Рядовой Советского Союза
Отпуск
«По всем правилам, Григорий Антонович, вам после училища положен отпуск», - приятно и незнакомо звучат слова начальника штаба бригады. Первый раз в жизни Половченю назвали так весомо и уважительно. Да, произошли в его жизни коренные изменения, он теперь совсем не такой, каким был до призыва в армию, и даже не тот, как на памятных маневрах. Он командир.
- Я думаю, так и сделаем, - продолжал Пасечников. – Съездишь домой, родных посмотришь, себя покажешь. Да смотри, не оскандалься, - полушутя предупредил отпускника и рассказал о недавнем происшествии в Белорусском военном округе. Молодой командир приехал в отпуск домой, в воскресенье пошел на танцплощадку. Мирно беседовал со знакомым. К ним подошел пьяный парень с железным прутом в руках, замахнулся на командира, но не успел ударить – командир применил оружие.
- На всякий случай оружие сдай.
Половченя понимающе кивнул головой.
- Обязательно, товарищ начальник штаба. Да вы не беспокойтесь за меня.
- Знаю тебя, Гриша, верю, что не оскандалишься, не подведешь, но, как тебе самому известно, береженого бог бережет. Глупости тебя обошли стороной. Ты не куришь? Не пьешь?
- Нет, Виктор Петрович, не научился и считаю, что командиру Красной Армии это совсем ни к чему.
- Молодец, Григорий Антонович. Вижу, что не ошибся в тебе. Передай адъютанту, чтобы распорядился насчет отпускных документов.
Тепло простившись с Виктором Петровичем, Половченя сходил в магазин за нехитрыми подарками и вечерним поездом выехал на Осиповичи.
За окнами вагона поплыли облитые закатным золотом леса, замелькали полянки со стогами свежепоставленного сена. Приятно стоять у окна и ждать приближения родных мест с дорогими запахами парного молока, дегтя, лошадиного пота.
- Хорошо идет поезд. Часа через полтора будем в Осиновичах, - говорил, попыхивая папироской, стоявший рядом пассажир, поглядывая на командира. – В отпуск или командировку?
- В отпуск.
- Родители ждут?
- Нет, я не стал их предупреждать.
Половченя отошел от раскрытого окна, не желая продолжать беседу: «Интересно, как встретит Тася? Говорят, вышла замуж, напрасно не дождалась».
В Осиновичах пересадка. Мелькает мысль: а не дать ли телеграмму? Пожалуй, не стоит. Увижу то, что есть. Студенты, едущие на практику, помогают скоротать время. Под аккомпанемент гитары задорно звучит:
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река…
Вот и Уречье. Командир Красной Армии Гавриил Антонович Половченя прибыл в родное село Языль в отпуск. Идти от станции до дома жарко, но снимать ничего нельзя: не положено командиру иметь неопрятный, небрежный вид.
Село встретило отпускника знакомой картиной: возвращалось стадо, поднимая пыль. Грише живо вспомнилось время, когда он был пастухом. Он, оказывается, помнит, как звучат некоторые нашейные колокольчики: «Это должно быть корова Арцибовичей, а это – Назимовых». Издалека увидел крышу родительской хаты, одна половина которой была крыта соломой, а другая свежим тесом. «Что мои делают дома? Конечно, не ждут. Обрадуются», - делал предположение Гриша, еле сдерживаясь, чтобы не добежать последние метры. Подошел к дому никем не замеченный и открыл дверь.
Семья сидела за столом и не обратила внимания на открывающуюся дверь. Но когда Гриша сказал громко: «Мир дому сему», все повскакивали с мест. Сестры закружились вокруг старшего брата. Мать обняла сына, смахивая слезы. Подошел отец, посмотрел на сдержанно улыбающегося сына и усадил его на лавку.
- Давай-ка, Гриша, снимем сапоги. Жарко в них.
- Что вы, папа, я сам сниму.
- Ничего, сынок, тут стыда нет. Давай, помогу, - начал снимать сапоги с Гришиных ног. Сапоги вызвали восторг.
- Гляди, мать, это же чистый хром! Нет, шевро? Самый высокий сорт, - качая головой, с восхищением говорил Антон. Да, это были не те сапоги с деревянными подошвами, которые он когда-то сделал Грише.
- Спасибо, сынок, утешил на старости. Выглядишь молодцом. С сенокосом-то поможешь?
- Подожди ты со своим сенокосом, отец. Дай сыну отдохнуть с дороги. Там, служба, командовать тоже нелегко. Что он, из гостей к нам пожаловал? – говорила мать.
Скоро нагрелась вода. Гриша вымылся, почувствовал большое облегчение. Все собрались за столом. Отец, понизив голос, спросил осторожно:
- А что, Гриша, может, самогону пропустишь?
- Спасибо, тата, я не пью.
- Слава тебе, Господи! Перекрестилась мать.
Гриша внимательно оглядывал хату, соображая, что нового появилось в ней.
Заметив, что нет лучника, спросил взглядом: где?
- Выбросили за ненадобностью, - сказал отец. – У нас сейчас лампа семилинейная, светло. Вот напилим тесу, перекроем крышу, а там, может, удастся поставить хату. Все идет хорошо.
С улицы доносятся песни, вот они уже совсем близко. Слышно, как несколько человек поднимаются на крыльцо. Осторожный стук в дверь, девичьи голоса вызывают Гришиных сестер Ксению и Лизу. Они уходят.
Оставшиеся окружили Гришу, с интересом слушают его рассказы о службе, о командире Викторе Петровиче Пасечникове, о параде, о бронетанковых войсках. Восхищаются, гордятся и больше всех – отец.
Утром отец с сыном пошли в правление колхоза. Антон торжественно, чтобы все видели, какие папиросы привез ему сын, раскрыл пачку «Казбека», закурил сам и пустил по кругу. Сын не курил, на вопросы, почему не курит, кратко отвечал: «Не научился!» Потребляет ли водку? «В армии не положено, да она мне без надобности». Отец доволен ответами сына и произведенным впечатлением. Сразу видно, что ему повезло с сыновьями, особенно старшим: выучился на командира.
- Григорий Антонович, - спрашивает колхозный счетовод, - вы вроде как офицер?
- Нет, уважаемый Дмитрий Петрович, - отвечает знатный земляк, - в Красной Армии нет офицеров. Я командир взвода.
- А это приблизительно подпоручик?
- Ну что ты пристал к человеку со своим подпоручиком, - прерывает счетовода председатель колхоза и, повернувшись к Грише, спрашивает:
- А как там международное положение? Вон Гитлер открыто говорит о войне с нами. Как вы думаете, это серьезно? Что говорит ваше командование?
Гриша кратко разъясняет международную обстановку. Потом заговорили о местных делах. Не поможет ли знающий технику командир отремонтировать трактор и веялку? Поможет.
Следующие три дня ушли на ремонт. Несколько дней было отдано сенокосу. Надо ли говорить, с каким удовольствием выполнял Гриша любимые им с детства работы, особенно по заготовке сена. Руки соскучились по крестьянской работе, но Гриша отметил про себя, что они скучают и по рычагам управления БТ. Распилил с отцом лес, перекрыли досками всю крышу: хватит жить под соломой.
Односельчане, узнав о приезде Григория Половчени в отпуск, подходили к усадьбе Антона по делу и без дела. Уважительно здоровались, величали Гришу Григорием Антоновичем, садились на бревна, заводили разговоры. Приглашали в гости на вечерки.
Гриша, наработавшись за день, оставался дома. Рано ложился спать, рано, с петухами, вставал. Думал о Тасе – хотелось ее встретить, не верилось, что забыла его.
Такая возможность представилась. Однажды, возвращаясь из магазина, он встретил Тасю у колодца – худенькую, с большим животом. В усталых глазах – застарелое горе. Подойдя к колодцу, сдержанно поздоровался, попросил напиться. Тася принесла кружку, зачерпнула воды и подала бывшему «мужу». Рука ее дрожала. Выпив воду, Гриша спросил: «Ты не узнала меня, Тася?» Опустив глаза, тихо проговорила: «Узнала, Гриша. Все село знает, что ты приехал».
- Как живешь?
- Как видишь, - отвечала Тася с дрожью в голосе, показывая глазами на живот.
- У вас уже есть хлопчик, зачем спешить?
- Что поделаешь, Гриша. Здесь не город.
Босые ноги Таси были в царапинах, узловатые руки – в ссадинах. Да, рано сгинула женская краса.
На прощание Гриша высыпал в большой карман тасиного фартука конфеты, которые нес соседским детям.
Наступил день отъезда. На проводы Гриши пришли все соседи, составившие веселую и живописную компанию. Перед приходом поезда неожиданно подкатил фаэтон председателя колхоза Самохвалова: председатель привез две корзины с яблоками в благодарность Грише за помощь в ремонте колхозной технике.
- Гришенька, пиши! – просила, вытирая слезы кончиком головного платка, мать.
- Счастливого пути, сынок! - крикнул отец.
Провожаемый мельканием платочков и напутствиями, вагон, в который сел Гриша, отошел от Уречья, увлекаемый трудягой паровозом.