СВЕТОТЕНИ
Глава IX
1
Чарушкин застал Олега растрепанным, жующим что-то, в спортивном трико. Перед включенным на столе компьютером стояла тарелка с недоеденной сосиской.
– Ты! – вскричал тот радостно. – Ну, что ж ты! Уехал, и не сказал! В такой момент… Она и отшила!.. – говорил он торопливо, с укором, слегка иронизируя над трагикомизмом ситуации, но и давая понять, что нельзя же бросать товарища. – Теперь вот выкручивайся, я ж редактору обещал…
Чарушкин взглянул молча, пристально, с недоумением. Эпизод с Зоей выскочил как-то из памяти, и этот жующий пацан с ненормальной его девицей показался так жалок, дик и ненужен теперь, что он трижды пожалел, что с ним связался. Но делать нечего: надо было забирать и тащить с собой, и тут годился только напор. «Он еще и отчитывает!» – мелькнуло у него.
– Не по-онял! – жестко, с суровым удивлением, протянул он. – Ты про телку эту? Ты что тут рассопливился? Еще и мужиков понавешал! – махнул он рукой на стену. – Речевок нацеплял! Плохо, мол, что от слабости… хорошо, что от силы! – тыкал он злобно в стены перчаткой. Остановившись вдруг, глянул на Олега с таким презрением, что тот немедленно устыдился и опустил глаза. – Ну, слабак ты! Ну, и слабак! Как все! – скривился он, хохотнув в растерянное лицо Изотова и попав в самое больное место. А сам, не переставая гнобить его, незаметно осматривался: не заляпан ли, не измазан ли где кровью.
– Ты что, Толь… да я… – пытался вставить и оправдаться в чем-то Олег.
– О силе какой-то вякал… – продолжал напирать Чарушкин. – В чем она, твоя сила? С телкой этой канителиться?
– Да нет… она не при чем… – мямлил тот. – Я же только…
«Куда ему, – думал Чарушкин. – И ножа не сумеет взять. Не то, чтоб ударить, – никакой злости даже нет. Этого по-другому надо…»
– Ты, вообще, мужик или… так?! – вскрикнул он вдруг злобно. – На тебя можно хоть в чем-то положиться? Не шкура продажная?
Олег был удивлен, даже возмущен таким тоном и недоверием к нему.
– Да ты что, Толь?.. Как ты можешь…
– Я задал вопрос. А ты отвечай! Или не отвечай. А выводы я сделаю сам!
– Ну, что за вопрос! – горячо, покраснев, воскликнул Олег. – Я дал разве повод? Ну, конечно!.. Конечно! Железно!
– Ладно. Проверим на вшивость. А то – картинки, речевки… Кино бесплатное!
Олег поспешно унес на кухню тарелку.
– Выключай свою бандуру! Поехали!
– Куда?
– Как куда! Забыл, что там бомж у тебя заперт?
– А!
– А-а!
Олег торопливо собрался, захлопнул дверь и погрохотал вниз за ушедшим вперед приятелем.
2
– Может, замерз уже? – пробормотал он, спускаясь за Чарушкиным в подвал и тяготясь предстоящей возней с околевшим Женькой.
– А что, вполне… Мороз сильный.
Чарушкин так и хотел: чтоб внезапно, чтоб оглушить. Податливей станет. О себе не думал: знал, что сделает, как надо, – сделается все само.
Вспыхнул свет, Олег от неожиданности вздрогнул и, увидя в луже крови Женьку, застыл у двери с приоткрытым от ужаса ртом. «На нас подумают!..» – мелькнуло в его потрясенном мозгу, и он шагу дальше не мог ступить, хотя Чарушкин уже подошел и наклонился над трупом.
– Живой еще, – тронув перчаткой сизое веко и тряхнув того за плечо, сказал он и оглянулся. – Живой твой бомж, чего стал! – Он выпрямился, насмешливо глядя на оцепеневшего Изотова, и презрительно-брезгливая гримаса все больше кривила его губы. – Памперсы, может, сменить?
«Какие памперсы?.. – подумал смятенно Олег. – А… это он мне… это что я…» Спокойствие Чарушкина в этой ситуации его сразило, но сам он никак не мог с собой совладать.
– И ч-что… как мы…
– Идиот! – сказал вдруг Чарушкин, коротко, по-лошадиному, ржанув, и уставил в грудь ему кожаный палец. – Это не у тебя там написано: пусть гибнут слабые и уродливые? И надо еще…
Страшная догадка мелькнула у Изотова, но так ужасна, несообразна, чудовищна была она, что он не мог этому верить.
– …надо помогать им гибнуть! – Чарушкин взял с лавки нож с кровавыми разводами на лезвии и, сильно стукнув два раза по доске, сбил с него красные льдинки. Это был жест хозяина.
Олег уже не сомневался, и новый, до дрожи в ногах, трепет страха, что он в двух шагах от убийцы, был сильней ужаса от прирезанного бомжа. Вихрь обрывочных мыслей пронесся в его голове. «А я ему зачем?.. Чтоб вынести… чтоб увезти отсюда?.. Так машина… – он представил, как, мажась в крови, они волокут к ней грязный труп, – машина ж далеко… Бежать? Бежать! – мелькнула дважды спасительная мысль, но в первый момент он не мог выйти из своего столбняка, а потом вспомнил с упавшим сердцем ржавый визг закрывшегося позади замка; впрочем, раздумывать было некогда…
– На, твоя очередь! – протянул Чарушкин нож. – Давай!
Олег не шелохнулся; он даже не понял вначале, чего тот от него хочет.
– Что, кишка тонка? А придется, Ницша, га-га-га! Смотри сюда, хрен слоновый!.. – Он вздернул Женьку за плечи, привалив к стене, и на безвольно качавшейся кудлатой голове, на страшном окровавленном лице разлепилось вдруг веко, и мутный глаз уставился на Олега. – Вот как! Вот! – Почти не наклоняясь, Чарушкин пырнул Женьку в правый бок, и веки у того опять сомкнулись. – На! – протянул он нож. – Ну! – грозно прикрикнул он, буравя приятеля таким взглядом, что, казалось, еще мгновение – и он ударит его самого. Олег взял в страхе нож, зажав (подале от греха!) в потном кулаке липкую ручку.
Видя его испуг, Чарушкин не был уверен, что он ударит. Он допускал и это. Тогда он заберет нож и ударит сам. Только не бомжа, а Олега. Он прикончит их двоих. Он думал теперь, что это лучший выход, и нетерпеливо поторапливал и подталкивал того под руку.
– Ну, давай! бей! – почти кричал он, толкая Олега к Женьке. «Слюнтяй… все равно продаст», – думал он, и неважно уже было, ударит или нет, а важно показать азарт, в котором, не дождавшись или досадуя на неловкость приятеля, он выхватит у него нож – чтоб ударить самому – и всадит тому под ребро. Держась чуть левее и сзади, он видел уже, как, крикнув: «Ну-ка, дай!.. дай мне!», он вырывает нож правой и тут же, отводя назад, поворачивает и вгоняет ему в левый бок. «Куртка… что ж, что куртка, – незаметно ощупывал и оценивал он куртку. – А можно и в шею… снизу в шею». – Давай! Ну, давай! – азартно подхлестывал он Олега, толкая в спину.
Невыразимый ужас охватил Изотова. Он физически не мог ударить Женьку ножом: все мерещился тусклый взгляд из-под замученных лиловых век; он не мог бы воткнуть его даже в труп и чувствовал, что вот-вот его стошнит от отвращения и страха. Но если он не ударит, то… то, он догадывался, Чарушкин не выпустит его живым. Страх очутиться рядом с Женькой в этой кровавой луже, – животный безрассудный страх схватился в нем со страхом убийства, и он не знал, что делать. Он не знал, что уже обречен. Но если б и знал, то вряд ли сумел бы направить оружие против Чарушкина. Эта жуткая душевная борьба оцепенила его, но, сознавая, что пока нож у него, ничто еще не кончено, он стискивал черную ручку так сильно, что кулак побелел.
– Ну, бей!.. чего тянешь! – орал Толян прямо в ухо, нетерпеливо порываясь и сам уже протягивая руку. – Давай! Дай!.. дай мне! – попробовал он выхватить нож, но Олег удержал его, отдернув в сторону. – Да д-дай сюда!.. пац-цан! – гаркнул Чарушкин, хватая его за кисть. Но тут гулко стукнуло что-то у входа, раздался тяжелый быстрый топот, и в дверь сильно загрохотали. Толян мгновенно отпустил его и отскочил.
– Открррывай! …вай! …вай! Милиция!
Чарушкин метнулся от двери в заваленный хламом угол и, на мгновение приостановясь, взмахнул какой-то палкой и разбил лампочку. Стало темно. Олег выронил нож и стоял в полной растерянности, отирая о куртку влажную ладонь. «Ну, влип... Вот влип!.. – думал он, и волосы, казалось, шевелятся и встают на его голове. Перспектива ужасного, перед всем городом, позора, разбирательств и, может быть, суда показалась страшней самой смерти.
«Но это ж не я… – торопливо соображал он. – Не я! Но тот скажет, что вдвоем… и докажи тогда… и отпечатки мои на ноже!..»
Чарушкин, он помнил, за рулем и здесь был в перчатках, даже и не снимал их, а он схватился голой рукой. С лихорадочной поспешностью, присев, он стал шарить по полу, отыскивая нож, чтоб обтереть. Но нет… нету! Как теперь найдешь!
Крики и грохот не оставляли уже никакой надежды, дверь, похоже, начали ломать.
– Да открой ты! – бросил он приглушенно в угол. – Чего уж…
Чарушкин не отозвался. Олег двинулся в его сторону.
– Толян, эй!.. ты где? Толян…
Чарушкин исчез. Озноб продрал Олега до пят: его застанут сейчас одного… с этим трупом… и – это все!.. конец!
Но не волшебство ж тут? Есть, значит, какой-то выход, нора, лаз?.. Он пробрался по битым кирпичам и грудам ветоши к стене, в заваленный обломками шифера и досок угол, надеясь если не выбраться, то хотя б затаиться и переждать. Он подозревал, что и Чарушкин как-то хитро тут спрятался. Но долго ли они просидят? Их найдут, сразу же найдут! Это ж глупость, детская игра в кошки-мышки… Так… о! О! – нащупал он вдруг пролом в стене и, недолго думая, протиснулся в дыру.
«Убежал! Вот подлец! Подставил, а сам сбежал!..» – думал он о Чарушкине, спешно удаляясь от злосчастного логова, и – бац! – треснулся лбом о бетонную перемычку. Охнув, присел, точно упал, держась рукой за гудевшую голову, а другой нащупывая на земле сбитую шапку. Но тут грохнула позади высаженная дверь, слышны стали громкие голоса, и он торопливо, где ползком, где на четвереньках, бросился прочь, стукаясь опять о какие-то углы, трубы, перегородки и надеясь добраться-таки до выхода. Но все путался в деревянных гнилых клетушках, нагороженных бывшими жильцами, проклиная и их, и Чарушкина, и себя, – но недолго… Сзади, у пролома, что-то заскрежетало, – «Сюда! здесь ушел!» – крикнул сиплый, сильный мужской голос уже совсем, казалось, близко, – он успел лишь завалиться за какую-то перегородку, вжавшись ничком в землю, слыша грудью стук торопливого спотыкающегося бега вперемежку с неистовым стуком сердца и угадывая краем глаза опасно метающийся свет фонарика. Мимо… мимо… неужто мимо?.. «Ушел! Вот тут пробежал!» – послышались голоса уже на улице. Есть там, значит, выход! Но выбираться сейчас – ни, ни… Ни в коем случае! Переждать. Прямо тут, не сходя с места. «Как будто нет меня… нет… Нет меня и нет…».