Слишком поздно
Держа шприц иглой вверх, он стал осторожно сдвигать рукав халата.
И тут женщина подняла голову и как будто очнулась.
– Чего это?.. – её серые, влажно блестящие глаза в обрамлении набухших покрасневших век с недоумением остановились на Игоре. – Это чего?.. Зачем это? – она слабо потянула руку к себе.
– Укольчик... – терпеливо повторил Игорь. – Глюкоза... Вы успокойтесь, пожалуйста, расслабьтесь... Не надо так руку напрягать.
И тут женщину прорвало:
– Не надо! – крикнула она, откидываясь на спинку стула. – Уберите!.. Не хочу я!.. – она в панике прижала руки к груди.
– Надежда Андреевна!..
– Наденька!.. – кинулись к вдове подруги. – Надюш!..
– Не хочу!!.. – закричала Надя, с ужасом и отвращением глядя на шприц в Игоревой руке. – Уберите!!
– Надька, ты не дури! – блондинка обхватила вдову сзади за плечи. – Доктор знает! Укол сделает и всё... Тебе ж ещё мужа хоронить! А то ляжешь тут рядом с ним, не приведи господи!.. О детях подумай!
– Надежда Андреевна! Вам ДЕЙСТВИТЕЛЬНО необходимо сделать укол! – как можно убедительнее сказал Игорь.
– Слухай дохтура, слухай, – подтолкнула вдову в плечо «пожилая». – Дохтур, ён – грамотный. Дураков-то в дохтуры не берут... Не упрямься. Не зря ж он сюды, в таку даль, приехамши, по дожжю-то...
– Раньше надо было ехать! Раньше! – крикнула вдова, вскидывая на Игоря переполненные влагой глаза. – Раньше б приехали!.. Может тогда!.. Может ещё... – слёзы душили её, она уже ничего не видела. – Не дозовёшься вас!.. Сво-олочи... – она упала на стол, лицом на руки, и горько разрыдалась, судорожно всхлипывая и что-то бормоча неразборчиво себе под нос.
– Не слухай её, дохтур, не в себе яна, – замахала на Игоря руками «пожилая». – Сам должон понимать – не в себе... Изболевши душа у ёй-то...
– Надька, успокойся! – блондинка уже опять нависала над вдовой, тыча ей куда-то в ухо чайную чашку. – На, воды попей... Слышь, чё говорю?..
Игорь поднялся.
– Пусть поплачет, – тихо сказал он женщинам. – Не трогайте пока... Пусть поплачет.
Он аккуратно собрал со стола свои принадлежности, стараясь громко не щёлкнуть замками, закрыл чемоданчик и, осторожно протиснувшись вдоль стеночки мимо женщин, вернулся в зал.
– На! – Игорь протянул фельдшеру шприц. – Как успокоится – сделай укол. Внутривенно. Что-то мне её пульс не нравится... И вот ещё... – он вынул из кармана и протянул Кравцу упаковку. – Это – «норадреналин». Здесь ещё восемь ампул. Возьми. Ну... чтоб было. На всякий случай... А я пойду. Распоряжусь, чтоб носилки...
На лестничной площадке, облокотясь на перила и о чём-то вполголоса беседуя, курили двое. Сизый дым – слоёным пирогом – висел под сто лет не белёным, до густо-пепельного цвета закопчённым потолком, затмевая жидкий свет и без того тусклой, голой, жёлтой лампочки. При появлении Войтича курильщики замолчали, как по команде распрямились и в четыре глаза уставились на Игоря. Одеты они были, как и покойник, – в заношенные треники с пузырями на коленях и трикотажные майки с растянутым, обвислым воротом. «Что у них тут – униформа такая, что ли?..» – подумал Игорь, а вслух сказал:
– Мужики, сейчас человек с носилками придёт. Поможете покойника вынести?.. До машины.
– О чём базар, доктор? – сразу же откликнулся один из курцов – со сросшимися на переносице густыми чёрными бровями. – Конечно, поможем! Как не помочь?.. Святое дело.
Второй – с пропитым, брылястым лицом – тоже сразу закивал, затряс брылями, всем своим видом выражая готовность к любой посильной, а может даже, и непосильной помощи.
– Спасибо, мужики, – сказал Игорь и стал спускаться по лестнице, чувствуя на спине внимательные взгляды дымящей парочки.
– Доктор, а от чего он всё-таки?.. Ну... Серёга... Этот... диагноз какой? – спросил ему в спину «чернобровый».
Игорь дошёл до конца пролёта и остановился, глядя снизу вверх на любопытствующих.
– Отчего-отчего... – сердито сказал он. – От курева! Пишут вам на пачках, пишут: курение убивает, так нет – что об стенку горох!.. Запомните... – он прицелился указательным пальцем в курильщиков. – Убивает!.. Иллюстрация – за дверью, – мотнул он подбородком в сторону восьмой квартиры и пошёл спускаться, похлопывая ладонью по перилам, оставив на лестничной площадке над собой два онемевших манекена...
На улице уже лило как из ведра. Игорь вышел и, остановившись под подъездным козырьком, помахал рукой водителю. Тот приопустил стекло.
– Сан Саныч! – позвал Игорь. – Берите носилки и поднимайтесь. Там вам помогут... Да, простыню захватите.
Водитель, уже открывший было дверцу и поставивший ногу на ступицу колеса, замер:
– Что, опять опоздали?
– Опоздали... – кивнул Игорь. – Без вариантов.
Дыбайло длинно сплюнул и – «...едри её!» – тяжело спрыгнув на землю, зашагал к задку машины. Достав из кузова всё необходимое, он захлопнул дверцы и, обхватив двумя руками носилки и зажимая подмышкой свёрнутую простыню, прошёл мимо Игоря в подъезд.
Игорь посмотрел на часы. До конца смены оставалось двадцать пять минут. Как раз доехать до больницы и сдать в морг покойника. Да-а, невесёленькая смена выдалась. Чтобы два трупа за дежурство!.. Игорь в своей практике такого что-то даже не припоминал... Конечно, если не считать той жуткой аварии на трассе... «Много из того, чего раньше не было, теперь уже есть!.. И наоборот, товарищи!» – неожиданно вспомнилось ему из какой-то давным-давно забытой телепередачи. «Вот-вот... – невесело подумал Игорь. – Особенно: ″И наоборот!..″»...
Дождь не утихал. Крупные капли, падая практически вертикально, дробно стучали по чёрному рубероиду сараев, звенели – взрываясь тысячами мелких фонтанчиков – на тёмно-зелёной крыше «уазика», газетно шуршали в полёгшей, порыжевшей траве газонов, пенно пузырились в обширных мутно-кофейных лужах. Мелкая водяная взвесь, гонимая почти неощутимыми порывами ветра, оседала на лицо и на одежду.
Краем глаза Игорь заметил какое-то движение и, повернув голову вправо, увидел пса. Тот, видимо, вынырнул из-за угла и теперь, низко опустив голову, трусил вдоль дома в сторону подъездной двери. Игорь несколько раз видел его и раньше. Пёс был приметным. Вообще-то это был самый обыкновенный беспризорный кобель, коих в любом городе считать не пересчитать – здоровенный, откровенно дворняжной породы, не слишком пугливый и вечно озабоченный какими-то своими – собачьими – делами. Приметным у пса был окрас. Матушка Природа, поскупившись, отпустила на его «отделку» всего два колера – белый и чёрный. Но эти два цвета, вступив на шкуре пса в непримиримое сражение, создали из обыкновенной дворняги чуть ли не целое произведение искусства. Белый и чёрный, обгоняя друг друга, проворно взбираясь по лапам пса, тесня противника и отвоёвывая у него плацдарм за плацдармом ныряли под брюхо, сходились, вновь разбегались в стороны и, захватив каждый по боку, наконец яростно сталкивались на собачьей спине. При взгляде на пёсью шкуру шло на ум сравнение с географической картой некой незнакомой планеты, где в белых морях теснились большие и малые чёрные архипелаги, побережья чёрных континентов лохматили причудливых очертаний заливы и фьорды, а по ночным, антрацитовым равнинам тянулись цепочки разновеликих заснеженных озёр. Морда же пса больше всего напоминала Игорю даосскую монаду, наглядно отображающую древнюю концепцию Инь-ян. За пестроту окраса Игорь даже окрестил про себя странного пса «Арлекином», хотя тому, пожалуй, больше бы подошёл образ печального чёрно-белого Пьеро.
Пёс тоже заметил Игоря и резко остановился метрах в трёх, широко расставив передние лапы и недоверчиво – исподлобья – глядя на человека умными тёмно-карими глазами. Пёс был совершенно мокрым, лапы его по самое брюхо были забрызганы грязью, шерсть – короткими сосульками – прилипла к спине и бокам. Только на загривке стоял дыбом, взъерошенный широким кожаным ошейником, пучок жёстких чёрных волос.
Игоря поначалу удивляло то, что большинство собак в городе – явно беспризорных – таскают на себе ошейник. Это могли быть и добротные собачьи аксессуары – кожаные, наборные металлические, а могли быть и совсем простые – брезентовые или капроновые, порой же и вовсе – «украшала» собачью шею обычная верёвочная петля. Игорь сперва даже подозревал наличие в городе некой – а ля Джейн Фонда – благотворительной организации, спасающей беспризорных четвероногих от живодёров-собачников. Но потом заметил, что многие псы волочат за собой обрывок цепи или верёвки, и понял, что всё это – бывшие дворовые питомцы, сбежавшие в своё время от хозяев, предпочтя голодное, но вольное житьё сытной рабской кормушке.