РОСА ВОДОЛЕЯ
VII
В жизнь Руднева вошла волнующая новизна. Так привычное небо, которое видишь каждый день, мгновенно становится другим, едва взмываешь в его головокружительную высь. Он жил с постоянным ощущением полета: чем бы ни занимался, думал о Вике, и сердце его трепетало и руки гудели, будто сжимая штурвал. Хотелось излить переполнявший грудь восторг, хотелось поймать и принести ей легкое, как снег, облако или струю небесной синевы… Проходя мимо магазина, он залюбовался блеском солнца в бирюзовом кристалле на агатовой подставке и пришел к ней с этой безделушкой.
– Пусть этот кусочек неба… – «о, как красиво я говорю!..» – пусть он постоит тут.
Вика вертит с улыбкой вспыхивающий синими огнями сувенир.
«Он цвета ее глаз…» – замечает смущенно Руднев. Заговорив о деревне, спрашивает, когда она поедет домой, и обрадован ужасно:
– Так и я!.. У меня целая неделя отпуска!
О, это шикарный вираж! Он поймал ветер и несется в звенящем просторе к заветной своей цели, а она и не подозревает, что это небо – она.
– Дед Иван, верно, ульи вывез… мереж новых навязал… – говорит он первое, что приходит в голову, радостно увлекая ее в общие воспоминания. – Помнишь, как прошлым летом…
Вика помнит, они смеются над дедовыми причудами, но ей не терпится рассказать о своих чудесах.
– Сереж, ты вот летаешь… Ты видел когда-нибудь НЛО?
– Не приходилось.
– А я… я на днях видела. С балкона. Прямо над нашим прудом!
– Серьезно?
– Да не просто видела… я с ним разговаривала! – изумленно, будто не веря себе, распахивает она глаза. – Вот тут, вот на этом стуле сидел!
Руднев, осмотрев недоверчиво стул, присаживается.
– Вот так? – улыбается ей в глаза.
– Не смейся… – продолжает она, волнуясь. – Я чуть не обомлела…
Хозяйка открывает кому-то в прихожей, и в комнату заходят Ольховские с Ильей.
– О, мы не одни! – радостно улыбается Алла Рудневу.
– Проходите, проходите… – Вика рассаживает с веселым смущением гостей. – Знакомьтесь, – указывает она художнику на Руднева. – Сергей, брат… Илья Вязов, художник, ты уже знаешь… – с улыбкой кидает она взгляд на картину.
Мужчины пожимают дружески руки. «Брат…» – неприятно задет Руднев, менее всего желая теперь быть братом. Просиявшие при виде Вики глаза Ильи лучше слов говорят, что он к ней неравнодушен. Сравнивая себя с импозантным живописцем, со щемящей болью Руднев сознает, как зауряден сам и прост. «А она?» – пытается угадать он ее чувства, вглядываясь в правдивое милое лицо, и немного ободряется, не замечая явного предпочтения.
– Все молодеешь, старушка? – щурится Глеб на портрет.
– А меня вот не нарисуешь… – обижается Алла. Но Рудневу кажется, он понимает художника. «И ей портрет!..» – усмехается он нелепому желанию равняться с Викой. Алла, почувствовав внимание, переводит на него блестящий взгляд. Зная, как трудно будет отвязаться, Руднев хитрит.
– Вика такое мне сейчас сказала… Они, Вика, не знают?
– Нет. – Внеся чайник и чашки, она расставляет их на столе и возбужденно, светясь глазами, начинает рассказывать. Все изумлены.
– Совершенно как люди? – переспрашивает Илья дважды; он слушает ее со странным, почти детским восторгом.
Глеб, постукивая ложечкой о чашку, иронически вскидывает изломанными, как крылья грифа, бровями.
– Ты не веришь? – толкает его Алла. – Она же своими глазами видела!
– Есть, знаешь, сны наяву. Можно видеть, слышать, ощущать, но это не обязательно реальность… Возможно, Вика, это продолжение твоего сна?
– Да брось, Глеб, – сна!.. – отмахивается та возмущенно. – Не совсем же я дурочка!
Услышав, что до далекой галактики несколько минут лета, Руднев качает с сомнением головой.
– Ну вот, пожалуйста!.. – хохочет, протянув к нему руку, Глеб.
Но Илью это обстоятельство воодушевляет.
– Вы не понимаете! – возражает он горячо, встряхивчая густой соловой гривой. – Как раз это и подтверждает!
– Если они есть, и так близко, и так могущественны, то почему не проявят себя? – недоумевает насмешливый Глеб. – Почему не помогут людям?
– Он же объяснил! – перебивает нетерпеливо Вика. – Люди агрессивны, нравственный уровень у нас низкий!
– Им просто нельзя вмешиваться, – заявляет Илья убежденно. – Если помогут, то только этим испортят.
– Да куда больше… – хмыкает Глеб в чашку.
– Этот ажиотаж, – начинает негромко Руднев, – вокруг инопланетян…
– И ты не веришь?! – удивлена Вика; сомнение их просто оскорбительно.
– Нет, я верю! – заверяет он поспешно. – Но я – о людях. Одни на помощь их рассчитывают, другие боятся, что нападут… Не в том же дело! У них свое, у нас свое. Никто нашу работу не сделает… за нас не сделает, – чуть запинается он, заметив, что разговорился и все на него смотрят. – А у нас – то природа, то погода, то инопланетяне. Самим же что-то надо! Свою технику развивать! – настаивает он, слегка краснея.
– Ну, наша техника! – машет пренебрежительно Илья.
– Да уж… – морщится и Глеб. – Те ж керосинки, только покрупнее теперь. Чем мы так особенно…
– Ну, что вы! – обескуражен их непониманием Руднев. Ничего в технике не смыслят, даже и возражать не стоит, но земной патриотизм его уязвлен. – Что вы! За один век от паровика до ракеты шагнули, на Луне побывали. А за это столетие такого еще достигнем!
– Чего же? – вперяется остро-насмешливым глазом Глеб.
– Ну… на Марс полетим. Базы построим на Луне…
Вике странен этот разговор. Никто не сознал, кажется, случившегося. Ее внегалактический гость так фантастичен, что не принят даже всерьез.
– Ай, да ну вас! – отворачивается она раскрасневшимся лицом к Алле. – Знаешь, о чем теперь жалею? Что не притронулась… Ни к женщине, ни к мужчине. То есть – материальные они или… может, голограммы какие-нибудь?
– Да, надо было, Вика, надо! – с чувством подхватывает Алла. – Ты бы…
– Скорей всего, это образы, – говорит, с интересом оглядываясь на них, Илья. Его страшно это занимает, но обстановка не совсем удобна для обсуждения. – Менять облики, одновременно их материализуя, нерационально, – добавляет он, с восхищением – рассказом или, может быть, рассказчицей – вглядываясь в Вику.
Она отвечает благодарной, теплой улыбкой.
«Явно заинтересован… явно, – замечает все Руднев, понимая, что может опоздать, и ему стыдно этой мысли и больно, что счастье может зависеть от столь ничтожных обстоятельств. – Сказать ей все, все… И ни днем позже», – думает он о предстоящей поездке как о неотложном уже объяснении. Там, в их родной Грустыньке… Сквозь листву верб и сирени он видит ее дом с лавочкой у ворот, баньку под березой, мостки за огородами и едва заметную в зарослях клевера, одуванчика и купальницы тропинку в лес. Там ему не понадобится много слов. О, там… Все произойдет, он уверен, само собой, надо только оказаться там вместе.
– Вот где техника! – поворачивается Илья к Глебу и Рудневу. – Искусственное от живого не отличишь! А наша – железо да химия, природу только губим. Вы думаете, эти катаклизмы, землетрясения, наводнения – просто так? Да нет! И чем дальше – тем больше, уже и слепому видно… Ты лучше нас это знаешь, ведь так? – доверительно-дружески обращается он к Рудневу.
– Ну… наверное, – пожимает плечом Сергей. Он не видит связи между техникой и стихийными бедствиями, но что последние участились, очевидно.
– И он это говорил: человечество зашло в тупик, – вставляет Вика, пытаясь вернуть всех к прежнему разговору.
– Так-то, ребятки, – заключает Глеб давно выношенной мыслью. – Порядка нет и не будет. Техника или еще что, но людей не переделаешь. Человечество давно испорчено и обречено. А вы о каких-то инопланетянах… Детский сад!
– Ты что ж предлагаешь? – усмехается, переглянувшись с Викой, Илья. – Лечь сейчас же и умереть?
– Сейчас или нет, а каждый ляжет и умрет. И все это знают. То же и с человечеством. Перспектива одна – конец! – с веселой иронией, как о чем-то забавном, говорит, поигрывая ложечкой, Глеб. Он так свыкся с ролью закоренелого скептика, что не отличает уже роли от убеждений и не упускает случая обдать из холодного ушата жар дешевых восторгов.
– Я больше всех, наверно, это видел… и катаклизмов, и смертей, – замечает тихо Руднев. – Но не думаю, что конец… что это неизбежно. А инстинкт самосохранения?
– Ну, конечно же! – подхватывает, легонько коснувшись его плеча, Алла. – Вспомните, как после Чернобыля подсуетились, собрались и – ничего… А война? Тоже были на грани, но поднялись все и – победили! Да?.. – смотрит она с затаенной лаской на Руднева. Кокетство ее почти бессознательно, как мягкое подкрадыванье кошки.
– И не только это. Есть же варианты, – рассуждает, перебирая пальцами крупной, на отлете, кисти, Илья, и Руднев завидует его раскованности и простоте. – Технический путь – самый примитивный. Можно же идти путем живой природы, да и нашей собственной…
– Ты что, дал уже указание? – перебивает иронически Глеб.
– Зачем я… На это ученые есть.
– Не смеши, Илья. Способ мышления и наука не произвольны, вариант давно выбран, и никуда нам не свернуть. Что есть, то есть. Живи настоящим! Полезней, чем твои прожекты.
– Так я же о настоящем!
– Слова, друг, слова. О какой ты живой природе? О каком пути? Сам не знаешь. А вот я – предельно конкретно. Думаешь, мы зачем, Вика, заехали? Махнуть денька на два, на три… как раз на эту самую природу. Ты как?
– Все вместе? Но я… – Вика заметно смущена. – Я как раз домой собиралась. И Сережа вот едет. У нас там тоже природа. И отличная… правда, Сереж?
Руднев чуть заметно кивает.
– Да нам, в общем, все равно куда. А, Илья? – прищуривается Глеб на приятеля. – Там же озера у вас?
– О, прекрасные озера! – обрадована Вика.
– Так едем вместе. Палатки, лодку возьмем.
– Ой, как замечательно! – хлопает Вика в ладоши. – Порыбалите там. Сережка все места знает! Да, Сереж? – трогает она его за руку, заглядывая в глаза.
Руднев ошеломлен: план его рушится на глазах. Покраснев, он лихорадочно соображает: отговорить нельзя, отказаться неудобно. Оставить их и устраниться? Нет, это выше его сил. Решает, скрепя сердце, поехать, чтобы быть рядом.
– Да, есть там… – роняет он скупо.
Ничего еще не потеряно. Но все так усложнилось. Точно свергшись с небес на землю, он понимает, что напрасно так лихо воспарил, даже Грустынька вряд ли поможет. Сосредоточась на нежданной проблеме, он замыкается и почти не участвует в общем оживлении. «Ничего, посмотрим… на месте видней, – успокаивает он себя, уходя вместе со всеми от Вики. – Ну, подумаешь, пикничок…»
Но на душе непокойно, неуютно, точно вылетает куда-то на непроверенной машине.