СВЕТОТЕНИ
Глава IV
1
Проведя три урока – алгебры в двух девятых и физики в восьмом, Дмитрий Иванович поехал к Садовскому. Борис был давний сокурсник его по пединституту, оба учились на физмате, но потом их пути разошлись. Садовский закончил аспирантуру, стал кандидатом, но позже ушел в коммерческую фирму и занялся успешно бизнесом. А Дмитрий Иванович учительствовал. Увлекшись еще в институте философией, подумывал тоже об аспирантуре, но все что-то мешало: то семья, то непрофильное образование, – так и остался в школе, на досуге любомудрствуя и пытаясь опубликовать где-нибудь свои работы. Но журналы отказывались его печатать, издательства отмахивались, – выпустить книжку можно было только за свой счет. Наводя справки в местной типографии, неожиданно узнал, что владеет и заправляет всем Садовский, у которого к тому ж две газеты и журнал. Вот это новость! И он не постеснялся зайти и возобновить старое знакомство, рассказав с юмором о своих мытарствах. Садовский, услышав, о какой сумме речь, рассмеялся и моментально решил его проблему. Книжицу – по сути, брошюру – напечатали небольшим тиражом, и теперь он вез ее Садовскому – показать и подарить.
– Ну, рад… рад за тебя, – густым баритоном, посмеиваясь, проворчал Борис, массивный, черноглазый, с узкой щеточкой усов лысеющий брюнет, пролистнув небрежно книжонку и бросив ее на стол. – Посмотрю вечерком.
– А! – радостно и так же небрежно махнул Дмитрий Иванович. – Вчерашний день! У меня другая готова, вот там уж подлинно суть. Мировоззренческая вещь!
– Понимаю, – покривился иронично Садовский. – Всякому автору…
– Нет, нет, без шуток! – загорелся Дмитрий Иванович. – Я в двух словах, ты поймешь. Главное понятие там у меня – организм. То есть целостная саморазвивающаяся система строго объединенных, самосогласованных, друг друга дополняющих частей… понимаешь, да? – живо и горячо заговорил он, торопясь сказать главное, пока не помешали. – Таковы все живые существа на земле. Но и всякая частица, составляющая организм, – та же клетка, например, – тоже маленький организм, состоящий, в свою очередь, из еще меньших организмов атомов. Которые тоже состоят из микроорганизмов элементарных частиц, и так далее и далее! Причем, микро и макси – только масштаб, все относительно!
– Но атомы и частицы – неорганическое вещество, – возразил Садовский, исподлобья изучая любопытно приятеля.
– В том и соль! Мы относим к живому только то, что похоже на нас. И ни атом, ни Землю, ни тем более вселенную даже вообразить не можем организмом. А это так! И микрочастицы, и небесные тела, и вселенная – живые организмы! Только разного масштаба и разно устроенные.
– Но это недоказуемо. Тем более вселенная…
– Об этом и книжка! Я и доказываю! Часть не может быть совершенней целого, и вселенная как целое несоизмеримо совершенней и разумней любого живущего в ней организма!
– Так. Но если всякий организм – часть другого, большего масштаба, то и вселенная как организм…
– Именно! Вселенная – часть колоссального, невообразимо сложного организма, состоящего из мириадов вселенных, а тот, в свою очередь, тоже часть… – и несть этому конца! И так устроено все мироздание! – Дмитрий Иванович отчаянно взлохматил свой чубчик и с горящими глазами простер куда-то ввысь руку.
– Что ж. Схема концептуально непротиворечива, – обронил Садовский, доставая из пачки сигарету и закуривая. «Старый идеалист, болтун, – подумал он об Изотове. – Пришел просить на вторую… Дам, но приспустить надо на землю». – Но это лишь схема, – прищурился он сквозь дым. – Все слишком отвлеченно. Что ты думаешь, скажем, о человеческой цивилизации? Какой же это организм, если везде противоречия, столкновения, войны? Не куришь? – подвинул он пачку возбужденно ходившему перед столом приятелю.
Дмитрий Иванович взял для приличия сигарету, щелкнул серебряной Борисовой зажигалкой и, не затягиваясь, пустил дым.
– Я и не говорю о цивилизации! Она не сформировалась еще как организм!
– С другой стороны, – не давал успокоиться Садовский, – в любом организме масса всяких процессов, часто разнонаправленных. И это реальность. А ты проскакал по верхам: организмы, организмы… Какое развитие без противоречий? Где у тебя плюсы и минусы?
– Да, да, ты прав! – согласился поспешно Дмитрий Иванович, не хотевший лишиться его расположения. – Все так! Но я коснусь этого потом, отдельно.
– Зачем отдельно? Делать, так уж капитально. Не такую ж опять… – поддел тот толстым мизинцем его брошюру. – Идея любопытна, да. Но вопросов масса. А кстати, – хитро прищурился он, – раз уж тема вселенская… Что ты скажешь о боге? Или ничего?
– Нет бога выше истины! – произнес выспренно Дмитрий Иванович теософскую формулу и опустил с улыбкой голову. – Видишь… я иду скорее от истины. Я, положим, неверующий церковно человек. Но могут ли существа, живущие во вселенском организме, считать этот организм или того, кто его создал, своим богом? Вполне! Как клетки моего, например, организма могут считать своим богом меня или моего создателя.
– Богов, стало быть, много? – вздел густые брови Садовский.
– Их множество! Но для каждого конкретно существа он один. Свой!
Садовский расхохотался.
– Вот видишь. Сколько всякого интереса, если глубже копнуть. И это позитивная лишь сторона. Ты забыл про отрицательные величины.
– Ха-ха! Сразу виден математик! Это ж, Борис, не алгебра.
– Математика – отражение реального мира.
– Но мы оперируем величинами положительными.
– Ну, что ты! На каждом шагу сложение и вычитание, умножение и деление, – и неизбежно уходишь в минус. Отрицательные числа – реальность. Или ты думаешь, мы так уж высоко на оси ординат? Этот мир почти на нуле!
– Ну… – призадумался с улыбкой Дмитрий Иванович. – Если смерть и переход – нуль, то да, мы с ним рядом… Но отрицание и тьма – по ту сторону, так? Это вещи потусторонние.
Садовский снова рассмеялся, даже ладонью по столу пристукнул.
– Удивляешь! Да самые, что ни есть, посюсторонние! Наполовину как раз, если не больше. Так что наполовину только ты книгу свою сделал. Вот заканчивай, потом и поговорим! – заявил он смешавшемуся Изотову.
Садовский верил в предопределение, во всяком случае относительно себя. События, ситуации, встречи – ничто в жизни не случайно. И к встрече с Изотовым отнесся так же: раз прибрел к нему этот философ-кустарь, надо с ним повозиться. Неглуп, но далеко не тверд, в воззрениях и вовсе рыхл, – можно сдвинуть, а то и повернуть.
– Я в редакцию, – сказал он, грузно вставая и забирая в карман сигареты. – Объезжаю сегодня. Подброшу, если хочешь.
– Да, и мне в ту сторону!– обрадовался Дмитрий Иванович. Он понял, что Садовский снова может выручить, и если дело лишь в глубине и объеме работы, это сущие пустяки. И ему хотелось закрепить как-то негласное это условие.
– Так едем.
Садовский любил ездить один, но сегодня решил потаскать за собой Изотова, чтоб сбить с того идеалистическую спесь. Пользы в его книжонках никакой, но если ткнуть поглубже в жизнь да кое-что подсказать, может что-то и получиться.
2
– А зачем тебе газета? – удивлялся Дмитрий Иванович, когда они подъехали к полустеклянной коробке Дома прессы с типографией внизу и редакциями на верхних этажах. – Типография – куда ни шло, но газета? Я понимаю еще, когда идут в политику. А ты? Статей не пишешь, направления определенного нет…
– Да, не всякий поймет, – согласился с загадочной усмешкой Садовский, поднявшись на третий этаж и отворяя дверь редакции.
Длинный коридор и холл пестрели цветными фотографиями, плакатами, афишами и разложенными тут и там номерами газет так густо, что рябило в глазах. Изотов растерялся. Он не ожидал, что «желтая» газетка, которую он видел в киосках, но никогда не покупал, принадлежит Садовскому. Обилие полуобнаженных фигур, косматых рок-музыкантов и даже байкеров его поразило.
– Босс… босс!.. – раздался чей-то голос, из боковой двери высунулась и скрылась женская головка, быстро пересекавший холл молодой человек с листком в руках, увидя Садовского, с полупоклоном поздоровался, и всё вдруг пришло в неявное, но ощутимое оживление. Из кабинета редактора вышел, оставя дверь открытой, рыжеволосый веснущатый, лет за тридцать, мужчина в лекторских очках и с радостною улыбкой пожал Садовскому руку. Пожал и Изотову, стоявшему рядом.
– Прошу, Борис Сергеевич! – пригласил он в свой кабинет, и тут только вспомнил Изотов это отчество и прозвище Босс, на которое Борис откликался еще в институте.
Садовский разделся, повесив одежду в шкаф, Изотов лишь расстегнулся, водрузив шапку на вешалку.
– Что с Кирсановым, не отозвал? – спросил с ходу Садовский, подсаживаясь к столу. – Когда суд?
Редактор встряхнул рассыпающимися рыжими волосами и, понизив голос и поглядывая изредка на Изотова, стал рассказывать.
– Вздор! – отмахнулся Садовский. – Но ты аккуратней, не торопись… – Закуривая, он оглянулся на Дмитрия Ивановича. – Походи тут, посмотри. Есть что посмотреть? – кинул он усмешливый взгляд на редактора. «Есть, есть…» – кивнул тот с довольной улыбкой. – А мы тут обсудим пока…
Дмитрий Иванович развернул на другом столе подшивку. Десятки знаменитостей в неожиданных и откровенных позах, дурачащихся иногда и гримасничающих, масса полуголых девиц, интимные подробности, скандалы, слухи, разоблачения, – он просматривал лишь заголовки, не останавливаясь почти на текстах, – и все это из номера в номер, из месяца в месяц… Ему стало скучно и почему-то стыдно за Садовского. «И тот, верно, такие ж хочет снимки, – подумал о сыне. – Как же… золотая молодежь, гламур… дурак. Ах, дурак! И этот… этому-то что в голых бабах? – подумал о Садовском. – Разве тут деньги? Вряд ли…»
Потоптавшись возле книжного шкафа, разглядывая корешки книг, он вышел в коридор. Две молодые сотрудницы в холле, упадая друг на дружку, со смехом что-то обсуждали и как будто не заметили Изотова, хотя прыскать стали еще громче. Ему захотелось совсем уйти, но неудобно было перед Садовским, который мог счесть это за неуважение. Вскоре, однако, Борис вышел сам и, чем-то, видимо, довольный, приобнял приятеля за плечо. Девушки умолкли, стушевались и скрылись за какой-то дверью.
– Что, не нравится?
Изотов кисло улыбнулся.
– Понимаю. Мироздание и срамные картинки – несопоставимо, да?
– Не могу понять, – уловив в его голосе иронию, решил Дмитрий Иванович высказаться. – Зачем тебе это? – обвел он вокруг рукой.
Садовский засмеялся.
– Все, что есть, должно быть, – объяснил он. – Всё.
– Разве ради этого… для этого и дается жизнь?
– Для чего ж?
– Чтоб исполнить, что кому назначено.
– А что назначено? Ты знаешь? – густым зычным голосом загудел Босс, не заботясь, что кто-то услышит. – Вот пусть и раскроется каждый на все сто, без всяких ограничений. Выразит себя, как может и хочет. Покажет, каков кто на самом деле. Или не так?
– Оно так. Только в человеке слишком много всего – и плохого, и хорошего. И надо…
– Не надо! – перебил с благодушной уверенностью Борис. – Пусть все цветы расцветают! Я, представь, абсолютный либерал.
– Но газета твоя, извини…
– Желтенькая, хочешь сказать? – захохотал Садовский. – С примесью голубого и розового, да? Не стесняйся, мы без предрассудков. Да, она такая. И что? А вот другая – другая. А не помог ли я и тебе? Я толерантен, мой философ! – покровительственно похлопал он Изотова по плечу. – Мне безразлично, кто чем дышит. Важно, чтоб дышали. Дышали!
– Но это может и не нравиться, – заметил с живой усмешкой Дмитрий Иванович. – Властям, например… Или церкви, которая против нетрадиционалов. Да и вообще…
– И пусть! Пусть и эти цветы расцветают! Пускай будет всё!
– Ну, это уж… безграничная какая-то вседозволенность.
– Именно вседозволенность! Раз что-то есть, оно и дозволено. Все, что имеет быть, что существует, уже и дозволено.
– Кем дозволено?
– А кем, ты думаешь? – взглянул хитро Босс. – Вот церковь говорит, что все в мире совершается по божьей воле. И даже всякое зло случается по божьему попущению. Так в чем вопрос? Не ко мне он, уж никак не ко мне! Мы тут махонькие только исполнители…
– Не хочешь ли ты сказать, – уставился насмешливо Дмитрий Иванович, – что либерализм не у людей в головах возник, а объективное состояние…
– И не только объективное! – подхватил убежденно Садовский. – А необходимое и неизбежное состояние!
Редактор, выйдя на голоса из кабинета, заметил их запальчивость и сделал вид, что направляется в другую комнату.
«Книжный человек! – презрительно думал Босс об Изотове. – За словом не видит жизни. И логика вся книжная. А в сущности, аморфен… надо бы с ним прямо».
– Ты не видишь разве, какое падение культуры, нравственности? – наступал между тем Дмитрий Иванович. – Сколько мерзостей вокруг?
– А так, дорогой, и должно быть! Такой теперь народ! Видишь ли… – приобняв Изотова за плечо, он двинулся с ним к окну, – видишь… Религия представляет человека некой ошибкой, которую надо исправить. Вместилищем греха, который надо искупить и изжить. Но если человека создал бог, то зачем он создал такую ошибку и такой грех? А если человек произведение природы, то почему он не имеет права быть таким, какой есть?
– Ну, вот!.. – воскликнул, освобождаясь от руки приятеля, Изотов. – Человек не ошибка, а высаженный на Земле росток, которому предстоит вырасти и развиться в мощный организм. И ему дана свобода, о которой ты так печешься. Чтоб он сам выбирал, идти ему путем низких желаний и похотей или путем развития и совершенствования. Ты не человека защищаешь! А – под флагом свободы и вседозволенности – все, что тянет его вниз и не дает расти. И те, кто хочет его возвышения, в том числе и религия, – якобы душители его «человеческой» свободы. Лукавство, друг!
– Но ты себе противоречишь! – рассмеялся Босс. – Если человеку дана свобода, – а я как раз за эту свободу, – то куда ж я его тяну? Тянут те, которые чего-то от него хотят. Возвышения, например. Да пускай он сам это решит, сам! Ну, не хочет он возвышения, понимаешь? Не хочет! Отстаньте от него все! И пускай делает, что ему самому нравится! Самому!
Дмитрий Иванович потупился.
– Отец одного моего ученика прямо говорит, что учит сына эгоизму, – начал он негромко. – Зачем-де ему Толстой, Достоевский, – в жизни это не пригодится. Зачем рисовать или писать стихи, – только разбрасываешься так, а ничего-де это не даст. Вот и растят золоченых дураков. А ты говоришь – самому... – Дмитрий Иванович спохватился вдруг, что Садовский, возможно, думает так же и так воспитывает своего отпрыска, и умолк. Но Босс мыслил шире.
– Да, есть и такие, есть. Всё есть! И пускай будет все. Пусть распускаются все розы!
Через минуту он что-то вспомнил.
– Извини, я в типографию хотел зайти. Тебе не надо?
– Нет, мне в школу еще заглянуть… – И они расстались.