Рядовой Советского Союза
Жить стало веселее
В один из теплых осенних дней 1916 года во двор неожиданно въехал на фуре, запряженной лошадью, отец. Радости не было конца. Лошадь вскоре ожеребилась, и на дворе появился всеобщий любимец – жеребенок, за которым ухаживали, как за ребенком. Лошадь была старая, ее вскоре продали, а на вырученные деньги купили телку.
Отец занялся бочками и ложками, ходил на дегтярный завод – подвозил дрова и жег их под котлом. Все радовались, когда он приносил домой после получки леденцы. В базарные дни отец ехал в Шляхты продавать свой товар. Зима проходила медленно, но уже не так трудно, как две предыдущие, когда семья осталась без отца. За свиней Гриша получил 20 пудов хлеба, сало, картошку. Появилась надежда, что скоро будет свое молоко и лошадь.
Подросший Сеня ходил в школу вместе со своим старшим братом. Полина Александровна при случае отмечала Гришины успехи, а вот с Законом Божьим по-прежнему не ладилось: помнился угол. Батюшка жаловался Дуняше, называл Гришу безбожником. Мать совестила сына, но тот уверенно и решительно говорил: «Выучусь и без поповского закона». Видя суровую несговорчивость старшего сына, мать замолкала.
Вечера проходили веселее. Отец сделал полати, и девочки – их было уже трое - набегавшись на улице и изрядно продрогнув, быстро влезали на полати и, отогревшись, затевали возню. Позднее к ним влезали Гриша с Семеном, начинались рассказы о прочитанном, а то читались и книжки. Особенно любили читать гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Мать пряла куделю, отец плел лапти или резал ложки, Гриша и Сеня по очереди читали о похождениях бурсака, попавшего в когти ведьмы.
Сестры слушали со страхом, каждая норовила залезть в середину, чтобы не оставаться с краю, ведь может схватить нечистая сила! Утром вспоминали вечерние страхи, пугали себя и других, говоря: «Поднимите мне длинные веки!» Плакали и переживали, читая «Тараса Бульбу». Ахали, слушая описание красоты Андрия, негодовали, узнав о его измене. Восторгались мужеством Остапа и твердостью старого Тараса. Часто повторяли слова атамана: «Я тебя породил, я тебя и убью».
Чтение книг доставляло удовольствие не только детям, но и родителям. Часто, заслушавшись, забывали о лучине, та гасла и воцарялась темнота.
- Ну что же вы, с обидой говорил Гриша. – Надо же следить за лучиной! Теперь я страницу потерял!
-Ой, батюшки! – Пугалась мать. – Заслушалась я, забыла подновить лучину.
Начинаются поиски спичек в темноте. Наконец они находятся, зажигается новая лучина.
- Ты бы, отец, сделал новый лучник, - говорит мать. – Такой, кА ты видел в Шляхтах, а то читать детям неудобно, плохо видно.
-Завтра сделаю, - говорит отец и просит: - Читайте скорее дальше.
Спит все село, а в хате Антона Половчени горит свет, звучит мальчишеский голос. Наконец засыпают девочки, потом затихает, утомленный чтением Семен. Дремота овладевает матерью. Дольше всех держится отец со старшим сыном. «На сегодня, пожалуй, хватит, - говорит отец. – Спасибо тебе, Гаврило, завтра закончишь». Услышав свое настоящее имя, полученное при крещении, Гриша вспоминает отца Василия и мысленно грозится ему.
От догорающей последней лучины тонкой струйкой поднимается голубой дымок, чуть слышны осторожные отцовские шаги. Дверь прочно закрывается. Кладутся последние поклоны перед иконой, слышно. «Спасибо, тебе, матерь божия. Царица небесная, помилуй нас». Полусонный Гриша смотрит на молящуюся мать, вялой рукой откладывает в сторону книгу и засыпает.
На следующий день Антон сделал новый лучник. Это было приспособление из тонких ивовых веток в форме граммофонной трубы, обращенной раструбом к полу. Раструб обмазал глиной и побелил известью. Под ним укрепил держак для лучины, ниже – противень с водой, чтобы гасить догорающие остатки лучины. В потолке прорезал отверстие для дыма.
Читать было лучше. Лучина горела на уровне полатей и хорошо освещала книгу. Но для приготовления уроков такое освещение было недостаточным, поэтому уроки делались засветло, а вечера оставались для чтения книг.
Этой же зимой пришло в Языль известие, что сбросили царя. Пошли разговоры о свободе, равенстве. В школе не стало закона Божьего – это Гриша воспринял, как свою личную радость, осознавая, что теперь больше времени можно уделить арифметике и чтению.