сворачивает на соседний материк и, вспучив воды залива, подмяв и опрокинув десяток судов, сметает яростным ураганом прибрежный городок и, сея панику и гибель, подвигается опустошающей полосою вглубь. Несколько светящихся линз, невидимо висящих над побережьем, поднимаются выше, одна следует за ураганом.
«Ничего не понимают, – отмечает сидящий за пультом, глядя в телескопический иллюминатор. – Один животный страх».
У второго, помоложе, в таком же серебристом костюме, сужаются глаза.
«Играют на границе взрыва. Когда-то были затоплены целые материки, – все забыто. Иллюзия спокойствия. Она их расшевелит…»
«Но гибнет очень много. Беспорядочно и бессистемно», – замечает молодой.
«Отлично. Сроки поджимают. Ждать, пока вымрут естественным путем, нельзя. Досрочный забор душ запланирован».
«Но души же такие разные».
«Забранных отсортируют и отбракуют. А для оставшихся это колоссальная встряска. Та же сепарация. Или рывок в развитии, или падение и откат. Каждому свое».
Аппарат взмывает, с высоты им отлично видна панорама Земли, ало пульсирующая тревожными аварийными пятнами. Они настроились на шоковые энергии катастроф, и эта картина впечатляет.
«Отлично, отлично, – отмечает старший, знакомя стажера с объемом работ. – Заметная подвижка. – Раньше такой вид удивил бы даже его. Но теперь, когда спускаемая на Землю энергия возрастает в разы и очищение все ускоряется, обилие аномалий и катастроф радует. Это люди вынос грязи считают разрушением, а начало стройки беспорядком. Сверху же все видится по-другому. – Местами начнутся разложение и мор, – добавляет он. – Но все штатно».
«Это работа самой планеты?»
«Не только. Всё под контролем Высших. Масса дел сейчас у отрицательной системы, занимающейся человечеством. Она выявляет все низкие качества, вовлекая людей в критические ситуации. Да вот, взгляни…»
Они пролетают над гористой, севернее внутреннего моря, местностью, над которой завис обширный энергетический купол с явно иным, чем вокруг, зарядом. Под ним – в полуразрушенных, горящих кое-где селах – следы недавней схватки; в зарослях еще слышна перестрелка.
«Это отрицательное поле, провоцирующее на негатив. Оно же и собирает энергию агрессии и убийств».
«И все, кто попал под него, воюют и убивают?»
«Воюют – да. Но не все убивают. Войны плодят подлецов и героев. Посмотри на дорогу…»
По шоссе мчатся автомобили. Над кабиной большого белого фургона летит шаровой плазмоид. Неожиданно он ныряет вниз, и фургон, потеряв управление, резко сворачивает и, сшибя десяток надолбов, валится с двадцатиметрового откоса на камни, взрывается и вспыхивает.
«Почти все аварии и техногенные катастрофы – их работа. Они очень точны. Но – возвращаемся…»
Стремительно взвившись, аппарат широким виражом уходит к базовому кораблю на ночную сторону Земли.