Рядовой Советского Союза
Комсомол
Гриша постепенно взрослел, старался жить свои умом и полагаться на себя. Делал вид, что не выходит из-под отцовской воли, но нередко делал так, как сам считал нужным. Получалось хорошо – отец хвалил, что-то не получалось, молчал, но стремление старшего сына к самостоятельности не подавлял.
К этому времени в селе появилась комсомольская ячейка. Комсомольцы и близкая к ним молодежь собирались в избе-читальне, внимательно читали и горячо обсуждали газеты ставили спектакли, вели агитационную работу. Гриша издали наблюдал за комсомольцами, чувствовал, что они очень близки ему по духу, и сам хотел вступить в коммунистический союз молодежи, чтобы вместе со своими ровесниками участвовать в субботниках, выступать в живгазетах.
Комсомольцы становились все более активными и напористыми. На пасху устроили свой «крестный ход» и комсомольскую пасху: прошли с красными флагами, самодельными хоругвями, на которых карикатурно были изображены отец Василий, лавочник, Чемберлен. Пели песню про попа Сергия:
Сергей поп, Сергей поп,
Сергей дьякон и дьячок
Пономарь Сергеевич
И звонарь Сергеевич.
Вся деревня Сергиевна.
А ребята Коминтерна
Раз-го-ва-ри-вают.
Ай да ребята, ай да комсомольцы!
Браво! Браво! Молодцы!
Комсомольцы нравились далеко не всем, особенно пожилым людям, не говоря уже о зажиточных – но их в Языле было немного. Отец ко всему новому относился с недоверием, иногда переходящим в осуждение, но старался понять смысл перемен. Мать, под влиянием попадьи, явно осуждала комсомольцев, особенно за их безбожье. Гриша хорошо помнил, как отец Василий обманывал их семью, не забывал о несправедливом наказании в школе и выжидал удобный момент, когда можно будет присоединиться к комсомольцам и насолить попу.
Примерно в это же время в сельскую жизнь вошло радио, кино, «живые картинки». Все языльчане с нетерпением ждали очередного показа этих картинок, но особенно радовалась сеансу молодежь, засветло занимавшее очередь крутить динамо-машинку. Отработав очередь, Гриша пробирался к полотну, на котором семенили дамочки в причудливых шляпах и курили папиросы, жеманно отставляя пальчики. «Живые картинки» запомнились надолго, оживленно обсуждались.
Не менее интересно было склониться над простеньким детекторным устройством и вслушиваться в далекие голоса, раздававшиеся из наушников, передаваемых из рук в руки.
Подчиняясь велению времени, Гриша с Семеном решили ликвидировать неграмотность у себя дома, но это намерение не вызвало особого энтузиазма у родителей. Отец с матерью изредка брали в руки грифельные доски или букварь, но делали это крайне неохотно и смотрели на обучение в их возрасте как на несерьезную забаву. После нескольких минут занятий старшие Половчени находили дела куда более серьезные и нужные – делали пряжу, плели лапти.
Успешно боролись с неграмотностью школьные педагоги и комсомольцы, окончившие специальные курсы учителей ликбеза.
Многих сельчан привлекали школьные вечера. Комсомольцы из старших классов давали концерты под руководством учителей. Активным участником их был веселый избач Толя Моисеев, он же секретарь комсомольской ячейки. Надев красную с поясом рубаху, он уверенно выходил на передний край сцены и громко декламировал:
Эй, молодежь! Все, кому впереди
Знание путь освещает
Все, кто молод, сюда приходи!
Вас комсомол призывает!
Произнося эти слова, Толя красиво выбрасывал вперед и вверх правую руку.
После одного из таких вечеров Гриша улучил момент и подошел к Толе с просьбой принять в комсомол. Толя крепко пожал руку Грише, похвалил за хорошее желание, продиктовал заявление и обещал послать будущего комсомольца на курсы трактористов. Гришу распирала радость, но он привык скрывать бурные чувства, поэтому дома никому не сказал о своем заявлении и по-прежнему помогал отцу в работах по хозяйству. Проявляя самостоятельность, сохранял уважение к старшим, помнил об отцовских убеждениях и не спешил открывать свой секрет.
Но шила в мешке не утаишь, тем более не могли долго оставаться в тайне комсомольские новости. На одной из вечеринок, проводя очередную агитацию за вступление в комсомол, Толя привел в пример сознательного борца за революцию Гришу Половченю.
Несмотря на уважение к комсомольской ячейке и ее начинаниям, отношение к ней среди подавляющей части молодежи оставалось настороженным и даже осуждающим. Поэтому после ухода Толи с вечеринки молодежь, прежде всего девушки начали приставать к Грише с весьма неприятными вопросам типа «Ты что, умнее всех хочешь быть?» Закончилось все тем, что Грише, еще не успевшему вступить в комсомол, хорошенько надавали, а когда о поступке старшего сына узнали дома (на следующий день после вечеринки), отец молча взял в руки вожжи и основательно обработал ими спину Гриши.
Семен с сестрами молча наблюдали за наказанием. Они уважали Гришу, считались с его мнением, и им теперь не совсем было понятно, в чем провинился старший брат. О том, чтобы пойти против воли отца, не могло быть и речи: слово старших в семье было высшим законом. Поэтому Гриша молча стерпел обиду и только продолжал жалеть о несбывшейся комсомольской мечте. Он перестал посещать комсомольскую ячейку, обходил Толю стороной. Несоюзная молодежь была довольна: проучили выскочку.
Чего больше в Гришиной жизни – бедности или отсталости? Больше – бедности. До 18 лет он не знал другой обуви, кроме привычных лаптей – лозовых, липовых или из бересты. Правда, чем больше он взрослел, тем чаще менялись портянки, но все равно, лапти оставались лаптями, а на одежду шло суровое льняное полотно, иногда с шерстяной нитью.
Предельная суровость и скромность в одежде и обуви не были следствием скупости родителей. Не видя в своей жизни ничего, кроме голода и лишений, они до предела ограничивали свои потребности, и потребности детей – а их было уже четверо. Семья с большим трудом становилась на ноги, освободившись от поповской зависимости. Родители были уверены, что детей ждут такие же лишения, которые выпали на их долю, и хотели подготовить детей к такой же жизни. Этим объяснялась и суровость отца, не принимавшего нарушений детьми, особенно, старшим сыном, традиционных норм.
Гриша жалел своих родителей и уважал их, преклонялся перед их внутренней чистотой, сохраненной в бедности, перед родительской бережливостью, и пронес эти чувства всю жизнь. В зрелые годы он много раз встречался с бедностью и вынужденной изобретательностью, помогавшими выжить в нелегких условиях, и сурово заботливая родительская школа всегда помогала ему.
Отец видел, что старший сын уже взрослый и будет призван в армию. Желая сделать Грише достойный подарок, Антон разыскал свои старые сапоги с отслужившими свой срок стельками и подошвами. Сделал деревянные подошвы с каблуками, тщательно прибил их к тому, что когда-то называлось головками сапог, смазал сапоги, в том числе и подошвы, несколько раз дегтем.
Это были настоящие сапоги, первые в жизни 19-летнего Гриши! Он был в восторге и гордо ходил по хате, предвкушая то впечатление, которое он произведет, когда покажется на улице в сапогах, а не в лаптях. Впечатление Гриша действительно произвел. Сапоги с деревянными подошвами так стучали, что прохожие удивленно смотрели на счастливого обладателя «настоящих сапог», а когда понимали, в чем дело, улыбались. Радостный Гриша тогда не понял, что сельчане были удивлены сапогами и поражались его святой наивной неосведомленностью. Он понял это позднее, когда надел настоящие сапоги, и был благодарен сельчанам, понявшим его ьв такую минуту.